— Вы, господин Пик, не военный, но при встречах преподали мне стратегию борьбы, научили быть политиком, — сказал Паулюс.
— Иначе и не могло быть, — ответил Пик. — В век классовых битв аполитичным быть нельзя. Проглотят за милую душу свои же фюреры…
Фельдмаршала попросили к столу, размещенному на сцене. Развесили карту, привезенную Адамом.
Слово предоставили фельдмаршалу Паулюсу. При упоминании его имени повставали сидящие в задних рядах, желая рассмотреть получше, и дивились: он ли, известный Паулюс?
Да, это был он, в фельдмаршальской форме и при всех регалиях.
— Соотечественники, — обратился он твердым, внушающим доверие голосом. — Время работает на тех, кто борется, и против тех, кто занимает пассивную позицию выжидания. Упущенного не вернуть, и, чем скорее каждый немец придет к этой истине, тем чище будет наша совесть. — Фельдмаршал взял в руки указку, подошел к карте. — Говорят, история учит… Когда немецкое и советское оружие скрестилось в этой войне, вопрос стоял прямо: "Кто кого?" У нас была лучшая организация ведения войны, и мы, побив русских, вышли на Волгу. Но русские оказались стойкими и живучими в оборонительных сражениях, они обрели опыт наступления и 19 ноября 1942 года преподали нам тяжкий урок войны, кончившийся не для одной 6–й армии для всех немецких вооруженных сил катастрофой. Я не снимаю с себя ответственности за поражение на Волге. Но я обвиняю Гитлера и его окружение, которые предали солдат на фронте, и таким образом обрекли тысячи на гибель, — фельдмаршал, волнуясь, продолжал возвышать голос, и он приобрел железную силу приговора: — События последнего времени сделали для Германии продолжение войны равнозначным бессмысленной жертве… Для Германии война проиграна. Красная Армия стучится в ворота, империи с центра, она обложила немецкие войска с севера и заходит с юга. — Паулюс прокладывал указкой истинное начертание линии фронта. — Военное положение Германии стало шатким… Финляндия, как союзница по блоку, откалывается от Германии. Королевская Румыния, судя даже по тому, как румынские солдаты сдавали позиции на Дону, тоже отворачивается от войны. Балканский фронт накануне развала. Война берет саму Германию в тиски. Англо–американские экспедиционные войска, высадившись в Северной Франции, грозят вторжением с запада… Германия Гитлера, не хотевшая войны на два фронта, потому что это было бы для нее смертельной опасностью, получила второй фронт и теперь в огненном кольце… — Паулюс передохнул и заговорил еще более гневно: — В состоянии поражения Германия оказалась в результате преступного руководства авантюриста Гитлера. К тому же методы обращения с населением в занятых областях со стороны карательных органов и частей Гитлера преисполняют отвращения каждого настоящего солдата и каждого настоящего немца и вызывают во всем мире гневное осуждение, если вообще не презрение к немцам как нации.
Если немецкий народ сам не остановит эти преступные действия и не осудит их, он будет вынужден нести за них полную ответственность. Кончая, Паулюс бросил в зал: — Германия должна отречься от Адольфа Гитлера и установить новую государственную власть, которая прекратит войну и создаст нашему народу условия для дальнейшей жизни и установления мирных, дружественных отношений с нашими теперешними противниками…
Так один из зачинателей войны призывал к прекращению войны.
Пройдет время, отгремят последние залпы над поверженной Германией, и перед судом народов предстанут главные военные преступники. И тогда же, в Нюрнберге, в зал Международного военного трибунала войдет как свидетель обвинения генерал–фельдмаршал Паулюс. Появление его будет столь неожиданным и страшным, что на какое–то время нацистские главари оцепенеют.
И мы прочитаем в стенограммах заседаний трибунала:
"Г е н е р а л Р у д е н к о. Как и при каких обстоятельствах было осуществлено вооруженное нападение на Советский Союз, подготовленное гитлеровским правительством и верховным командованием немецких войск?
