Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Сталин говорил о том, что вопрос взятия Берлина из военной сферы перешел в чисто политическую. Правители Германии знают, что войну они проиграли и дни падения Берлина сочтены. Это — бесспорно. Бесспорно и то, что главную тяжесть во второй мировой войне вынес Советский Союз. Но Черчилль упорно подталкивает Рузвельта прибрать большую часть Европы к своим рукам, проще говоря, отхватить лакомый кусок, и как можно толще.

— К дележу спешат… Я уже показывал вам в Кремле письмо одного зарубежного доброжелателя, — напомнил Сталин и отошел к окну, вгляделся.

Георгий Константинович вспомнил, что в этом письме сообщалось о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями наших союзников по войне. Переговоры велись втайне. Немцы предлагали прекратить борьбу на западе против союзных войск, если те согласятся на сепаратный мир. Правда, в письме говорилось и о том, что наши союзники якобы отклонили домогательства правителей фашистской Германии. Тем не менее стало известно, что немецкие войска не особенно сдерживают продвижение англо–американских войск и настроены впустить их в Берлин до того, когда туда с боями ворвутся советские армии.

— Ну, что вы об этом думаете? — спросил Сталин и, не дожидаясь ответа, тут же заметил: — Надеюсь, Рузвельт не посмеет нарушить договоренности. На конференции в Ялте точно было оговорено и записано в протоколе, что Берлин должны взять советские армии одни. А наши союзники обязались подойти и остановиться на Эльбе… Об этом была ясная договоренность. Но договоры иногда превращаются в фиговый листок. Мы научены горьким уроком сорок первого года… Я не доверяю Черчиллю: британский премьер с вероломными замашками может пойти на все… Борьба за Берлин, таким образом, приобретает политическую остроту… Сама логика истории диктует необходимость советским войскам брать Берлин!

Но, опасаясь, что наши союзники могут нарушить договоренность и первыми войти в Берлин, ворота которого немцы сейчас охотно откроют, Сталин тем самым подчеркивал сложность ситуации на последнем этапе войны.

— Ешьте, Георгий Константинович, у вас все остывает, — кивнул Сталин.

Маршалу есть расхотелось, и он отпил лишь несколько глотков бульона. Мысленно он вновь перекинулся туда, на Берлинский театр войны; виделся ему и мутный в эту пору Одер, плацдарм у Кюстрина, содрогаемый и днем и ночью от взрывов снарядов и бомб. Сильно развитая интуиция, подкрепленная данными разведки, подсказывала Жукову, что нелегко будет управиться с неприятельской группировкой, размещенной в Померании, — там против нее действовал со своим фронтом маршал Рокоссовский. Георгий Константинович отодвинул чашку в сторону…

Угадав по глазам, что маршал обеспокоен, Сталин с присущей ему прозорливостью заметил:

— Вам, товарищ Жуков, не дает покоя померанская группировка. С этим должно и нужно считаться. Некоторые горячие головы предлагали мне еще раньше дать приказ на взятие Берлина. Но Опрометчивый шаг может загубить все дело. Как вы мыслите осуществить эту операцию?

Жуков только и ждал этого момента, встал, приблизился к карте и на одном дыхании высказал замысел Берлинской операции, который давно уже не давал ему ни сна, ни отдыха.

— Хорошо, товарищ Жуков, — проговорил Сталин. — Мы в свою очередь подумаем над планом здесь, в Ставке. А пока решение примем такое: дадим указание Рокоссовскому быстрее разделаться с этой группировкой, а вам предлагаю додумать до конца план взятия Берлина. Скоро соберем Ставку и дадим конкретные задачи фронтам… Могу сказать одно: руководимые вами войска фронта будут наносить удар на главном направлении. Русский полководец, который сумел со своими войсками отстоять Москву, по праву должен брать Берлин!

