Да, периодически нас звали на ужин в другие дома. Мы входили внутрь. Флоренс первой, поворачиваясь ко мне спиной, я помогал ей снять пальто и вручал его служанке. Затем мы шли в гостиную или, летом, в сад и садились рядом на диван или садовую скамейку. Я говорил хозяину или официанту, что мы оба хотели бы выпить, — напиток был всегда один и тот же, но я все равно узнавал мнение Флоренс — «Манхэттэн». Все знали, что за столом мы предпочитали сидеть вместе. Поэтому постоянно было это: «А сейчас мы вынуждены украсть вас друг у друга на часок. Вынесете ли вы разлуку?» Мы застенчиво обменивались взглядами и неохотно шли на это, но заканчивалось все равно одним и тем же — мы усаживались напротив друг друга. Она смотрела, что ем я, я смотрел, что ела она. Мы оба старались сократить калории в своем рационе. У меня была с собой маленькая серебряная коробочка, в которой хранились диетические вафли для нас обоих. Она носила в сумочке одну сигару, единственную в день для меня. Я получал ее в конце ужина.
Мы всегда приносили извинения и покидали хозяев немного раньше, чем другие, подразумевая, что более ни одной минуты не можем быть физически разлученными. Я усаживал Флоренс в «Континенталь», и мы отъезжали, оставляя позади себя сонм завидующих жен.
Поскольку дома секс не сближал, эту функцию выполняло другое. Мы наливали друг другу по «ночной» рюмочке и выпивали вместе. Иногда, если время было не позднее, мы раскладывали, потягивая виски с содовой, пасьянс на двоих. Затем медленно поднимались по лестнице, она в свою туалетную комнату, я — в свою. Там, не торопясь, переодевались, думая каждый о своем. Затем встречались в спальне, лицом к лицу с развитием наших взаимоотношений. Она купила себе несколько сексуальных ночных халатиков, эдаких немного более подчеркнутых в определенную сторону, чем ранее, но таких, которые мне нравились, из простой, мягкой ткани. Но ни один из них не сработал. И вскоре мы поставили на постели крест. Я уже давно не чувствовал необходимости изъясняться по этому поводу. Вместо секса мы читали: то есть я читал, а она — слушала. Чтение «Сидхартхи» заняло у нас много вечеров, и меня поразило, как много нового мы почерпнули из книги, читая ее по второму разу. Но действительной причиной нашего бдения над романом, кроме впитывания в себя страницы за страницей, параграф за параграфом, было другое — Флоренс вскорости крепко засыпала. А я оставался лежать на долгие бессонные часы, думая — что происходит? Что происходит?
Иногда я думал о Гвен. Но отгонял ее образ. Постепенно научился и полностью избавляться от него. Смысла в подобных воспоминаниях не было никакого.
Из-за неладов с любовным союзом для нас с Флоренс стало возможным другое — мы подружились. Я любил Флоренс. Она была настоящим другом. Фактически я в первый раз узнал другую Флоренс, не ту, на которой я когда-то женился, будучи сам совершенно другим человеком. Мы разительно изменились за те годы, прошедшие с наших свиданий на верхнем этаже ее отцовского дома. По крайней мере, теперь это была дружба.
Так мы и жили.
Часто принимая приглашения, мы, разумеется, отвечали тем же и вскоре проводили каждый вечер или в гостях, или принимая гостей. Кроме одного дня в неделю. Один день мы постились. Под влиянием Флоренс я сделал посты полегче: не ел, начиная с раннего ланча в понедельник, и заканчивал перед поздним ланчем во вторник, ровно 24 часа. Флоренс тоже пропускала по три приема пищи. Даже удивительно, как я ждал эти дни. Это был триумф воли над плотью.
Каждая мелочь помогала нашему сближению. Например, каждый день в определенные часы я звонил ей. Первый раз около одиннадцати, как раз перед ее визитом к доктору Лейбману. Затем еще раз, около четырех, когда она возвращалась из магазинов или с уроков йоги. Она, в свою очередь, звонила мне сразу после ланча, чтобы узнать, соблюдаю ли я диету. Ребята из офиса подшучивали надо мной, говоря, что она все еще не верит.
Вскоре течение наших жизней зазвучало в унисон. Это коснулось даже благотворительности. Мы решили отдавать несколько часов в неделю бесплатной работе в госпитале. Каждую среду прямо из ресторана, где обедал, я туда и отправлялся. (А раньше, бывало, точно в этот же день и час я ехал к Гвен. Сколько же времени прошло с тех пор, как мы расстались?!) Мы с Флоренс встречались в психоневрологическом госпитале для ветеранов в Саутеле, дорога вела по пляжу (тоже испытание для памяти и психики!). В больнице мы делали все, что нас просили пациенты: читали, слушали их страшные исповеди. Иногда, кстати, в речах обезумевших бедняг я находил бездну смысла. Несмотря на всю мою серую шикарность и преуспевающий вид, я часто ощущал, что разница между верхом и низом нашего общества крайне мала. В глубине души я подозревал, что, собственно, от них или от чего-то подобного меня отделяла тонкая стеночка. Флоренс догадывалась об этом. Поэтому наши визиты были, можно сказать, платой за искупление грехов.
Мы решили подписаться на некоторые журналы сообща. Во-первых, «Нэйшн», в котором мы находили неотразимые ревью Гарольда Клармана. Они были написаны так, что, читая, мы наслаждались какой-нибудь пьесой, даже не посмотрев ее. Но если смотрели, то выяснялось, что точка зрения мистера Клармана и наша в принципе совпадают. Затем «Эсквайр», где Дуайт Макдональд с тонким блеском не оставлял камня на камне от поделок экрана. Мы написали список фильмов, которые он рекомендовал посмотреть. И, наконец, «Нью Рипаблик», где сиял Роберт Бруштейн, самый блистательный из них троих. Кларман, Макдональд и Бруштейн были теми, кто действительно нужен. Они не только глубоко все воспринимали, но еще и остроумно и изящно излагали свои наблюдения. Мы даже спешили забраться поскорей в постель и читали друг другу вслух их пассажи.
Мы заказали серию каталогов. Выписали пластинки, книги, купили по почте все виды поднимающих тонус к жизни приспособлений, одежду для туризма и рыболовные снасти. Какой это был праздник, когда посылки с покупками приходили домой! Если один из нас отсутствовал, мы всегда ждали друг друга, чтобы разделить радость распаковывания посылок. На Рождество и дни рожденья мы подарили друг другу массу замечательных вещей. Я получил полный туристический набор: чего в нем только не было, даже портативный туалет! Мы тут же задумали совершить путешествие на Йосениту, а пока я поставил палатку на задний двор, рядом с плантацией томатов, и сложил все снаряжение туда. Иногда я возвращался домой, чтобы поскорее перекусить, и обедал в палатке один. Иногда я просто заползал в нее, лежал и размышлял.
К немалому изумлению нас обоих, мы, оказывается, давно мечтали улучшить наш устный и письменный французский. Поэтому дважды в неделю наш обеденный час превращался в совместный урок французского. К нам приходил учитель, что делало уроки привлекательнее. Флоренс кормила нас обедом, что-нибудь вроде «Дуврского языка», а мы с полными ртами общались по-французски — уверен, что это лучший способ учить языки.
Мы пришли к выводу, что и читаем мы скверно, поэтому тратим так много времени. Раз в неделю стали брать урок скоростного чтения. Вскоре я удвоил число прочитываемых страниц за час, а Флоренс — утроила. Просто удивительно, как все стало получаться.
Физически я был здоров и находился в отличной форме — кроме одной штуки: живот был тверд, а Большой Питер — нет. Хоть это и было чисто физиологическое отклонение, мы верили, что оно временно. Для того чтобы убедиться, насколько я здоров, хватало одного взгляда на меня. В кругу часто обедающих в «Беверли-Хилз» я стал известен как человек, выглядящий с каждым годом все моложе. Флоренс много хвалили за меня, особенно женщины. Но дело состояло в следующем — десять минут каждого утра я посвящал упражнениям Канадских Королевских ВВС. Это все, что человеку нужно. Я раздарил массу буклетов друзьям — своеобразные презенты от здорового духа и тела, — но сомневаюсь, чтобы большинство заставило себя делать их каждый день.
В первый раз обстоятельства позволили нам организовать наши финансовые дела сообща. Я держал свои бумаги отдельно и в секрете от Флоренс, она — отвечала тем же. Я никогда не знал, сколько же у нее денег. Но отныне, в свете новой гармонии и фантастической важности отстранения от сугубо материальных вещей, мы стали откровенны и по поводу денег, и по имуществу, и по страховке, и по взносам на будущую выплату, и по всему остальному. Мы даже провели встречу с нашими юристами и в первый раз оказались способны без излишних сложностей повести разговор о том, сколько же точно денег у нее, а сколько — у меня. После тщательного анализа финансовых дел я переписал многие свои доходы на нее, чтобы снизить налоги (как я жалел об этом позже!). Я так остро чувствовал свою неспособность одарить ее физической любовью, что поспешил ей подарить другое. Я бы отдал ей все — и деньги и имущество — одним махом, если бы мне внятно не объяснили, что с точки зрения выплаты налогов — этот шаг не был, мягко говоря, мудрым.
