Юный газетчик пытался воспроизвести крик Тарзана.

— Мне извиниться?! — кричал длинный тип какой-то женщине. — Я слишком худой, чтобы извиняться!

И опять, как когда-то, вокруг него стали собираться парочки. Терлись друг о друга и обжимались — парочки. Едва отлипали друг от друга в кинотеатрах намазанные медом губы, в парадных, на аллеях парка — парочки. В мотелях — парочки.

Всеобщее возбуждение. Стесненность. Обладание. Ускользание и покорность, погибель в самопожертвовании, в буйности и уступках. Парочки.

Каждая женщина была бесконечным обещанием.

Каждый юноша желал стать быком, лебедем и золотым дождем…

Огни парили, город сверкал вокруг нашего Каспара Хаузера. Публика ревела вокруг боксерского ринга в Гарлеме. Фауст и Иов бросали друг друга на землю. Кинг-Конг ревел с Эмпайр-стейт-билдинг. В карибских ресторанах поварихи молились Еманде, африканской богине моря. В баре Гринвич-Виллидж Великий инквизитор обвинял Иисуса в том, что Тот дал людям слишком много свободы.

Никола Тесла входил в холл своего отеля и кивал униформированному швейцару.

На столе его ожидали непрочитанные ежедневные газеты.

В газетах Рузвельт пожимал руку забытому человеку.

— Ты вспомнил меня, — говорил ему Забытый.

Над кинотеатром вздымалось три ряда неоновых надписей. Тесла входил во Дворец иллюзий на своих ногах, а выходил на чужих. Стоило ему войти в фойе, его охватывала свежесть.

Фойе кинотеатра было оклеено таинственными полупрофилями и страстными улыбками кинозвезд.

Киоск предлагал конфеты и сигары. По интерьеру зал был смесью мечети, кремля и китайского ресторана. Декоративные изгибы создавали иллюзию движения. На ложах даже в орнаментах были свои орнаменты.

Внутри царило восхитительное специальное пространство. Вентиляторы обдавали зрителей прохладой и запахами парфюмов. Толстячок, восемь часов надрывавшийся в конторе, и вдова погибшего на войне солдата наконец-то могли утереть пот со лба и вздохнуть:

— Вот это жизнь!

Белый луч летел сквозь зал.

Металлический голос из-за экрана рекомендовал к просмотру картинки из Америки и всего мира. Рузвельт подписывал и подписывал. В затылке Теслы раздавался голос: «Приходите! Чезаре, проспавший двадцать лет, сейчас проснется!» Гитлер ввел всеобщую воинскую повинность. Тень Муссолини вознеслась над Эфиопией. В Нью-Йорке слушали «Колыбельную Бродвея».

Тесла осклабился.

Фильм начинался молниями, мраком, ветром. В теплом будуаре на Женевском озере смеялись Байрон, Перси Шелли и его жена Мэри. Потом кадр ушел в затемнение, и начался — собственно, просто продолжился — рассказ о чудовище Франкенштейна. К полному изумлению публики, оказалось, что чудовище не умерло. Оно вынырнуло из полузатопленного подвала под горящей мельницей.

Скульптурная голова Теслы вздымалась над безнадежно измятой одеждой.

После убийства и изгнания чудовище Франкенштейна натыкается на хижину слепого отшельника. Слепой ни о чем не спрашивает его.

— Тебя здесь никто не обидит, — говорит ему печальный слепой скрипач.

Он дал ему хлеб, вино и табак. Учил его говорить.

Хлеб хорош.

Вино хорошее.

Друг хороший.

Но именно в этот момент доктор Преториус, сопровождаемый огромной тенью, врывается во дворец Франкенштейна:

— Давай вместе создадим жизнь из останков мертвецов, — предлагает мрачный провокатор.

— Я сыт по горло этой дьявольской работой, — опускает руки барон Франкенштейн.

— Заходи, — заманивает Франкенштейна лукавый Преториус, — после двадцати лет тайных научных трудов я тоже создал жизнь.

В этот момент Тесла вспомнил свои пражские дни, дом доктора Фауста, Голема и захихикал.

Вдова повернулась и неодобрительно посмотрела на него.

