— Вся моя жизнь связана с железной дорогой. В поезде я познакомился с женой. В поезде у меня возникла идея первого изобретения.

Он вспомнил времена, когда железные дороги связывали страну после Гражданской войны. Люди из поездов стреляли по бизонам. Бизоньими шкурами обивали стены. Хозяева железных дорог запросто покупали сенаторов, совсем как мешки с картошкой. Только подкупленный сенатор мог пользоваться уважением. Поэты восхваляли гудки паровозов, пересекающих самые грандиозные в мире пространства.

Серебро на висках Вестингауза подчеркивало багровость лица.

— Практический человек всегда наделен воображением, — объяснил он. — Без воображения человек не практичен, но примитивен.

Его энтузиазм походил на детский. Он любил схватку. Он подвинул свое кресло ближе к Тесле:

— В школе меня считали хулиганом. В колледже я пробыл недолго. Я не профессор. Я хорош в деле: засучить рукава и убедить людей. Точно так я хотел бы поступить с вашим мотором.

Широкогрудый, аристократический джинн с ясным взглядом понравился Тесле. Когда он на минуту покидал комнату, свет тускнел, а когда возвращался — все становилось ярче.

— Я всегда считал, что это возможно, — сказал он Тесле к концу вечера. — Предлагаю вам доказать это вместе.

После встречи с Вестингаузом молодого изобретателя охватило мучительное и восхитительное предчувствие. В огромной кровати виллы «Одиночество» он боролся с наступающим успехом, как Иаков с ангелом. Успех был живым существом, невидимкой огромного размера, который ночью спал в его комнате, а днем дышал в затылок. Успех пахнул февральским ветром и страшным одиночеством.

Знаменитый электрик венгерского происхождения отражался в Питсбурге по зеркалам светом. Живой и взволнованный, он понравился всем.

— Круглыми щечками и светлыми глазами вы напоминаете мне рысь, — усмехнулся Вестингауз.

Он назвал его Энтони и велел, поскольку тот был свидетелем, описать открытие в будапештском парке.

Сигети очень понравилась миссис Вестингауз.

— Нет, ты заглядывал в ее декольте? — шепнул он в большое ухо Теслы. — Я готов свить там гнездышко и провести всю зиму!

Тесла отвел взгляд и представил ему инженеров Вестингауза.

— Они не любят тебя, приятель! — сообщил ему Антал сразу после встречи.

— Почему? — вскинулся Тесла.

— Больше всего они завидуют тому, чему никто не завидует, — произнес мудрый Сигети. — И я думаю, что ты причинишь им ровно столько зла, сколько они от тебя ожидают.

Тесла повторял слова своего отца: «Человеку умному и почтенному истина никогда не бывает неприятной». Пребывая в трансе жестокой наивности, он предвкушал радость оттого, что люди придут в восторг, узнав, как он был прав, а они были не правы, и тяжкий груз заблуждения рухнет с их душ. Короткими паузами в беседах инженеры ставили Теслу «на свое место».

Хуже прочих были тот самый Оливер Шаленберг, изобретатель измерителя тока, и его помощник Оливер Стилвелл, изобретатель усилителя, похожего на трансформатор Теслы.

— Я с ними расправлюсь вместо тебя, — пообещал ему Сигети.

Улыбка Шаленберга демонстрировала его сладостное презрение.

Дома жена внимательно следила за тем, чтобы ребенку не достался кусок курицы получше, чем отцу. Шаленберг мелко нарезал и тщательно пережевывал белое мясо. Потом он ласкал дочку, поднимал к потолку глаза, полные слез, и вздыхал:

— Боже, за что?

Себялюбивый инженер считал, что судьба горько пошутила с ним. В его груди сменяли друг друга вулканическое раздражение, бешеное бессилие, агрессивный страх. Когда-то он был вундеркиндом. Он годами работал над мотором переменного тока. Почему же репортеры не расспрашивают его о положении в Китае, почему его дочь, обглодав куриные крылышки, не гордится им?

Оливер Стилвелл редко утомлял себя ответами на вопросы. Нос у него был правильный, глаза — смесь стали и шампанского. Симпатичный холодный мужчина не страдал по славе. Вечером, когда вторая тапка готовилась упасть на пол, он корчил болезненную гримасу: «Этот иностранец понятия не имеет, что делать с деньгами. Я на них построил бы дом над Гудзоном. Второй выстроил бы для матери и церковь бы поднял и конюшню. У меня были бы лучшие в Саратога-Спрингс кони».

И тогда люди поняли бы, кто таков Стилвелл.

Инженеры прослышали, что Вестингауз предложил иностранцу нечто вроде партнерства. Иностранец вроде бы, сглупив, отказался.

— Я останусь в Питсбурге и без вознаграждения, — обещал Тесла. — И буду работать над приспособлением моих моторов к вашим системам.

— Тогда поступим так, — предложил ему Вестингауз на секретной встрече. — Я даю вам пять тысяч наличными за работу в течение шестидесяти дней, десять тысяч в конце этого срока, если куплю патенты, три раза по двадцать тысяч каждые два месяца, два с половиной доллара за каждый ватт мощности и двести акций компании.

— Мать его перетак! — выругался Шаленберг.

— Не может этого быть! — простонал Стилвелл.

Сразу по подписании договора началась война.

Мотор невозможно было приспособить к высоким частотам систем Вестингауза, и Тесла предложил инженерам понизить их. Стилвеллу и Шаленбергу помогало сопротивляться долгое рационализирование. Они регулярно повторяли такие слова, как «интеграция организации», «технологическая рационализация» и «экономический фактор».

В Питсбурге у Теслы начались частые вспышки под веками. Сквозь блеск он видел решения, над которыми прежде долго размышлял. В жидкой платине блуждали формулы и формы. Он отказывался делать то, что может сделать каждый. Он хотел делать то, что может делать только он. Сигети днями напролет по его поручению ругался с инженерами.

Когда приятели садились ужинать, Тесла начинал философствовать:

— Чтобы заметить некоторые оригинальные вещи, следует игнорировать правила. Обязательные действия выполняют организации. Желательные изобретения оплачиваются деньгами и похлопыванием по плечу. Организации учат тебя никогда не обращать внимания на то, за что никогда не будет назначено вознаграждение, чтобы ты никогда не взялся за то, что лично тебе не принесет выгоды.

Сигети просто чесался от бессилия, его просто убивали формальности, но он держался. Его объяснения со Стилвеллом и его шефом светились чудесным вдохновением. Сила Шаленберга состояла в том, что он все время долдонил одно и то же. Каждый вечер Мистер с Адриатики в отеле «Андерсон» открывал бутылку вина. Поднимая бокал, Сигети хлопал себя по лбу и восклицал:

— Ну и идиоты!

Тесла печально отвечал:

— Чтобы общество признало заслуги человека, ему следует отказаться понимать что-либо.

— О да, организации! — поднимал Сигети пророческий голос. — Вы служите ослеплению, служите поводырями слепцов. Вы хвастаетесь своими знаниями, как будто в них присутствует элемент загадки. Вы выставляете напоказ ожившую мертвечину. Вы используете тягловых лошадей по имени Стилвелл и Шаленберг, влачащих груз вашего псевдоавторитета!

Второй бокал вдохновил Антала на заявление:

— Они ненавидят оригинальность и считают ее заразной болезнью. Они хотят, чтобы утренние новости состояли только из известных им событий!

После третьего он верещал:

— Я не знаю, как они живут. Эти люди навсегда погрязли в суете. Если бы Шаленбергу предложили выбрать между собственной простудой и чьей-нибудь смертью, он наверняка не простудился бы.

— А Стилвелл? — забавлялся Тесла.

— Этот и слепому позавидовал бы, что у того есть пёс-поводырь.

Кто не любит златокрылые легенды, которые живут куда дольше, чем сухие цифры? Кому не нравятся легенды, которые розовым крылом касаются нашего раскаленного лба и окутывают наши боли золотым облаком?