Костров подошел к окну советской комендатуры, постоял немного, словно собираясь с духом, и протянул проездной документ, в котором говорилось, что он едет в краткосрочный отпуск и с ним следует жена. Бегло взглянув на документ, дежурный офицер равнодушно отложил в сторону отпускной билет. Потом свирепо приподнял глаза:

— Товарищ подполковник, вам запрещено ехать. Придется вернуться обратно.

— Как так вернуться? Почему? — Костров сунулся головою в окошко, уставился на него недоуменно, будто не веря.

— Потому что отпуска запрещены. Вам бы знать… Сейчас сделаю отметку, и в течение трех дней вам надлежит прибыть в часть. Жена пусть одна едет.

— Товарищ… Простите, но я же везу беременную… Войдите в мое положение, — взмолился Костров, но дежурный был неумолим, уже взял в руки штамп, огромный и квадратный.

— Простите, — побледнел Костров. — Верните документ!..

Дежурный с ехидной улыбочкой протянул ему отпускной билет и холодно проговорил:

— Только этого окошка вы не минуете.

Листок подрагивал в руке у Кострова, он стоял подавленный и одурманенный, как после сильного угара.

Поджидавшая у стены на вещах Верочка увидела, что с Алексеем что–то неладно, подошла к нему мелкими шажками:

— Алеша, что–нибудь случилось? Ты такой сумленый.

— Сатана! Паршивец! Баран! — отходя от окошка, ругался Костров.

Верочка схватила его за руку:

— Да что с тобой?

— Штамп на проезд не ставит. Получается, бумага выше человека ценится. — И огрызнулся, поглядывая на окошко: — Тыловой службист, будь ему неладно!.. Требует, чтоб я в течение трех дней вернулся обратно.

— Но… Но это же несправедливо! И какое его дело вмешиваться? Тебе же разрешили?

Он покусал губы, проворчал:

— Когда воевать… Границу переходил с боями, никто не спрашивал документы…

— Что же делать–то? Я сама пойду… — решилась Верочка.

— Разве он поймет, эта пустая душа?!

— Но что–то нужно предпринимать? В конце концов, я смогу и одна добраться.

— Нет, — уже приходя в себя, проговорил Костров. — Я не могу отпустить тебя одну. Зачем нужен этот риск? Да и с какими глазами вернусь я в армию!.. Попрекать начнут, скажут: "Эх, шляпа, а не фронтовик!"

— Этому за окошком нужно синяки наставить! — послышался сзади осипший голос. Костров оглянулся, возле него стоял полнолицый, небритый солдат, в шинели внакидку. Лицо солдата показалось Верочке знакомым, вроде бы это был дезертир Паршиков из их села, но она не придала особого значения своей догадке.

Костров сердито посмотрел на солдата — мол, отойди, не твоего ума дело — и присел на свой чемодан, впился рукою в волосы, теребил их, мял, точно стараясь со злости вырвать пучок. Что делать? Отпустить Верочку, об этом и разговора быть не может. И как можно отпустить? За ней нужен догляд…

— Слушай, Вера, а если я один все–таки махну в армию? Тебя же устрою пока на вокзале.

— Зачем в армию?

— Сообщу начальству о произволе. Сюда позвонят, и поедем.

— Пока суд да дело… — неопределенно проговорила Верочка и замялась, не видя выхода из затруднения.

К ним подошел в новенькой, будто с иголочки шинели старший лейтенант. Он поставил возле их вещей два чемодана, попросив Верочку покараулить, сам же достал документы и прошелся к окошку. Документы его были в порядке, потому что дежурный очень быстро оформил их и отдал обратно. Вернувшись к чемоданам, старший лейтенант от нечего делать присел рядом, на свой большой чемодан, оглядел сперва Верочку, потом Кострова — оба они были грустные, расстроенные, и это заметил старший лейтенант.

— Чего приуныли?

— Так себе… Худы дела. Воюешь–воюешь, а шишки опять на тебя валятся.

— Не говори, фронтовик, — посочувствовал старший лейтенант.

— Смешно даже… На словах почет, а как дела касается, пинком стараются поддать, — обиженно вмешалась Верочка.

— В чем дело–то? — не отступал старший лейтенант.

— Вон сыч этот в окне, — заговорил с резкостью Костров. — Не пропускает. Везу жену беременную… А он требует вернуться в часть, отпуска не разрешены… Инструкцию выполняет.

