К Я. И. Долганскому
Любезный приятель Яков Иванович!
Получил я письмо Ваше. В нем просите, чтоб побеседовать с Вами внятнее, нежели в то время, когда в отсутствие приятель приятелю живо, будто беседующий тайно, умному взору представляется.
Самая правда! В отсутствии находящийся друг хотя часто во внутренних наших очах обращается, но, если не пишет и не говорит, тогда он подобен присутствующему другу, однако немому.
Разговор есть сообщение мыслей и будто взаимное сердец лобызание; соль и свет компаний — союз совершенства. Но как невозможно плодоносного саду сообщить другу без зерен или ветвей, так нельзя мыслей в душу приятельскую занести, и перевести, и размножить, разве чрез зерно или говоримого, или на бумаге начертаемого слова. И как зерно по своей внешности малое и презренное, но 1000 садов в нем скрывается с сокровенным источником плодоносного божиего духа, так и слово по ударению воздуха и по начертанию своему есть ничтожное, но по силе утаенного внутри духа сеемое на сердце и плодопринося- щее новую тварь и новые дела есть важное. Злое лукавого мира зерно износит терние, мучащее душу: «Тлеют беседы благие, обычаи злые…», и сеющий смерть пожнет нетление души. Но, напротив, доброго слова зерно прозябает в сердце: «Любовь, радость, мир, долготерпение».
Нет иного и горчайшего несчастья, как когда душа болит. Она болит тогда, когда болят мысли. А мысли болят, когда родится в сердце сие: «Когда какой есть в вас корень, (вверх) горе прорастающий в желчи и горести?» (Второзаконие, гл. 29, ст. 18).
Не таковые разговоры слушал Исайя, что говорит: «Господи, во чреве принял, и поболел, и родил дух спасения твоего…» Не падем, но падут все живущие на земле.
Живут на земле ничего не помышляющие, кроме обогатиться, наесться, напиться, одеться. Избегайте разговоров сих хотящих обогатиться. В сердце их худое семя, плодо- приносящее желчь, и змиин яд, убивающий душу.
А если пало (и нельзя без того, всяк беседник есть сеятель), смотрите, чтоб проклятый сей идолопоклонства корень вверх не поднялся. Совет есть начало дела, семя и голова. Молитесь тому, о ком написано: «Тот сотрет твою главу». Доброе семя есть Священное писание. «Выйдет сеющий сеять». Злое семя есть манер… змииным семям, и между семенем жены вражду положу между тобою… А что се за жена — евангельская премудрость и вся Библия. Слушай Сираха: «Встретит его, как мать, и, как жена девства примет, и ухлебит его хлебом разума, и водою премудрости напоит его» (гл. 15). Прочтите и 14–ю главу. Конечно, се та жена: «Придите, ешьте мой хлеб и пейте…» Ей, добре течем, да будем сыны той, которая есть мать всем нам.
А я, как был, так и ныне есть спутник, сотрудник и покорнейший слуга.
Григорий Сковорода
1773, февраля 25, из Бабаев
Милостивому государю Якову Ивановичу, живописцу, господину Долганскому, в Острогожске
102
[В г. Острогожск]
К В. С. Тевяшову[1140]
Милостивый государь!
Письмо сие таково, как пробегающий почтою мимо приятеля вместе кричит: «Здравствуй!» и «Прости!..»
Я больше не в Бабаях, я живу в Липцах, у Алексия Ивановича Авксентиева. Словом сказать: «Господь пасет меня…» Тут пишу набело «Разговор»[1141]. Пожалуйте, потерпите к Новому году, и все Вам воздам. Сам себя обязал и сам себя разрешу от самообетованного обета.
Высокомилостивому государю дражайшему Вашему батюшке принесите нижайшее от меня почтение. Также милостивому государю Ивану Петровичу.
И Мирон Семенович да возвеселится во днях своих, как в день жатвы.
