Глаза мои наполнились слезами».
Услышав это, Сигети прослезился.
Чтобы скрыть волнение, он спросил:
— Какой сегодня день?
— Ну и какой? — спросил Тесла с улыбкой.
— Сегодня мне исполняется тридцать один год.
Тесла подпрыгнул:
— Ну, тогда шампанское! Обязательно! Я приглашаю тебя в венгерский ресторан!
Сигети ухмыльнулся русым усом:
— Ты все-таки ненормальный!
— А у них и цимбалы есть!
— Ты думаешь, я пересек океан только для того, чтобы вкусить гуляша? — возмутился новоиспеченный житель Нью-Йорка.
Все это закончилось походом румяного венгра и бледного серба в сад на крыше под названием «Сон в летнюю ночь», где они съели по стейку.
В продолжение дневника Тесла записал:
«Привычное поведение Сигети дохнуло на меня прежним миром. Быстрый успех пахнет одиночеством. Его приезд согрел меня. Я почувствовал, как моя душа оттаивает.
— Нас ждет большая работа, — сказал я, и голос мой дрогнул. — Ты должен помочь мне. Кто знает, сколько времени я потерял. Не всех людей унесло ветром. После третьей бутылки мы стали делиться приступами беспричинного смеха… „Прекрасные души, орошенные вином, не скрыть вам больше наших страстей…“»
В саду на крыше «Сна в летнюю ночь» язык Антала стал заплетаться.
— Что ты делал в Париже? — спросил его Никола.
Словно ожидая этого вопроса, Сигети продемонстрировал свои белоснежные зубы. Оказалось, что в Париже он посещал бордели, где улыбки были лукавыми и только разжигали эрос. Там, уверял он, рыжая и брюнетка терлись пышными грудями одна о другую.
— Я не для тебя это говорю, — бормотал Сигети. — Я для людей про это рассказываю! Почувствуй то, что я чувствую, — почувствуй! Ты! Ты! Почувствуй, что я чувствую!
— Неужели? — подыгрывал ему Тесла, приподняв бровь.
— Представь себе мужика и бабу в шикарном борделе, где шампанское стоит дороже нынешних двадцати долларов, — пел Сигети. — Их соединяет поцелуй сухих губ, идеально припадающих одни к другим. Она словно олениха в момент страсти. Он своими пальцами скользит по ее шелковистым бедрам… И она смотрит ему в глаза: «Я — твоя…»
Сигети уставился в Николины длинные монашеские пальцы. Улыбка разыгравшегося Эроса вьется на его губах.
— Он горит. Его лихорадит. Огонь уносит его. Пламя воздымает его… Он растворяется в смехе, как сахар в воде, — продолжил он рисовать бешеные, невероятные картины любви.
— Какая любовь?! — прервал его Тесла. — Продажные жены разыгрывают перед тобой невероятные страсти…
— Она ужасна, она в шоке, она впадает в бешенство, — сообщил ему поэт. — И она щурится от удовольствия…
Улыбка сатира блуждала на лице Сигети.
— Хватит, Сигети! В самом деле, хватит!
— …она щурится от удовольствия, — продолжил тот, пуская слюни, как идиот. — Она вспотела, она скользит вперед и назад по его мокрому животу! Ее целуют в груди… Любовь…
— Любовь прекрасна, но труд величествен, — обрывает его Тесла. — Спать! Завтра нас ждут великие дела.
43. Успех
Зная, что открытие сулит сотни тысяч долларов, адвокаты из патентного бюро «Пейдж, Кертис и Дункан» договаривались с инвестором из Сан-Франциско и Джорджем Вестингаузом из Питсбурга.
— Дела идут! — сообщал хмурый Чарльз Пек.
Тесла трудился устрашающими темпами. Общую идею индуктивного мотора он превратил в целый ряд патентов. Он думал с такой скоростью, что механики едва поспевали за ним. С насмешливым, но неутомимым Сигети он делал катушки и макеты, и недели работы превращались в месяцы.
Однажды ветреным апрельским утром в дверях у него появился молодой человек с теплыми глазами. Казалось, все его волосы, исчезающие с темени, перебрались в усы. Лысеющий молодой человек представился как Томас Камингфорд Мартин, вице-президент Американского общества электроинженеров.
— Теологи полагают, что Бог может пересчитать каждый волосок на голове. В моем случае Ему будет нетрудно, — пошутил он на свой счет.
Мартин пришел, чтобы спросить:
— Вы не могли бы прочитать лекцию в нашем клубе?
Тесла отшатнулся:
— Не могу поверить!
Он годами хватал равнодушных людей за пуговицы и рукава, пытаясь рассказать им о своем моторе, а тут — люди хотят услышать все, что он не смог поведать глухому Эдисону.
*
— Я слишком нервничаю и потому не пойду с тобой, — извинился Сигети. — Ты мне расскажешь как было.
Когда 15 мая 1888 года элегантное ландо с двумя мудрыми гнедыми в упряжке остановилось перед лабораторией на Либерти-стрит, Сигети все-таки выбежал:
— Подвинься. Я еду.
Уместившись рядом с Теслой, он повернулся к нему, сморщив нос. Его спутник благоухал фиалкой.
— Но! — гаркнул кучер.
Сигети нервничал больше Теслы. Он глотнул из серебряной фляжки.
— Антал!
— Каждый любит, чтобы ему хоть что-то прощали, — извинился Сигети.
Не прошло и двадцати минут, как кони с подрезанными хвостами замерли перед входом в Американское общество электроинженеров. Вход был украшен монументальным кирпичным орнаментом. Бронзовые прутья прижимали ковер к ступеням. Из атриума расходились гулкие коридоры.
— Сюда, — направили Теслу.
— Счастливо! — шепнул Сигети, растворяясь в публике.
Шаги по коридору привели на шахматные поля.
— Сюда! — шепнул Мартин на ухо Тесле.
В зале, обшитом деревом, стоял застоявшийся, но приятный запах.
Тесла вышел к публике, высокий, словно на ходулях. Его лицо от широкого лба сужалось к острому подбородку. Волосы на голове распадались на два черных крыла. Под бровями горели раненые загадочные глаза.
«Чего они ждут от меня? — вдруг со злостью подумал он. — Что я чечетку стану отбивать? Факелами жонглировать?»
Он так нервничал, что желал выскочить из собственного тела.
В детстве он часто прыгал с высокого берега в холодную Корану. Так и сейчас — просто прыгнул и начал.
Объяснил, что электричество ведет себя как неукротимая жидкость. Оно — фундаментальный организующий принцип связующей его материи. Оно практически никогда не бывает в свободном состоянии. Если бы в напряжении электричества не существовало равновесия, то его сила овладела бы Вселенной, поскольку оно намного сильнее гравитации.
Лицо Теслы приняло вдохновенно-мученическое выражение. С поднятым подбородком и трепещущими ресницами он походил на слепого.
Он сказал, что электричество — чистая сущность грязного мира, или, по крайней мере, так его поняли слушатели.
Его невозможно ни произвести, ни уничтожить, его количество в мире постоянно. Про электричество, как и про Аллаха, можно сказать: ни запаха, ни облика, ни звука, но, когда оно появляется, ничто не может устоять перед ним. Стрела молнии — горячий воздух, а не электричество, которое остается невидимым.
Лектор открыл раненые глаза. В них сияло растущее осознание.
Он рассказывал о феноменах притяжения и отторжения, а слушателям казалось, что он повествует о любви и презрении. Он продолжил рассказ о загадочном очаровании электричества и магнетизма, с их на первый взгляд двойственным характером, исключительным в среде сил природы. Главный вопрос, с которым мы сталкиваемся: найдут ли эти силы практическое применение?
В этом нет никакого сомнения!
В публике серб Пупин из Колумбийского университета и еще несколько слушателей свистели и отпускали реплики.
— Тсс! — послышалось со всех сторон.
Люди утихомирили их.
Оказалось, что все вдруг были готовы выслушать то, о чем не хотел слушать глухой Эдисон. Теплая эктоплазма, изливавшаяся из ректора, окутала публику. Тесла подумал: «Они мои!»
С этого момента он не помнил, о чем говорил.
Он захлебывался, говоря о предстоящем переносе электричества на большие расстояния и о дне, когда Ниагара зальет светом Нью-Йорк.
Лектор не любил вдаваться в вещи, каждая из которых (если коснешься ее) превращается в омут. Он любил парить над ситуацией, легко улыбаясь, совсем как Аполлон.