"Вот теперь пора", — подумал Жуков и встал, попрощался со Сталиным и покинул дачу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Для неискушенного в вопросах военной стратегии и тактики, но имеющего пытливый глаз план Берлинской операции кажется простым и обыденным: и сама карта с обозначением селений, городов, рек, озер, лесных массивов, и эти красные стрелы, тревожно и стремительно пронзающие территорию Германии… Достаточно тому же стороннему наблюдателю мысленно отвлечься и подумать, что, прежде чем собрать урожай, нужно вспахать, посеять, уберечь от стихий природы; что висящее на дереве яблоко потребовало огромных затрат садовода, чтобы вырастить и само дерево, и этот плод; что дом, собранный из кирпича, стал таковым благодаря труду каменщика, — примеры можно бы приводить до бесконечности, и все они говорят об усилии мускульном и духовном… Точно так же сложного напряжения умов и рук потребовал план Берлинской операции, прежде чем лечь на карту стрелами ударов, которые рассекали германскую территорию, сходились вокруг Берлина, стремительно уходили дальше, вплоть до Эльбы…

План зарождался в генштабе и Ставке, над ним ломали головы командующие и штабы трех фронтов, каждые представляя свои предварительные наметки, соображения; замысел битвы и ее возможный успех или неуспех заботили Верховного главнокомандующего. Сроки операции, изначально выбранные на февраль, чтобы взять Берлин с ходу, в момент достижения войсками рубежа реки Одер переносились на более позднее время. Утомленность войск, вышедших на Одер, отставание тылов и задержка с подвозом боеприпасов прежде всего для главной ударной силы — артиллерии, а также фланговая угроза из Восточной Померании — все это помешало советскому командованию бросить тогда свои армии в наступление на столицу Германии. Риск в данном случае мог бы обернуться крайне тяжелыми последствиями.

И пока созревали научно обоснованные сроки и возможности начала последней битвы, время неумолимо шло. Уже свертывался март, вспухшие от половодья реки Одер и Нейсе, откуда должны последовать удары, входили в берега.

Заседание Ставки по плану Берлинской операции назначалось на 1 апреля. Ради этого в Москву вызывались командующие фронтами маршалы Жуков и Конев. Рокоссовского пока не беспокоили, так как его войска еще бились с померанской группировкой.

Члены Государственного Комитета Обороны и Ставки уже расселись за длинным столом, когда вошли маршалы Жуков и Конев. Прохаживаясь у двери, Сталин будто ожидал их прихода. Поздоровался и, попеременно вглядываясь в глаза обоих, спросил заметно возбужденным голосом:

— Так кто же будет брать Берлин?

Прежде чем ответить, маршалы переглянулись. На лице Жукова было выражение спокойной уверенности, а в глазах Конева таилось как будто недовольство. Ведь ему известно было, что Верховный уже давно решил: Берлин будут брать войска Жукова. Командующий Конев не раз по этому поводу сетовал в генштабе, и, разумеется, Сталину докладывали настроение маршала.

— Нам понятно желание обоих маршалов войти в Берлин, но кто будет его брать: мы или союзники? — уточнил вопрос Верховный.

— Мы заправили моторы двигать на Берлин, — строго ответил маршал Жуков. — А союзников, если будут в ладу с нами и дальше, позовем в гости… — Он хотел добавить какие–то слова, но смолчал, при этом закусив нижнюю губу, и что–то хитровато–простодушное мелькнуло в его глазах.

Верховный главнокомандующий согласно кивнул маршалу, затем посмотрел на Конева, желая услышать его мнение, и тот, по чисто военной привычке опустив руки по швам, проговорил:

— Ждем приказа наступать на Берлин.

— Вот сейчас согласованием плана и займемся, — сказал Сталин и прошел за письменный стол, на котором возле лампы с зеленым абажуром лежали телеграфные бланки каких–то донесений.

Маршал Жуков не присел за длинный стол, хотя там и было место, а прошагал в передний угол, скорее, по праву заместителя Верховного главнокомандующего, сел в отдельное кресло, в самой близости от Верховного. Георгий Константинович положил на колени большие ладони и задумался, прикрыв веки. Он будто не слышал то, о чем говорил генерал армии Алексей Иннокентьевич Антонов, занявший на исходе войны пост начальника Генерального штаба.

100
{"b":"251567","o":1}