«Но мы все равно семья», — Радость протянула ему руку, ее взгляд умолял его ответить «да».

«Да», — он крепко сжал ее руку. — «Мы семья. У нас есть деньги, чтобы обжить это место. И мы сможем наскрести достаточно, чтобы сделать из него анклав. А пока сосредоточимся на сегодняшнем дне».

Радость поселилась в следующей от него комнате, поэтому он решил, что следующими на очереди будут ее апартаменты. Они покрасили стены в жизнерадостный желтый «Настоящее Удовольствие», потолок в совсем бледный желтый «Лимонный Лед», а все бордюры в снежно белый. Заросли настояла на том, чтобы окрасить кровать Радости в снежно белый цвет и накрыла ее защитной клеенкой. С огромным балдахином комната уже не выглядела настолько пустой.

«На окна шторы, а сюда — картины» — Заросли Рогоза указала на длинную пустую стену напротив окон, а потом на половицы. — «А с каким-нибудь ковром все будет смотреться еще лучше».

Масленка кивнул, запоминая, что надо пополнить растущий список необходимых вещей. У других детей есть только матрасы из больницы. Ни у кого нет целых светильников или лампочек, все полагались на эльфийские магические фонари. Но комната уже выглядела в сотню раз лучше, сверкая яркими жизнерадостными цветами, а не рябыми грязно-белыми стенами.

Закончив с шестью спальнями, они окрасили четыре пустующих класса на «семейном» уровне, коридор и уборные. К его удивлению Заросли Рогоза и Поле сошлись на цветовой гамме комнаты Радости для всего «семейного» уровня. С чистыми окнами весь третий этаж светился счастьем.

Всего за один день дети стали матерыми малярами. Они ставили лестницы, открывали банки, размешивали краску и раскладывали защитную пленку без его напоминаний. Заросли размечала поверхности малярным скотчем, решая, что будет окрашено каким цветом. Поле красил поверху, осторожно балансируя на лестницах. Шелест красил снизу, пользуясь здоровой рукой. Пока он потерял только одну кисточку и левый ботинок. Радость и Уточка работали валиками. И они говорили, говорили и говорили.

Община Заросли Рогоза занималась шитьем одежды для всех домана Зимнего Дворца. — «О, наши одеяния настолько прекрасны, что вы разрыдаетесь от восторга только увидев их». — Заросли вздохнула, обклеивая стенные панели синим малярным скотчем. — «Но у всех платьев один и тот же фасон. Показать прелести». — Она ухватила себя за грудь. — «Подчеркнуть талию. И шлейф, шлейф, шлейф». — Она махнула на невидимый длинный шлейф позади нее. — «И тут начали приходить глянцы из Питтсбурга». — Она использовала английское название дорогих цифровых журналов. — «Vouge. Elle. Какие цвета! Какие прекрасные ткани! Такие практичные фасоны!» — С журналами дошли слухи о том, что добравшиеся до Питтсбурга мастера продают свои творения людям. — «Предложение Сына Земли казалось идеальной возможностью. Я могла открыть бутик, продающий наряды людям, интересующимся смешением стилей. Эльфийская мода и человеческая практичность».

«Мы все еще можем это сделать», — сказала Радость.

Заросли Рогоза кивнула. — «Да, я займусь этим, когда мы устроимся, и у нас будет больше народу».

Поле выглядел слегка встревоженным, пока Масленка не добавил. — «В большинстве людских анклавов, мы называем их отели, есть бутики».

Поле рассказал о далеком анклаве, где он вырос. — «Он находится на горе у шелкового пути. Мы живем высоко наверху, где не растут деревья, земля гола и продувается всеми ветрами. В ясный день видно все, далеко-далеко, вплоть до следующего анклава. Там живет эльфийка, которой семьсот двенадцать лет. Она единственная, кому нет еще тысячи лет на сотню миль вокруг, и уже встречается с кем-то».

«В моей деревне тоже нет никого нашего возраста», — поделился Шелест. — «Мне посчастливилось отправиться на обучение в Летний Дворец, где я встретился с Радостью».

Радость зарделась.

Ячменное Поле продолжил рассказ, сидя на высоком насесте. — «Мне нравилось работать в анклаве, но никто никогда не прислушивался ко мне. До того, как я родился, моя мать была самой молодой эльфийкой в общине. Мой отец работал ткачом, и появлялся в анклаве всего раз в год, пока его однажды не накрыло оползнем. В общине меня научили готовить, но я никогда не мог выбирать, что мы будем делать. Каждые пятьдесят лет мы заказывали новый набор посуды, выбрасывая старую оббитую и истертую. Выбирая совершенно новый дизайн, мы показывали постоянным клиентам свою зажиточность. Однажды продавец принес книги с различными узорами по фарфору. Все пришли в неописуемый восторг. Я влюбился в один узор. Он был изящен и прекрасен в своей простоте, ничто не отвлекало от подаваемого в тарелке блюда. Однако, наш Сама думал, что и посуда должна поражать своей красотой. Тогда, закончив с пищей, клиент может любоваться ей и, получив счет, будет чувствовать, что цена оправдана. Рассматривая узоры, я понял, что мы никогда не выберем тот узор, который мне нравится, ни в тот день, ни во все последующие года. Я никогда не смогу решать, что мы будем готовить, или как мы будем сервировать блюда. Я понял, что обрету право слова, только если сам открою новый анклав».

Поле годами пытался найти средства для осуществления своей мечты. Услышав о предложении Сына Земли, он сразу же отправился к побережью. — «А все начиналось так хорошо».

Уточка нервно крякнула. Она мало что могла сказать о том, почему приехала в Питтсбург — вся прошлая жизнь до клеток для разведения, оставалась для нее полной загадкой. — «Я помню, что у нас были большие сараи с котятами и цыплятами. Помню запах сена, сарай казался одним большим гнездом, там я чувствовала себя в безопасности».

Масленка мысленно добавил сено к списку необходимых вещей. На южных холмах есть фермы — основной источник местных овощей и фруктов. Им необходимо построить укрытие для инди и запастись достаточным количеством пищи, чтобы животные могли пережить зиму.

Они заканчивали красить последний класс, когда Уточка внезапно указала через большое окно на ярмарочную площадь и закричала. — «Госсамер!»

Они перестали работать и смотрели, как величественный живой корабль скользит к ним с востока. Его полупрозрачное тело сверкало в лучах солнца, как облако ограненных алмазов.

«Он из Клана Камня», — прошептала Царапина от Шипа, пока они смотрели, как из гондолы сбрасывают канаты — наземная бригада привяжет их к причальным мачтам.

Сам по себе госсамер был таким же, как у Ветроволка, но тиковая гондола, подвешенная на существо, сверкала черной краской с золотой отделкой.

«Тебе надо встретить их», — сказала Царапина.

«Мне?»

«Ты главный домана Клана Камня в Питтсбурге».

«И каким образом я выше Лесного Мха, если я человек?»

«У него нет общины. И сейчас он не в себе».

«Хорошо». — Он положил кисточку и направился к выходу.

«Ты действительно хочешь встретить их в таком виде?» — спросила Царапина.

Масленка взглянул на свою рабочую одежду. Старые синие джинсы и черная футболка покрыты годовыми наслоениями краски. — «Так я выгляжу более человечным».

Царапина одобрительно хмыкнула и последовала за ним вниз по лестнице.

Кого послал Клан Камня, и как они изменят ситуацию в Питтсбурге? Новые домана не могут забрать у него детей, но вполне способны предложить им более надежную общину. Они не отнимут у него Царапину от Шипа, но могут предоставить ей достойное место Обязанной.

Он с болью ощущал, что может потерять их. Масленка знал, что может вернутся к той жизни, что вел до встречи с Радостью, но сейчас то существование казалось ему до боли пустым. Он полюбил новый стиль своей жизни.

Он взял Царапину за руку. Она удивленно посмотрела на переплетение их пальцев.