П а у л ю с. Нападение на Советский Союз состоялось… после длительных приготовлений и по строго обдуманному плану. Войска, которые должны были осуществить нападение, сначала были расставлены на соответствующем плацдарме. Только по особому распоряжению они были частично выведены на исходные позиции и затем одновременно выступили по всей линии фронта — от Румынии до Восточной Пруссии…
Был организован очень сложный обманный маневр, который был осуществлен в Норвегии и с французского побережья. Эти операции должны были создать видимость операций, намечаемых против Англии, и тем самым отвлечь внимание России. Однако не только оперативные неожиданности были предусмотрены. Были также предусмотрены все возможности ввести в заблуждение противника. Это означало, что, запрещая производить явную разведку на границе, тем самым допускали возможные потери во имя достижения внезапности нападения. Но это означало также и то, что не существовало опасений, что противник внезапно попытается перейти границу.
Все эти мероприятия говорят о том, что здесь речь идет о преступном нападении…
Г е н е р а л Р у д е н к о. Кто из подсудимых являлся активным участником в развязывании агрессивной войны против Советского Союза?
П а у л ю с. Из числа подсудимых, насколько я их здесь вижу, я хочу здесь назвать следующих важнейших советников Гитлера: Кейтеля, Йодля, Геринга — в качестве главного маршала и главнокомандующего военно–воздушными силами Германии и уполномоченного по вопросам вооружения…"
Пройдет еще некоторое время, и генерал–фельдмаршал Паулюс будет возвращаться к себе в Дрезден, в новую, демократическую Германию. И от имени военнопленных–антифашистов, волнуясь, он заявит:
— В Советский Союз мы въезжали врагами, а уезжаем друзьями…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Целыми днями напролет, под пронзительными лучами жаркого августовского солнца солдаты рыли окопы, траншеи, строили землянки и блиндажи, словом, собирались не иначе как зимовать. Тяжелые, изнуряющие земляные работы велись и по ночам; в тихой южной ночи, когда все глохло, звон лопат, кирок и ломов, долбивших каменистую твердь, разносился на много километров окрест.
Все чаще над русскими позициями появлялась немецкая воздушная разведка; самолеты, прозванные костылями и рамами, залетали все глубже и могли просматривать и фотографировать обширные, на много километров протянувшиеся рубежи обороны; по ним, по вражьим самолетам, велся ружейно–пулеметный огонь, лишь иногда ввязывались в стрельбу зенитные орудия. Но порой и эти, зависающие высоко в небе, одиночные самолеты старались не отгонять; пусть делают съемку рубежей обороны и доставляют своему командованию вещественное доказательство, что русские собираются по Днестру зимовать.
…Тягуче и медленно, до уныния однообразно текло время в обороне.
Копают день. Копают неделю, другую… Траншеи, траншеи… Сперва они, сползая в пойму реки, казались канавками для стока дождевой воды. А день ото дня становились все глубже и наконец упрятали человека по пояс, потом и совсем с головой. Новые траншеи начинали рыть с возвышенных мест, с холмов, словно затем, чтобы скорее укрыться на простреливаемых участках обороны. Траншеи ползли вверх, как ужи на солнцепек, и буравили землю темными зигзагами.
Роют молча, с угрюмой сосредоточенностью. Никто не обронит лишнего слова, будто земляные работы поглотили всех без остатка, а усталость мешает говорить. Под вечер, когда жара спадает и ветер приносит из садов запахи сена и яблок, Нефед Горюнов шумно вдыхает ноздрями, медленно разгибается. У него ноет спина, ноют натруженные плечи и горят натертые до мозольного затвердения ладони. Он ворчит, как бы сбрасывая с себя тяжесть:
— Адская работа. А надо. Надо копать.
— Зачем надо? Совсем не надо! — басит Цулукидзе и щерится тонким ртом в сторону Нефеда. — Прикончим войну, приезжай ко мне. Гостем будешь… Семью давай, детей, внуков вези, всех забирай!.. Будем барашку есть на вертеле. Цинандали пить. Детей лесными орехами угощать…