Открыв парадную дверь, я сказал Глории:

— Ты права!

— В чем? — спросила она. — Послушай, Флоренс, он утверждает, что я в чем-то права!

— Относительно мамы, — сказал я.

Обойдя жену, я подошел к матери, поцеловал ее и отвел на край крыльца. Там стоял какой-то ящик, кажется, для мусора. Я накрыл его плащом и усадил ее. Свет струился сквозь переплетения виноградных лоз. Мы молчали. Я устроился рядом, платя ей молчанием за ее труды, которые мы все равно не сможем оплатить.

— Скажи, чего тебе хочется? — спросил я ее.

— Не знаю.

— Девчонки правы. Сейчас тебе надо позаботиться о себе.

— Если он позволит, я останусь с ним. Но он замолкает, если я вхожу к нему. Я не возражаю, но он бьет меня. Он еще сильный, ты ведь знаешь. Ужасно! Он — это не он, а все равно боюсь. Винить его нельзя. Он всю жизнь работал как вол, а хвалиться нечем!

Я не переносил слез мамы.

— Я позабочусь о нем! — сказал я.

— Да, — ответила она. — Больше некому. Я больше не могу. Мы могли бы состариться в радости, если бы у него был вкус к жизни. Но он видит удовольствие только в бизнесе. Он все еще рассуждает о каких-то сделках, своих ошибках и Национальном городском банке, ругает Митчелла. Я говорю ему, Митчелл умер, а он глядит на меня как на врага. Потом еще… обо мне. А он говорит, ты сама покажи, где ты его спрятала? Когда он успокаивается и начинает смотреть телевизор, я говорю ему: Серафим, давай обсудим… А он — я не говорю с врагами…

На крыльце появились Флоренс и Глория. Они уже обследовали дом. Флоренс стряхивала пыль с рук. Глория уставилась на меня.

— Ну что ты так смотришь? — спросил я.

— Когда я вижу этот дом, я готова убить тебя и твоего брата!

— Глория! — промычал Майкл.

— Ты хоть понимаешь, что сорок лет она провела здесь, в рабстве у этого негодяя!..

Я пошел на нее.

— Заткнись! От греха подальше… — вскипел я. Кулаки у меня чесались. Я обернулся к Майклу. — Она — твоя жена. Заткни ей пасть!

Я пошел прочь от дома. Флоренс зашагала следом. Мы пришли к самой воде, к кромке каменистого пляжа.

— Дорогой! — сказала она. — Нельзя же так!

— Достала!

— Ты стреляешь по воробьям из пушки! Ты ведь солидный бизнесмен, а она — просто…

— Мужнина подстилка!

Флоренс рассмеялась.

— Почему вы — здоровые мужики, так боитесь маленьких девчонок, у которых и оружия-то — ножницы в кармане передника?

Она выглядела собранной и сдержанной до удивления.

— Флоренс, — спросил я ее. — Чего ты хочешь?

— Милый, я хочу увезти тебя обратно. Ближайшим рейсом.

— Я остаюсь здесь.

— Тебе нужно отдохнуть, милый.

— Вот отдых мне точно не нужен!

— Хорошо, Эванс, — сказала она жизнерадостно, — хорошо!

— Что хорошо?

— Просто хорошо.

— Хорошо что? Что? Что!!!

Это сломало ее.

— Прекрати, о Боже, прекрати! Я стараюсь изо всех сил! Эв, а ты как нарочно… помоги мне!

Флоренс не выносила, когда ее видели по-бабски размякшей. Она ушла по тропинке к цветнику, за которым не ухаживали больше года. Цветы отцвели и отяжелели семенами. Она начала стряхивать их на землю.

Я подошел к ней.

— Извини меня, — сказал я.

Она не повернулась.

— Дай мне шанс, Эв. Я постараюсь. Сейчас я уяснила, в чем я не права. Я смогу помочь тебе.

Плата за годы жизни со мной и все ссоры отпечатались у нее на лице.

— Извини, — повторил я и развернулся.

— Не уходи! — вскрикнула она. — Давай поговорим.

— Не сейчас.

— Пожалуйста, Эв, скажи мне все. Что бы там ни было — я выслушаю и пойму.

Я попробовал.

— Вы с Глорией все утро как заговорщицы. Скажи, что вы задумали?

— Мы думали, что делать с твоим отцом…

— И?..

— Почему ты сразу становишься подозрительным? Почему сразу в штыки? Эв, дорогой! В чем дело? Что случилось?