— Э-э, да вы откуда, с 3–го Украинского, догадываюсь? Как ваша фамилия? Костров, говорите? Где–то я слышал эту фамилию. Из армии Шмелева, говорите, знаю, знаю… Резкий человек и — справедливый. Мы с ним питерские, чаи не раз гоняли, когда я приезжал в армию…

В другом бы случае знакомый попутчик побудил Кострова к живейшему разговору, сейчас же Алексей настолько был удручен, что пропустил слова старшего лейтенанта мимо ушей, по–прежнему сидя с понуро опущенной головой.

— Э-э, велика оказия! — весело пропел старший лейтенант. — Идемте к самому коменданту. Не бойтесь. Мы свои, оба фронтовики… Живет же в нас боевое товарищество, взаимная выручка, что ли? Идемте?

Комната коменданта находилась в глубине вокзала. Их встретил пожилой усатый майор. Увидев старшего лейтенанта, он обрадованно поднялся из–за стола и протянул ему руку:

— О-о! Кого я вижу? Товарищ Сидорин! Снова в Россию?

Стараясь унять волнение, Костров терпеливо наблюдал, как они, комендант и старший лейтенант, долго трясли друг другу руки. Прислушиваясь к их обрывочным фразам, понял, что старший лейтенант часто ездит здесь по железной дороге, так как служит в штабе тыла фронта, и, ясно, начальник у него и коменданта один и тот же. У Кострова появилась надежда — может, помогут. Он уже хотел заговорить, но майор опередил его.

— А вы ко мне, товарищ подполковник? — спросил он. — По какому делу?

— Он со мной. Товарищ по фронту, — вмешался старший лейтенант. Неувязка вышла. Подполковник Костров везет жену беременную. — И пошутил: Спецзадание выполняет, а дежурный грозится не пропустить его дальше. — А после этого разъяснил: — Ему надо бы оформить поездку как командировку, а выдали ему отпускной билет.

— Гм, — задумался комендант и участливо посмотрел на Кострова.

Передернув плечами, Костров машинально поправил протез и хотел уже объяснить, как все случилось. Но коменданта ошеломила догадка, и он вдруг произнес:

— Боже мой! Ветеран! С протезом, а воюет!..

— Ему должны в ноги кланяться, — подхватил старший лейтенант, — а тут… — И резко к коменданту: — Свяжите меня со штабом фронта, я доложу.

— Ну–ну, товарищ Сидорин! Это же в наших силах, — заметно оробев, сказал комендант и обратился к Кострову: — Давайте ваш отпускной билет. Уладим все сами.

К Верочке Костров возвращался довольный, сияющий. Какой же груз свалился с его плеч! На радостях он даже прищелкнул перед ней каблуками.

Почти следом подошел Сидорин.

— Теперь едем, — удовлетворенно загудел он басом. — Не узнавали, когда отправляется поезд? Пассажирского ждать до десяти утра, а товарняк, сказывают, через час идет в Яссы. Может, махнем? Вы–то выдержите? участливо спросил он у Верочки.

Та сидела и плакала на радостях.

— Выдержу, — сквозь слезы промолвила она.

Отыскали стоявший на пути товарный состав, протиснулись между вагонами, выйдя к последнему с будкой, и забрались в нее перед самой отправкой поезда. Подталкивая вагоны и скрипя буферами, состав медленно набрал скорость, и через несколько минут проглотила их серая при луне темнота.

Было сыро, ветер свистел в проемах вагонов. Верочка зябко ежилась.

На каком–то перегоне товарняк остановился, пропустив впереди себя дрезину. И когда состав тронулся, на подножку прицепился неизвестный человек, оказавшийся тем же встреченным на вокзале солдатом. Только теперь шинель без погон у него была застегнута на все пуговицы.

— Товарищ начальник, провезите и меня… В ноги поклонюсь. Что вам стоит? — упрашивал он, поднимаясь с подножки уже на площадку тамбура.

Верочка и во мраке, при лунном свете узнала знакомое лицо, громким шепотом промолвила:

— Да это же Левка Паршиков! Наш, ивановский… Дезертир!

Костров тоже припомнил его и, не раздумывая, смело шагнул навстречу. Паршиков хотел выхватить из–за пазухи пистолет, но Костров ловким ударом сбил его, и Левка, кувыркаясь, покатился по насыпи, крича: