В ту ночь Гвен сказала мне, что она беременна. Я поцеловал и поблагодарил ее. Мой первый ребенок.

Сейчас мы являемся владельцами бара. Свою «Сессну», тридцать процентов стоимости которой остались все же моими, я продал. Суммы хватило, чтобы сделать первый взнос дяде Гвен. Нам также принадлежит маленький домик. За него я расплатился вообще необычным способом: подписал несколько бумаг в банке — и все. К своему удивлению, я обнаружил, что доверие ко мне со стороны банка постоянно возрастает. А фактически, даже без моего особого стремления, я превратился в надежного налогоплательщика и гражданина. Даже была попытка выдвинуть меня на выборный пост, но я отказался.

Так или иначе, назвать эту жизнь бесшабашной и разгульной никак нельзя, и меня даже беспокоит наивность людей, считающих, что уж на меня-то можно положиться. Я не уверен, что в этом плане так и надо себя вести, я продолжаю считать себя мятежником. Но и Гвен, да, и Гвен, считает меня… ну, скажем, выдержанным. Ссоры, разумеется, случаются, но они из разряда самых обыкновенных. Думать о каких-то глобальных изменениях поздно.

Удовлетворил ли я свои амбиции? И какие они были? Никак не вспоминаются. Наверно, удовлетворил, раз не вспоминаются. Каждое утро я все так же пишу. Но иногда задаю себе вопрос: а почему я все-таки не уехал из Штатов? Что случилось с моим твердым решением? Таким донельзя твердым? С другой стороны, какого черта я должен был уезжать? Мы с Гвен иногда путешествуем, да, и когда что-то всплывает из нашего с ней прошлого, мы просто закрываем глаза. Но здесь я больше не чувствую себя чужаком. Это — мое место. Да и третье поколение подрастает.

Но иногда я задумываюсь. Неужели вся эта драма, все это великое потрясение были ради простой жизни и работы, которые текут незаметно день за днем?