Слушая ее, женщины по привычке ойкали, и было не понять — беде Куш-Юра они сочувствуют или осуждают, что Сандра оставалась с ним с глазу на глаз.
Куш-Юр решил прервать стрекотною Парасси и объявил про муку и соль. Что тут поднялось!
Женщины радостно заахали, захлопали в ладоши, засмеялись и не стали ждать, как того требует приличие, когда гость сам выложит подарки, побежали к калданке. Они полагали увидеть полную лодку, но скромный размер посылки мир-лавки разочаровал их. Да что было делать, гость-то не виноват. Как-никак — поддержка. И сами истосковались по хлебному, а детишки и подавно. Спасибо, не позабыли о них в Мужах — как селянам выдали, так и им.
Парасся забралась в лодку, бесцеремонно осмотрела завязки на мешке, брезент, на котором стояли мука и соль, — нет ли следов, не отсыпано ли: вполне мог Куш-Юр отсыпать зазнобе своей.
Куш-Юр не понял, чего она там шарит, подумал: ей не терпится скорей получить свою долю.
— Сейчас выгружу. — Он полез в калданку.
— Сами, сами! И так небось умаялся на веслах, — запротестовали женщины.
— Нет, так не водится! Подарок в дом несут. — Куш-Юр весело взвалил на плечо мешок с мукой и направился к избам. — Куда нести? Может, в сарай?
— В сарай, в сарай, — поддержала Елення и добавила: — Одеть бы тебя во что-то, председатель. А то неудобно, чай, голому-то в плаще?
— Спасибо! Если найдется что — не откажусь. Комарья у вас — тьма.
— Это что! Это уже благодать! — отозвались женщины.
Войдя в сарай, Куш-Юр поставил мешок.
— Пользуйтесь!
— Подождем мужиков, они хозяева, — уклонилась Елення.
— В парме все хозяева, — заметил Куш-Юр, удивляясь осторожности женщин. — Но подождать так подождать.
3
Сенька Германец подъезжал к Вотся-Горту, весело распевая песню про неудачливого рыбака:
Федя-Вань, дуралей,
Ездил на рыбалку.
Пока спал под кустом,
Потерял калданку…
Против обыкновения, он как-то даже не шепелявил. И греб, греб без устали — скорее бы домой. Повезло ему сегодня, как никогда: пуда три, а то и больше, пожалуй, добыл — сырков и пыжьянов, даже несколько муксунов. Самому не верилось. Значит, и у Сеньки есть счастье. Теперь Мишка не скажет, что он, Сенька, дрыхнет, как дуралей Федя-Вань! Э-э, прикусит язык. Сам выйдет дуралеем! Совсем мало поспал сегодня Сенька. Но никто не видел, кроме халеев. Всю ночь галдели они над сетями, расклевали-погубили часть улова. Не то лодка до верху была бы рыбой наполнена. Ну, и того, что есть, хватит. Мишке и такое давно не снилось. Рыба от него отвернулась. К Сеньке пошла. Уж сегодня-то ему все позавидуют!
Вот он и пел во все горло, гребя в такт песне. И казался самому себе на три головы выше, на аршин в плечах шире.
Как ни старался Сенька песней дать знать, что возвращается с промысла с удачей, никто почему-то не вышел встречать его, порадоваться богатому улову. Огорчился Сенька, прервал песню, тихо причалил калданку.
Кто-то опередил его, чья-то лодка стояла уже на берегу. А ну как и у того удача?.. Он заглянул в чужую калданку — пустая, и не бывало в ней рыбы, чешуек не видать. Оглядел лодку — грузноватая для рыбалки и не здешняя: уключины железные, на русский лад, весла не овальные, северянские, а четырехугольные в лопастях. Приехал кто-то…
И тут его осенило: это даже лучше! Посторонний повидает-подивится, как он, Сенька, всех обставил, сколько рыбы добыл за одну ночь. И не выдержал, закричал на весь Вотся-Горт:
— Что же вы! Ослепли-оглохли! Встречайте рыбака!
Куш-Юр в заплатанных штанах Гажа-Эля и в его же рубахе как раз выходил из избы. Увидел рыбака на берегу, пошел ему навстречу.
Сенька онемел от неожиданности.
Куш-Юр подхватил его под мышки, легко приподнял и поставил на землю.
— Здравствуй, Семен… как тебя по батюшке…
— Мартынович… Привет! Сам председатель! — Сенька такого не ожидал. И вправду, счастье к счастью идет: председатель увидит — все Мужи узнают, — и поспешил показать свой улов: — А у меня во сколько рыбы!
— О-о! — похвалил Куш-Юр.
— Как всегда! — расхвастался Сенька.
— Молодцом! Только травой надо рыбу прикрывать от солнца…
— Если что испортится, то маленько сверху. Зато я первый!
Куш-Юр кивнул на реку:
— Вон еще кто-то… Кажется, Михаил.
— Ага, Караванщик. Опять калданка у него легкая. С тютельку рыбы.
— Он что — мало добывает? — удивился Куш-Юр.
— Э-э! — махнул рукой Сенька. И вдруг испугался своего бахвальства: еще, пожалуй, уличат его… И зафукал на комаров.
Подъехал Мишка, приткнул калданку к берегу. Его синие глаза с припухшими веками от удивления широко раскрылись.
Куш-Юр и Мишка сдержанно обменялись приветствиями.
— Какими путями, начальник?
— Водными, — блеснул зубами Куш-Юр. — Обещал навестить вас, вот и заглянул.
— Так, так… Гость, значит. — Мишка не выпускал весел и не спешил выходить из лодки. Он перевел взгляд на лодку Сеньки, увидел его улов. — Ого! Сам, без подмоги? Хоть раз с рыбой. Знал, когда подгадать…
Это была плохо скрытая зависть. Сеньку такая похвала не устраивала, потому что он рисовал ее себе совсем не такой, откровенной, шумной, с восклицаниями. Чернит Мишка его перед председателем. Ну погоди!
— А ты что, тоже нарочно пустым подгадал? — с неожиданной смелостью ляпнул Сенька Германец.
По тому, как рассвирепел Мишка, Куш-Юр догадался, что это не первая между ними стычка. В душе он порадовался тому, как Сенька отбил Мишкин выпад, но взять сейчас Сенькину сторону, усугубить раздор было неразумно, и он сказал примиряюще:
— А вот Михаил укрыл рыбу травой…
— Я ж не Сенька! Пока Гриш да Эль подъедут, от его улова одна вонь останется.
— Ага! Хотелось тебе! А они вон едут, — показал Сенька.
Лодки Варов-Гриша и Гажа-Эля плыли рядом, и рыбаки о чем-то беседовали. Вдруг они налегли на весла — видимо, увидели незнакомого, а может, узнали Куш-Юра. Скорее всего, узнали, потому что еще издали заорали:
— Мать родная! Председателя черт принес! Здорово, Роман свет Иванович!
— Здорово, якуня-макуня! Винки-то захватил?
— Целую бочку, еле допер! Поторапливай, а то без тебя выдуем… — отозвался, смеясь, Куш-Юр.
Гриш выпрыгнул из лодки и, не подтащив ее на берег, кинулся в объятия Куш-Юра.
— Сейчас я тебя…
— А может быть, я тебя… — подхватил его Куш-Юр.
И они стали бороться, пыхтя и крякая, словно расшалившиеся мальчишки. Изрядно помяв друг друга, протянули руки, потрясли ими в крепком, радостном приветствии, чинно поздоровались.
Дав им порадоваться, протянул руку председателю Эль да так сжал его ладонь, что тот охнул от боли.
— Ага! Будешь знать, как без винки ездить, — загоготал Гажа-Эль. — Вот схвачу и перекину через протоку. Или выкупаю.
— Выкупаться я успел, — смеялся Куш-Юр. — Во, в чужой одежде.
— Якуня-макуня! Так ты ж в моей шкуре! Точно. То-то я думаю, вроде родные заплатки вижу. Ограбил, выходит, позарился на мое барахло!
Дружный, заразительный смех мужчин привлек на берег всех пармщиков — одна Сандра не вышла. Куш-Юру пришлось еще раз рассказать про свое падение из лодки.
— Правда, правда! — поддакнула Парасся. — Мы-то косили, а Сандра гостя встречала. Простирнула и развесила на березе его бельишко…
Мишка помрачнел. Оглянулся. Похоже, только сейчас хватился жены.
— Хоронится, паскудина ленивая! Людям срамно в глаза поглядеть, — зло пробурчал он и зашагал к избе.
Остановил его спокойный, деловой оклик Гриша:
— Куда, Миш? Рыбу выгружать! Гость — гостем, дело — делом.
Мишка неохотно повернул к лодке.
Та же Парасся, которая минуту назад не без умысла омрачила настроение, теперь легко подняла его непосредственным, радостным восклицанием:
— Сеньке-то, Сеньке-то моему как повезло! Даже муксуны! Вот уж поедим нярхула.