На экране барон Франкенштейн проявил непозволительную слабость характера. Любопытство одолело осторожность, и он позволил увести себя в лабораторию. Демонический Преториус с лошадиными зубами несколько напоминал президента Вильсона. Он сжал лицо, как кулак, и провозгласил:

— За новый мир богов и монстров!

Оказалось, что Преториус в своей лаборатории создал миниатюрных людей.

Он снял сукно со стеклянных сосудов. Франкенштейн увидел симпатичных гомункулусов:

короля,

королеву,

епископа,

балерину,

сирену.

Доктор Преториус, похожий на Мефистофеля, пересаживал этих маленьких людей пинцетом. Он страдал, потому что не мог увеличить их.

— Для меня это не проблема, — опять захихикал Тесла.

На экране Мефистофель всмотрелся в барона Франкенштейна и зловеще прошипел:

— Наш безумный план реализован только наполовину! Ты тоже сделал человека. Вместе мы создадим ему подругу.

— Ты хочешь… — не отваживался понять его барон.

— Да. Женщину.

Наконец-то герои фильма добрались до самого волнительного момента.

Глаза зрителей засверкали.

Были межзвездные врата, башня алхимика, скованная тишиной. Ее сердце врезалось в сердце Земли. Ее глаз вонзался в небесные сферы.

Это был Уорденклиф!

Наш герой беззвучно застонал.

Мастер спецэффектов Кеннет Стрикфадден намеренно воспроизвел волшебные катушки Теслы. Ослепительные стрелы срывались с башни и исчезали во мраке.

И вот мумия женского пола с дисками на глазницах уже лежит на столе. Ленивые искры окутывают ее фигуру. Они ускоряются, начинают жестоко оглаживать ее, переходя в бурное кипение.

О, помнишь ли ты прогулки перед домом доктора Фауста?

Помнишь ли Голема?

Помнишь ли Прагу, Никола?

— Искусственный мозг ждет вхождения в него жизни, — загробным голосом возвестил Преториус.

Помнишь, как ты творил в Колорадо молнии, подобные морским змеям?

Помнишь ли искры, скачущие у твоих ног?

С полотна раздался крик:

— Будет ужасная гроза!

Помощником был Эдисонов Игорь, который когда-то подмигивал бородатой женщине.

— Гроза идет! — верещал Игорь. — Запускай змея!

И тогда заработали машины и осветились лица. Вскипели искры. Загремели громы. Мумия поднималась к отверстию на башне Уорденклифа. В отверстии виднелись растрепанные облака. Змеи плясали в ночи. Одного из них с треском ударила молния. Стол с мумией женщины начал спускаться с крыши.

— Она ожила? — дрогнул чей-то голос.

Искра Прометея оживила мертвое мясо.

— Да будь я проклят за то, что вмешался в мистерию жизни! — возопил Франкенштейн.

Да, сказанное об Аллахе можно было сказать и об электричестве: ни облака, ни запаха, ни голоса, а когда появляется — ничто не может одолеть ему.

Рука женщины дрогнула.

— Она живая! — вскрикнул Преториус.

Перед своим создателем выпрямилась невеста Франкенштейна, со швом под подбородком и с безумным взглядом. У нее была очаровательнейшая прическа. Седые волосы, словно молнии, вырывались из ее висков.

— Смотри! Она прекрасна! — Тесла не мог оторвать глаз от чистой женственности, созданной электричеством.

— Ты сделал меня из праха мертвецов. Я люблю мертвых. Ненавижу живых, — произнес монстр.

Монстр приблизился к женщине.

— Друг? Друг? — бормотал он со стыдливой надеждой.

Женщина выглядела исключительно карикатурно. Привлекательно. Отвратительно. С прямыми волосами.

Электрическая красавица заметила неподалеку квадратную голову с электродами и зашипела, как кошка.

— Она ненавидит меня, — простонал монстр.

— Рубильник! — предупредил кто-то.

Отчаявшийся монстр ухватился за рубильник.

Визг окружающих помешал отключить его.

Уорденклиф задрожал и вновь рухнул в небытие.

Тесла смотрел фильм пять раз, захваченный своими мыслями под аккомпанемент движущихся картинок. Гермес Трисмегист шептал ему в ухо:

— То, что находится внизу, соответствует тому, что пребывает вверху; и то, что пребывает вверху, соответствует тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи.