«Вне всякого сомнения, есть в природе славянских народов нечто, — объяснял репортер, — что заставляет их распахнуть окно и призвать врагов, чтобы те стали ангелами без летательных аппаратов».

Никола удивленно поднял брови. Автор передовицы продолжал:

«Бравый британец валит противника ударом кулака, житель юга Франции повергает врага ударом савата, итальянец пользуется ножом, а немец — подходящей кружкой. Чех же или серб выбрасывает врага в окно».

Тесла эту газету развернул в своей лаборатории, а бросил ее на стол в Кони-Айленде.

Он не мог точно описать свои чувства.

«Нью-Йорк таймс» стала реальностью, а остатки мира — Кони-Айлендом.

— Подходите ближе! — бесстыже кричали репортеры перед освещенным цирковым шатром.

Внутри офицеры, похожие на сицилийских марионеток, убивали короля Арлекина и королеву Коломбину. Им ужасались послы из посольств великанов и посольств карликов. Происходящее на сцене горькими слезами оплакивали клоуны на ходулях. Миру об этом поведали гигантские барабаны. Барабанщики рекламировали, рекламировали и рекламировали трагическое чудо жизни…

В Вустер, штат Массачусетс, в город, где производят колючую проволоку, «легкую как воздух и крепкую как виски», прибыл таинственный гость. У этого Незнакомца на полных плечах покоилась одна из самых важных голов двадцатого века.

Случилось это в славном 1909 году. Президент Соединенных Штатов Америки тогда был весьма фактурный человек с красивыми глазами, а звали его Уильям Говард Тафт.

Разве мы еще не сказали, что таинственный гость был стиснут между двумя спутниками? Под крупным носом одного из них постоянно возникала детская улыбка. Глаза другого прятались за сверкающими стеклами.

— Мы несем просвещение!.. — начал моложавый Ференци.

— Нет, чуму! — оборвал его хриплый голос Незнакомца.

Гость настаивал на том, чтобы темой лекции стали сны.

— Люди сочтут это несерьезным.

Слушать лекцию пришли значительные и приятные лица. Мудрец из Конкорда учил их тому, что действительность следует искать под поверхностью мира. Обожатели Эмерсона были готовы слушать Незнакомца.

Гость посмотрел на них горьким взглядом и несколько резким голосом начал произносить логичные фразы о «нелогичности бессознательного и сознания». Он говорил без подготовки, без бумажки. Он сказал им, что сон — это просто иная форма мышления. Культура и репрессии — это все равно что курица и яйцо. Культура зависит от репрессивных актов предыдущих поколений, и каждое новое поколение призвано поддерживать культуру подобными же репрессиями. Невротические силы возникают в сексуальной жизни. Во время психоанализа поиски травмы уходят корнями, как правило, в период созревания.

Незнакомец открыто признал, что все, что он делает, — обычный вклад в науку, но теперь он понял, что принадлежит к числу тех, кто направляет мечты всего мира. Тишина царила на его лекциях, вокруг него формировался круг пустоты. Он стал иностранцем в родной Вене. На любом ученом собрании кто-нибудь обязательно провозглашал психоанализ мертвым.

— Вести о моей смерти несколько преувеличены, — цитировал он Марка Твена.

А после лекции?

Хлынули вопросы:

— Аморален ли психоанализ?

Фрейд ответил на вопрос вопросом:

— Аморальна ли природа?

— Что происходит с сознательной частью существа?

— Эго часто играет абсурдную роль циркового клоуна, который пытается жестами показать публике, что на ринге все происходит под его руководством. Но ему верят только самые маленькие.

— Можно ли сказать, что в вашем мире нет прощения, что это злой мир без любви?

— Вы поддерживаете свободную любовь и отмену всех запретов?

— Я женатый человек, — отвечал Фрейд.

Когда все закончилось, к нему подошел состарившийся Уильям Джеймс, который основал в Гарварде кафедру психологии богов. Джеймс зарыл утиный нос в платок, высморкался и сказал, что будущее психологии, скорее всего, за исследованиями Фрейда.

Гость прослезился, когда его объявили почетным доктором.

— Это сон наяву!

Прищурившись, он с горечью посмотрел на молодого человека, который брал у него интервью:

— Нет, я никогда всерьез не стремился стать писателем. Спасибо, что вы так высоко цените мои литературные опусы.

Друг Теслы, Джордж Сильвестр Вирек, растянув толстые губы в улыбке, спросил:

— Почему вы говорите, что свобода мысли мизернее, чем можно предположить? И что, возможно, вообще нет никакой свободы?

Гость опустил глаза:

— Потому что ее, вероятно, нет.

— Вы когда-нибудь думали эмигрировать в Америку?

— Да, когда я был молодым нищим доктором.

Вирек записывал ответы в клетчатый блокнот сверкающим вечным пером.

— Мир — дикий танец кривой старухи, скрывшейся под маской бдительности, — переводил он слова Фрейда на язык поэзии. — Люди спят, и по жизни их несут бумажные змеи. Либидо — конь, запряженный в наши устремления. Невроз чаще всего — плод компромиссов. Симптомы перескакивают от факта к факту, уводя психоаналитическую погоню все дальше и дальше от причины. В двуличной действительности душа отказывается торговаться, придерживаясь собственной правды, и по этой причине страдает.

— Что венский волшебник увидел в Америке?

— Манхэттен, — записывал Вирек ответ. — Кони-Айленд. Центральный парк. Чайна-таун, еврейский квартал в Лоуэр-Ист-Сайд. «Графа Монте-Кристо» в кинотеатре.

— Вам что-нибудь мешало? — оскалился Вирек.

Фрейд замолчал. Он сам привык быть тем, с блокнотом.

Откашлялся и ответил:

— Из-за тяжелой американской пищи мне пришлось в течение одного дня придерживаться диеты.

И не только это…

Он забыл рассказать Виреку о том, что организовал в Вене группу своих единомышленников — и теперь они как крепость в осаде — и что распахнутые двери Америки, как двери домов, так и двери в туалет, очень удивили его.

Когда они уже слегка утомились, поэт неожиданно спросил волшебника, знаком ли тот с его другом, Николой Теслой.

Фрейд нахмурился, потому что у него погасла сигара.

— Австрияк, который пальцами мечет молнии, — ответил он, потянувшись за спичками. — Припоминаю, как из него делали звезду французские и английские газеты.

Он выдохнул колечко дыма и всмотрелся в Вирека. Он слышал, что этот парень с продолговатой головой и лягушачьим ртом не просто журналист, но и поэт-символист, автор романа о вампирах. Его называли и новым По, и американским Оскаром Уайльдом. Он слышал о его связях с германским императорским двором. Вирек и в самом деле был внебрачным внуком Вильгельма I и в соответствии с этим мог стать нелегитимным кайзером.

Моложавый доктор, лицо которого казалось вытянутым за счет прически, на секунду появился в дверях.

— У Ференци забавная улыбка, — заметил Вирек.

Они сидели в уютных кожаных креслах в сумрачной библиотеке университета Кларка. Кресла пахли курагой. В синем дыме атмосфера библиотеки напоминала спиритический сеанс. За окном звенел полдень.

До Фрейда Вирек взял неформальное интервью у Кэтрин Джонсон.

Она рассказала ему о детских полетах Теслы, о возможности передачи изображения на расстояние, о хрупкости и огромной жизнеспособности, преодолевшей болезнь, которая предшествовала знаменитому открытию в парке Пешта…

Фрейд пускал последние дымы доминиканской сигары.

Хм, это было похоже на превращение куколки в бабочку и на шаманский экстаз, описанный Михайловским и другими русскими учеными.

Постой-ка, что говорил ему Юнг?

По привычке он схватился за блокнот.

Полусакральное состояние нарастающей интенсивности личности, способность магнетического воздействия на людей и на изменение законов. Отказ от регулярной работы — такой человек — или король, или нищий.

Такой человек не обязательно связан с религией. Он сам религия. У бурят и на Алтае молния играет важную роль при отборе таких людей. Если душа улетит на запад, он становится черным шаманом, если на восток — белым.