— Отец прав! — сказал я, стараясь угодить больному. — Ну, может, сока? Грейпфрутового.

— Хорошо! — сказал отец Дрэдди.

Этим словом отец Дрэдди подвел черту под грейпфрутовым соком. Больше о нем не говорилось.

— Я подумал, а не стоит ли навестить вас? — прощупал почву отец Дрэдди.

— Отлично, — сказал отец. — Садитесь. Эвангеле, он еще стоит.

Я сдвинул дядю Джо с единственного стула в комнате и передвинул стул к кровати.

— Знаете что? — сказал отец священнику. — Я собираюсь удивить вас!

— Каким образом, сэр?

— Я не умру.

— Я твердо верю в это.

— Я всех удивлю.

— Я буду молиться за ваше здоровье.

— Знаете, — сказал отец, — я когда-то пел в церковном хоре.

Я пребывал в неведении относительно этого факта из биографии моего отца, но оказалось — чистая правда.

— Так вы — католик? — спросил отец Дрэдди.

— Православный! — возразил отец. — Я пел молебны. У меня был чудный голос. Ставрос, — обратился он к брату, — ты помнишь мой голос?

— Помню, — кисло ответил Джо.

— Ты, недоумок, ты что перед священником говоришь? С ума спятил?

— Я ничего такого не сказал, — удивился Джо.

— А вы поете? — спросил отец священника.

— Боюсь, что у меня плохо получается.

— Как же вы читаете Библию?

— Мы рассказываем ее напевно, знаете, так, с ритмом, паузами, вроде…

— Хотелось бы послушать.

— Что?

— Почитайте что-нибудь приличествующее случаю.

Для меня. Давайте, — отец улыбнулся отцу Дрэдди. — Так стеснителен. Что ж, мило, мило!

Бедняга не знал, что и подумать, — старик вроде насмехался над ним, а вроде и нет. Я попробовал успокоить священника, мол, отец действительно хочет послушать писания.

— Шшш! — зашипел отец на брата.

Джо смолк. Мы затаили дыхание.

Отец Дрэдди понял, что все ждут, когда он прервет паузу.

— О Господи! — взвыл он, пытаясь как можно лучше изобразить ритм, мелодию и тон молитвы (хотя и было ясно видно, что напевное чтение Библии ему глубоко чуждо, если не сказать сильнее). — О, Иисус, который смывает грехи со всех живущих, даруй этому человеку мир. Прости его грехи! О, Господи!

— Грехов не было, — прервал его отец. — Не было грехов. Я делал все правильно. Ошибся один раз. Национальный городской банк. Вот тут я дал маху. В 1926 году купил тысячу акций…

— Отец! — сказал я. — Зачем ему знать об этом?

— Эвангеле! — буркнул он, сердясь, затем продолжил: — Я вложил в банк все свои деньги — тысяча акций, 214 тысяч долларов. Разве это грех?

— Я не это имел в виду, — потупил взор священник.

— …Акции поднялись до 680 тысяч долларов. Затем в один день…

— Не в один день, — сказал Джо. — У тебя было время продать их!

— Какое время, дурак? — заорал отец.

Губы его задрожали, выступила слюна, брови изогнулись дугой.

— Многие успели, — сказал Джо.

— Да! Но я верил американской системе! Я — патриот! Но когда курс упал до 23 долларов за акцию… Вся тысяча! Что?

Я сделал ошибку, сказав: «Отец, это уже древняя история!»

— И мы должны простить… — добавил отец Дрэдди.

— Простить?! — взвился отец. — Кого? Президент банка Митчелл умер, но душу его я не прощаю. Я, знаете ли, в Бога не верю.

— О, нет, вы же верите, — сказал Дрэдди.

— Я не верю в Бога, верю в существование души и поэтому не прощаю душу мистера Митчелла.

— Да пребудет его душа в мире, — кротко сказал священник.

— Да не пребудет душа сукиного сына в мире! — прокричал отец.

— Тсс! — сказал Дрэдди. Это было его концом.

— Не надо затыкать мне рот! Вы теряли хоть раз 214 тысяч долларов, когда доллар был долларом?

— Сейчас та потеря не так уж и важна.

— Не так уж и важна? Без денег ты никому не нужен. Здесь есть покупатели?

— Я никого не вижу, — ответил испуганный Дрэдди, нервно озираясь. — Но ваши настоящие друзья…

— У меня нет друзей! Только мой сын — Эвангеле. Он слушал мои советы и добился успеха.

— Но ваша жена…

— Моя жена, — завопил отец, — спит с другим. Извините, святой отец, но ваша жена часом ни с кем не того, а-а? Скажите, ну!

— Я уверен, вы ошибаетесь. Я познакомился с миссис Арнесс.

— А мне плевать, знакомы вы или нет! Это она прислала вас? Правду, священник, это она?

Старик рвался в бой.

Отец Дрэдди попятился назад.

Подошедший доктор Левин что-то шепнул отцу, и тот тяжело перевернулся на живот, обиженно спрятав лицо в подушку.

Отец Дрэдди, смущенный и немного не в себе, подошел ко мне.

— Извините, я не смог помочь ему, — сказал он.

— Ничего, я сам позабочусь.

— Ему еще предстоят терзания души.

Дядя Джо мурлыкал про себя что-то турецкое и раскачивался.

— Вы имеете в виду, что перед смертью ему необходимо раскаяться в грехах и приготовиться к Божьему суду?

— Понимаю. Вы не приемлете Божьего, — сказал отец Дрэдди. — И вот результат.

— О каком результате вы толкуете? — спросил я.

Он указал на кровать отца.

— Этот человек, — сказал я, — провел всю жизнь, безукоризненно делая то, что ему предлагало делать наше общество. Он никогда не нарушал закон. Неужели непонятно, чем он так взбешен?

Отец услышал сказанное и повернулся к нам.

— У меня был выбор. Аквитания, Мавритания, омытая ласковым морем, полная красивых женщин. Я был мужчина, не то что сейчас. Дурак! Проклятый дурак!

Вновь доктор Левин успокоил его.

Мы с Дрэдди ушли в дальний конец комнаты. К нам присоединился Левин.

— Я хочу вытащить его отсюда, — прошептал я.

— Когда? — спросил Дрэдди.

— Сегодня вечером.

— Надо получить разрешение лечащих врачей.

— С ними связываться не буду, — сказал я. — Слишком много шуму. В нашей семье насчет отца разные мнения.

Глаза доктора Левина многозначительно скакнули в направлении молодого священника.

— Что вы скажете, — спросил я его, — если я сегодня ночью выкраду его?

— А к чему такая спешка?

— От госпиталя есть хоть какая-то польза?

— Но и вреда никакого, — вилял доктор Левин.

Отец Дрэдди навострил уши. Знал ли он Глорию?

Она причащалась. Не у отца ли Дрэдди?

— Сейчас ему можно хоть чем-нибудь помочь? — спросил я Левина.

— То есть продлить ему жизнь? Нет. Но многие случайности там, на воле, могут укоротить ее. За ним необходимо смотреть ежесекундно.

— Но если брать в целом?

— Я уже сказал. Ему осталось недолго.

— А ничего нет, чтобы он чувствовал себя лучше?

— Физически или духовно?

— Физически.

— Ничего.

— А духовно?

— Спросите отца Дрэдди.

— Я спрашиваю вас.

Левин запнулся.

— Ну… не знаю…

— Мне кажется, где-нибудь в другом месте ему будет гораздо лучше, — сказал я. — А если говорить об уходе, то, кто ухаживает за ним, — тоже имеет значение.

— Думаю, с этим можно согласиться.

— Проблема в том, что с ним никто не хочет возиться. Они хотят засунуть его в дом для престарелых.

— Я тут поразмышлял на досуге… — начал доктор Левин. — А почему бы вам с женой не отвезти его к себе в Калифорнию. Вы, кажется, в средствах не стеснены. Можете оплатить сиделку. А ваша мать могла бы приезжать иногда.

— Есть некоторые личные причины, по которым я не могу так поступить.

— Какие же? — поинтересовался отец Дрэдди.

— Не ваше дело, — отрезал я. — Извините.

— Не стоит… — сказал отец Дрэдди. — Но вы только что вели речь о некоем похищении?

— Да. Хочу увезти его во Флориду, — сказал я, — в Тарпун-Спрингс, прогреть его на южном солнце.

— Ему по душе солнце? — спросил доктор Левин.

— Ему по душе магазин, в котором полно покупателей!

— Тогда к чему?..

— К тому, что в Тарпун-Спрингс доживает свое масса старых греков, приехавших в Штаты давным-давно, чтобы подработать ныряльщиками за губкой. Но мы изобрели искусственную губку, которую можно дешевле и быстрее продать. Поэтому старые греки целыми днями сидят в кофейнях и играют в карты, треплются о том о сем. Мне кажется, отцу понравится тамошняя компания, среди таких же, как и он, греков, думающих и говорящих по-гречески.