Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Начальник штаба генерал Иван Ефимович Петров — недавно на фронте у Конева. Неприязненно встретил командующий генерала Петрова. Наслышан был о его чудачествах: дескать, во время затишья за мольбертом просиживает, художеством занимается. А главное — сумеет ли этот Петров быть исполнительным штабистом, коль а войну командовал армиями, а под конец и фронтом, теперь, правда, расформированным. "Как поведет себя, будет заниматься художеством — избавлюсь", — помышлял Конев, но скоро мнение свое изменил: пришлись они друг другу кстати и твердостью характеров, и волей. "Вот только почему он называет меня голубчиком? Да уж привычку не выбьешь!" — махнул рукой маршал.

Минута в минуту появились над рекой и штурмовики. Плыли стройно и кучно, на низких высотах, потом растянулись парами, оставляя за собой хвосты оранжево–серых, с подпалинами дымов. Вдоль–русла и по земле того берега они пластались, ослепляя противника. И едва поставили дымовую завесу штурмовики, как по восточному берегу, в кустах и поймах, в спускающихся к самой реке соснах и березняках закопошились люди.

На весу, на лямках солдаты тащили к берегу лодки, до сей поры упрятанные в кустах. Волокли длинные, как конвейеры, штурмовые мостики. Несли сотни лодок и сотни мостиков и тут же опускали их в воду. Плыли. Зависшие над западным берегом и над водой дымы не исчезали. И это было на руку солдатам, скрытно пересекающим вспухшую от весенних паводков и еще не вошедшую в берега реку. И едва лодки тыркались в прибрежную землю, как солдаты спрыгивали и, по колено увязая в иле, мокро и запыханно несли мостки на берег, расстилали их и по мосткам сбегали на берег чередою…

"Первые батальоны главных сил на малых лодках переправились за час десять минут", — докладывали командующему, и он, кивая, шептал одними губами: "Малые… Нужно расширять… Втягивать технику…"

Река бурлила от движения людских масс.

Начальник штаба Петров, протирая запотевшее от утренней сырости пенсне, докладывал: наплавные легкие понтонные мосты наведены на всех переправах за пятьдесят минут… Мосты для тридцатитонных грузов — через два часа. Идет спуск на воду понтонов большой мощности…

Маршал не гневается и не радуется. Лицо его непроницаемо. Неотрывно смотрит в стереотрубу. Что–то певуче прилетело и щелкнуло о штатив, сгоряча маршал и не обратил внимания, лишь позже узнали, что опасную отметину сделала вражья пуля… Маршал напряженно продолжает смотреть на реку; первые танки прошли по настилу парома и, сердито фырча, будто с недовольством, тяжко вынесли свой груз по топям берега и скрылись во мгле сражения, и, видя это, командующий снял фуражку, подставляя стриженую голову прохладной свежести. Потом поглядел на генерала Петрова, улыбчиво сказал:

— Иван Ефимович, прозевать можешь…

— Чего? — поспешно отведя взгляд от карты, спросил Петров.

— Погляди, зрелище–то какое! Берлинская переправа, вот бы для истории все это…

— Что же, можно и для истории, — оживился Петров и пододвинул к себе разложенный мольберт. — Я уж втайне набрасываю… Нужно контуры, общий фон схватить… Кое–какие детали…

— А почему втайне?

— Строгие у нас командующие повелись. Сам таким бывал, — сознался Петров.

Идет битва. Порыв влечет за собой удар и движение. По тридцати трем переправам, наведенным с утра, втянулись на ту сторону пехота, танки, артиллерия. По замыслу операции командующий и не помышлял закрепляться на отвоеванном берегу или расширять плацдарм. Зная, что противник подавлен на первой полосе обороны, маршал решил двинуть с ходу ударные силы на главном направлении. И поначалу катящаяся лавина сминала оборону, рассекала неприятельскую группировку, а в прорыв втягивались все новые и новые инструменты боя — подвижные отряды пехоты, танки, артиллерия на моторной тяге. К исходу второго дня на наблюдательный пункт фронта поступает сообщение: "Прорвана вторая полоса обороны".