— Что «что»?

— И вот так ты со всеми. Бесишься ни с того ни с сего. Почему? И почему со мной?

— О’кей, я рехнулся.

— Я близка к мысли…

— Короче, я — псих, теперь отвечай на мой вопрос.

— Никакого заговора не существует, мы пытаемся найти решение по очень сложной проблеме. А что еще мы должны сделать? Ты сам видишь, что оставить твою мать с ним жить — невозможно. И этот дом не годится…

— Вижу.

— Получится, как у этих… дикарей где-нибудь в Новой Гвинее или Гебридах. Муж, умирая, оставляет завещание, по которому дети должны после его смерти уложить в могилу вместе с ним и жену…

— Ты говоришь, что мы убиваем ее?

— Да.

— С чего это ты так полюбила маму и так возненавидела отца?

— Лучше я не буду отвечать «с чего»…

— А почему, собственно?

— Потому что…

— Ну почему, почему?

— Здесь завязана твоя ненависть по отношению ко мне, Эв. Скажи, чем я заслужила ненависть?

— Итак, каковы ваши планы?

— У нас нет планов.

— Не верю.

— Черт побери, Эванс, мы думаем, как…

— И как же?

— А ты как?

— Я?

— Да. Что ты предлагаешь?

— У меня есть кое-какие мысли.

— Какие?

— Хочу забрать его из госпиталя, перевезти в Калифорнию и оставить у нас в доме.

Лучше бы я ударил ее.

Она стояла и смотрела с перекошенным лицом вверх. Я понял, что она хотела встретить мои слова достойно, но не смогла. Я видел — женщина изо всех сил старается взять себя в руки, но не может.

Внезапно мне стало жаль ее — ведь все мы опутываем паутиной мук друг друга, — я робко обнял ее и прижал к себе. Но она словно одеревенела. Просто не верилось, что она сможет так отреагировать на предложение, которое в другом обществе, в кругу своих семей было бы самым естественным и само собой разумеющимся.

Постояв неподвижно с минуту, она высвободилась. Мы вступили в полосу кризиса, и ей пришлось отвечать на мое прямое предложение.

— Ничего не выйдет, милый, — сказала она.

— Почему?

— Не выйдет, и все. Ты должен представить, как это в реальности…

— Представил, и что же?

— Хм, во-первых, нам придется… ему нужно постоянное внимание…

— Я стану сиделкой.

— Хм, это будет… так…

— Как? Как?

— Я ничего не имела в виду, но в доме будет бардак, а я хочу, чтобы у нас с тобой были условия…

— Он — мой отец, — отрезал я.

— Я знаю, милый.

— Ему осталось немного, он умирает.

— Я знаю. Он скоро умрет.

— Я не говорил так. Я не обещаю тебе, что все окончится быстро. Но дом — наш общий дом. Он не только твой, но и мой, поэтому я хочу увезти его туда.

— Он потеряется там…

— Не понял?

— Это — не его дом.

Мы на секунду смолкли.

— По-моему, ты должна спросить себя, — сказал я, — почему мое предложение так бесит тебя?

— Бесит?

— Да. Бесит. Очень! Признайся хотя бы в этом!

— Хорошо. Признаю. Бесит. Потому что я люблю тебя. Потому что, может, мы и не воссоздадим семью заново, но если шанс остался, то в доме вместе с нами твоего отца быть не должно!

— Почему?

— Нам необходимо провести ремонт.

— Почему?

— Срочный капитальный ремонт.

— Почему?

— Потому… потому что… где ты пропадал всю ночь? Где ты шлялся? Всю ночь! — Она полностью потеряла контроль над собой и своим самообладанием и последние слова прохрипела.

— Всю ночь, всю до единой минуты, всю ночь я провел с Гвен!

Не говоря ни слова, она зашагала к дому.

Я остался у океана. Стал бросать камешки в воду, затем в разбитые окна лодочного сарая.

Вернувшись в дом, я увидел, что Флоренс — собранная и успокоенная. Рядом с ней стояли Глория и мама.

— Эванс, — обратилась ко мне Флоренс, — мы обсудили ситуацию, и единственное, что всем нам представляется разумным и возможным, — поместить твоего отца в дом для престарелых, где его окружат заботой. Совершенно очевидно, что маме такая забота об отце не под силу. И еще, как сказал личный доктор мистера Финнегана, он уже не сможет контролировать жизненно важные функции своего тела, и я уверена, что ты не желаешь заставлять маму присутствовать при этом…