Он попытался что-то сказать. Я склонился к нему и поймал обрывок фразы: «Хочу винограда. Эвангеле, принеси гроздь винограда». Вспомнив его былую страсть к белому, без косточек, винограду, я хотел пойти за сестрой, но он пригнул мне голову и поцеловал в лоб с неожиданной нежностью.

Я позвонил сиделке.

Отец попытался приподняться на постели. Я помог ему. Он улыбнулся, затем вспомнив, что рот без зубов, закрыл его ладонью.

— Помнишь, — сказал он, — как я тебе говорил, что в богатую девчонку влюбиться так же легко, как в бедную? Помнишь, мой мальчик?

Он рассмеялся и вновь закрыл рот ладонью.

— Да, — засмеялся я с ним.

— Благодарю Господа, что ты слушал мои советы и стал богачом. Ты ведь слушал? И видишь, как все вышло!

— Да, пап.

— Молодец! Молодец!

Он все еще держал мою руку. Затем закрыл глаза, и его лицо приняло умиротворенное выражение. «Видишь, как все вышло? — повторил он. — Видишь?»

Пришла мисс Смит. Отец открыл глаза и взглянул на нее. Его губы проартикулировали слово «шлюха». Но мисс Смит не уловила комплимент, будучи занятой другим. Она привела подкрепление — сестру Бентли, похожую на мясника.

— Он хочет винограда, — сказал я.

— На ужин винограда по всей видимости не будет, — сухо ответила она. — Сейчас он примет ванну. А вы, оба, пожалуйста, выйдите.

Джо даже на старости лет был по-восточному галантен. Независимо от красоты или уродства слабого пола он относился к женщинам как к объектам секса.

— До свидания, очаровательные леди, — спел он.

Мисс Смит остудила его пыл молчанием. Но старика Джо обидеть было невозможно.

— Одна красивее другой! — заключил он и поклонился сестрам, прижав шляпу к сердцу.

Джо завязал оживленный разговор со старшей из сестер. Я слышал его велеречивые объяснения, что, мол, бедный братец пожелал, чтобы он сидел рядом с ним в госпитале. И несмотря на крайне важную деловую встречу в городе, его можно склонить к выполнению просьбы умирающего, если персонал выделит один такой замечательный ужин и на него. У Джо не имелось с собой наличных.

По телефону попалась Эллен. Она спешила: ее парень сидел внизу в машине, с доктором все в порядке, она «вооружена», осложнений не будет. Я велел ей выписать из «Алгонкина» и меня, а багаж пусть отнесут вниз, когда я приду, то оплачу счет. До сих пор я должен «Алгонкину» 278 долларов 48 центов.

Я вышел на балкон, висевший слева от стоянки машин. В отдалении периодически вспыхивала надпись «Серафим, Плати!». Насколько я знал, у старика не осталось друзей. Одного за другим он всех настроил против себя. И сейчас, на закате, остался лишь я. Мы оказались оставленными один на один.

Чего еще может ожидать старик от последнего и единственного друга? Он слезно просил об одном — вызволить его из госпиталя. Я должен был пойти ему навстречу, и не потому, что это было правильно с точки зрения медицины и простого здравого смысла, а потому, что in extremis — это было его желание. Это было единственное, что он просил для себя от меня. К кому еще он мог обратиться за помощью? Кто еще помог бы ему встретить смерть так, как он сам хотел бы?

Затем, к моему испугу, идея перестала казаться мне возможной, она превратилась в абсурд. Я решил прекратить поддакивать ему. Я только ускорю его смерть, если увезу его из больницы.

По холлу бежала мисс Смит.

— Скорее к нему! — заверещала она. — Ваш отец не дает перевернуть себя. Он ударил мисс Бентли!

Я помчался обратно. Кровать отца была в полном беспорядке. На полу растеклась лужа воды из опрокинутого таза. В ней плавали мочалка и кусок мыла. Бутылка со спиртом тоже была разбита. Увидев меня, отец взорвался: «Эта лошадь хотела дотронуться до меня!» Он ткнул пальцем в рыдающую мисс Бентли. Гнев отца, особенно для тех, кто его испытал в первый раз, был страшен. В конце концов и «лошадь» Бентли была лишь девчонкой.

Я приблизился к постели. Он притянул меня к себе и зашептал: «Где такси?» А я, даже не поняв, в чем дело, закивал согласно головой, мол, уже на подходе.

В голове же вертелось другое — я должен прекратить поддакивать.

Ветхий старина Джо уже сиял улыбкой в дверях.

— Серафим! Она послала за полицией! — крикнул он. — Они все-таки упрячут тебя в кутузку!

— Ступай отсюда! — ответил отец. — Не хочу тебя видеть!

— А кого тебе еще остается видеть? — взвился Джо. — У тебя, сукина сына, и друзей-то не осталось!

Они начали перепалку, осыпая друг друга ругательствами: половина на греческом, половина на английском, с турецкими вкраплениями для остроты. Где-то к концу брани я разобрал: «Ни единого цента! Ты проел все мои деньги и хочешь еще?»

— А что ты с ними будешь делать? Ты же умер, ты — труп! Заплати хоть за поезд, на котором я приехал! — выкрикнул Джо.

Неожиданно он подбежал к шкафу для одежды, рывком раскрыл створки и с бешеной скоростью принялся шарить по карманам и перетряхивать одежду брата.

Отец подмигнул мне и захихикал.

— Ты думаешь, я — дурак? — заорал он на Джо. — Я не оставлю деньги в одежде, пока не умру. Жди, пока я умру!

— Ты — сукин сын! — сказал Джо. — Отдай деньги за билет!

Отец снова подмигнул и снова захихикал. Затем закашлялся. Снова хихикал, снова кашлял.

Вернулась мисс Смит. За ней появились вторая сестра, доктор Левин и отец Дрэдди. Тот самый, не преуспевший в спасении души.

Доктор Левин положительно оценил ссору братьев. Я подумал, как-никак, признаки жизни. Юный священник держался сзади. После столь откровенной отповеди он знал, что к этому больному применим совершенно особый подход, с опаской и осторожностью. Доктор Левин что-то сказал отцу, и они вместе рассмеялись, затем доктор подал корпус назад и через плечо показал мисс Смит, что она может пройти. Даже туша Бентли успокоилась. Она шутливо показала отцу, что хочет ударить его, а он шутливо показал, что хочет ударить ее. Они начали совершать омовение. Мне подумалось, что старик наслаждался уважением, которое принесла ему вспышка гнева.

Отец Дрэдди мягко склонился надо мной.

— Сколько лет вашему отцу? — спросил он.

— Па, сколько тебе сейчас лет?

— Я не у дел, — ответил отец.

Молодой священнослужитель понимающе засмеялся и спросил меня:

— Что он сказал?

— Он сказал, что он не у дел.

Отец Дрэдди снова засмеялся. Я заметил, что он немного подшофе, и, к своему удивлению, отнесся к этому положительно.

— Что у вас за носки, отец Дрэдди? — спросил я.

Молодой отец был в черной сутане с воротом, из-под нее виднелась пара ярких носков.

— О! — воскликнул он, оттягивая вниз черные брюки. — Эти?

— Это не ответ, — сказал я.

— Ох! — ухнул отец (мой). — Эй, мясник, ты в своем уме?

— Доктор Левин! — завизжала Бентли.

Доктор подбежал к больному.

— Скажите, носки — последняя попытка приблизить облик священника к человеческому? — спросил я отца Дрэдди.

— Нет, — ответил он. — Я играл в гольф и забыл, что должен приехать сюда. Переоделся второпях, а про носки забыл.

— Хватит! — заорал мой отец. — Пошли прочь!

Мисс Смит и мисс Бентли взглянули на доктора Левина, он махнул им рукой, и они с удовольствием удалились. Затем он подбил две подушки, положил их отцу под голову и отошел. Священник открылся прямому взору моего отца.

Взгляд его был суров.

Я приготовился к худшему. Но настроение родителя улучшилось. Его взгляд не выражал его настроения. Оно застыло в складках лица.

— Я — отец Дрэдди, — представился священник.

— Очень приятно, — прожевал губами отец. — Прошу садиться.

Он улыбнулся, вытянул в сторону руку, взял челюсти из стакана и вставил их в рот. Он был готов к разговору.

— Эвангеле! — сказал он, улучшив тем самым свое настроение. — Принеси отцу Дрэдди кока-колы! Или… что вы желаете? Эвангеле!

Я привстал в полупоклоне.

— О, не надо, не надо! Спасибо! — отказался отец Дрэдди.

— Вас обязательно следует угостить, — сказал отец и снова позвал меня. — Эвангеле!