А командующий не тешил себя иллюзиями. Если немцы и надломлены до предела, то, право же, это вовсе не значит, что они не будут яростно защищать берлинские рубежи. И немецкое командование, будто оправившись от шока, предприняло контрмеры.

Во второй день обстановка ухудшилась, участились тревожащие донесения. Конев хмурился, словно въявь видя все, что делается там, на поле боя, — и всплески бушующего огня, и движение, в сущности, смешавшихся в единоборстве своих и чужих войск, и горящие леса на пути нашего наступления… У маршала взвинчены нервы, он злится, когда генерал Петров подает ему еще одно донесение, сердито отмахивается:

— Что ты навалился на меня со своими донесениями!

— Не я, а противник… Этого и стоило ожидать.

— Чего? — с недовольством спрашивает Конев и впивается в начштаба сверлящими глазами. И понимает Петров, нутром чувствует, как нелегко в этой ситуации командующему. В нем самом, в генерале Петрове, взыгрывает страсть недавнего командующего.

— Я предлагаю такой вариант: сосредоточить усилия на борьбе с изолированными друг от друга неприятельскими группировками, на правом фланге — в районе Котбуса, а на левом — в Герлице. Эти группировки, наносящие фланговые удары в основание прорыва, имеют намерение сбить нас и потопить в Нейсе и потому особенно опасны… А на главном направлении временно…

— Что, временно? — перебил командующий. — Задержать? Приостановить развитие прорыва?

Угадывая в горящих глазах командующего явное раздражение, начальник штаба сдержанно смолк, а маршал ответил нервно:

— Промедление обернется против нас. Всякие задержки пагубны. И твое решение — отвести угрозу фланговых ударов противника, срубить их — верное. Займись этим сам… Направь массированный удар авиации по ним, подвижные средства артиллерии… А я поеду…

— Далеко, товарищ командующий?

— В горловину прорыва… Двигать, проталкивать войска.

Не прошло и пяти минут, как "виллисы" укатили. "В обычной обстановке спокоен, уравновешен, даже флегматичен, а в деле горяч, поистине под стать своей фамилии!" — подумал вслед маршалу Петров.

…Война для маршала, как и для его товарищей по фронту, была слишком долгой — целой вечностью! Устал маршал и от тяжестей напряжения, и от грохота взрывов, и от поля боя. Сейчас его не занимали ни вдавленные в землю пушки, ни обгорелые и разбитые чужие и свои танки, ни убитые солдаты — командующий отвернулся от поля недавнего боя и смотрел на видневшийся впереди лес. Из–за леса доносилась канонада, и командующий, торопясь туда, знал, что там сейчас ведут сражение наши прорвавшиеся головные силы. Шоссейная дорога, по которой ехал маршал с охраной на трех "виллисах", вползла в гудящий от пожара лес. Жарко пылали подступающие близко к дороге ели, смоляные ветки, будто раскаленные прутья, шипели, брызгая огненными шапками хвои.

— Мы тут захряснем, — протянул адъютант, тревожась больше всего за маршала.

— Вон правее возьмем, через низину. Проверьте.

Адъютант побежал по заболоченной низине, увяз в жиже по самый верх голенищ, едва сапоги вытащил.

— Затоплена, товарищ маршал, увязнем, — простонал он, вернувшись.

Сзади подъехал наш танк. Лязгнул приподымаемый люк, высунулся по грудь танкист, весь чумазый, как черт.

— Кто будете?

Адъютант показал ему свои документы, что–то пошептал на ухо, и танкист спрыгнул, отдал рапорт командующему, предложив свое место в танке.

— Побываете в нашем доме! — пошутил он.

Маршал ответил, что дом их надежный, но ему как–то неудобно забираться с непривычки, и влез на корпус. По бокам от него прилегли на броню адъютант и автоматчик.

Рванулись вперед, потонули в клубах дыма, в пламени, которое с деревьев норовило по–змеиному ужалить огненным языком металл; не продыхнуть въедливый дым, горело лицо от адской жары… И когда пересекли пылающий лес, маршал невозмутимо стряхнул с пилотки черную золу от носившихся в воздухе горящих еловых веток, потом оглянулся и, убедившись, что следом за танком проскочили и "виллисы", сказал довольным голосом:

112
{"b":"251567","o":1}