В заключение, желая лицезрительное мое всем поздравление принести, пребуду, милостивый государь,
Вашего благородия нижайший слуга Григорий Сковорода
Из Липец, 28 ноября 1774
ЮЗ[1142]
[К Д. А. Норову]
Простите мне ту дерзость, с которою осмеливаюсь я утруждать Вас немного важнейшею вещью, какая Вам только омерзение ко мне в сердце Вашем почтется. Но когда бы дозволено было мне от Вас изъяснить яснее весь тот предмет, который пробудил меня предстать теперь пред Ваше лицезрение, то, я думаю, великое затруднение было б дать мне на оный милосердное решение. А сверх бы того увидели, что немного важнейшие вещи иногда бывают не без полезной приятности. А при том поистине признаюсь я, что не осмелился бы я более прибегнуть под Ваше покровительство затем, что вы меня в первый раз изволили перед собою видеть, потому что Ваш обыкновенно кроткий дух, мудрость и правосудие рождают во мне некоторую боязнь в те самые минуты, когда подумаю я пред Вами предстать, и не знаю, от радости ли сие происходит, что Вы мне милосердное решение пожалуете, или от того, что лишусь навеки моей надежды делать моему отечеству пользу, сверх меру превосходимую.
104
К Ивану Григорьевичу [Дискому][1143]
От 20 ноября 1778 года, Изюмской провинции, из Бур лука
Милостивый государь Иван Григорьевич!
Вспомнив Ваше человеколюбное сердце и старинную Вашу любовь ко мне, вздумал поклониться и кланяюсь Вам и всему Вашему дому. Если Вы доселе в живых, тогда Вас ублажаю. Смерть мужу — покой. Я доселе скитаюсь, обнося мертвенное тело; окруженная броня моя есть благонравная невинность, а се утешение мое есть любовь к богу и к премудрости его. Живу, как ничто не имущий, а все содержащий, малым сим быть научился. И будто
мореходец плыву, выглядывая, не видать ли сладчайшего от всех бед пристанища — смерти… Надежда моя — господь мой — внутри меня есть; его крыльями я приосе- няюсь и, Вас и весь дом Ваш ему же поручая, пребываю, милостивый государь, Вашим верным слугою
Григорий Сковорода
105
К Артему Дорофеевнчу [Карпову][1144]
Из Гусинской пустыни, Полтавской губернии, Прилуцкого уезда, 1779, февраля 19
Любезный государь Артем Дорофеевич!
Радуйтесь и веселитесь!
Ангел мой хранитель ныне со мною веселится пустынею. Я к ней рожден. Старость, нищета, смирение, беспечность, незлобие суть мои в ней сожительницы. Я их люблю, и они меня. А что ли делаю в пустыни? Не спрашивайте. Недавно некто обо мне спрашивал: «Скажите мне, что он там делает?» Если бы я в пустыни от телесных болезней лечился, или оберегал пчел, или портняжил, или ловил зверей, тогда бы Сковорода казался им занят делом. А без сего думают, что я празден, и не без причины удивляются.
Правда, что праздность тяжелее гор Кавказских. Так только ли разве всего дела для человека: продавать, покупать, жениться, посягать, воевать, тягаться, портняжить, строить, ловить зверя?.. Здесь ли наше сердце неисходно всегда?.. Так вот же сей час видна бедности нашей причина: что мы, погрузив все наше сердце в приобретение мира и в море телесных надобностей, не имеем времени вникнуть внутрь себя, очистить и поврачевать самую госпожу тела нашего, душу нашу. Забыли мы сами себя, за исключением раба нашего, неверного телишка, день и ночь о нем одном пекясь. Похожи на щеголя, пекущегося о сапоге, не о ноге, о красных углах, не о пирогах, о золотых кошельках, не о деньгах… Какая ж нам отсюда тщета и трата? Не всем ли мы изобильны? Точно всем и всяким добром телесным. Совсем телега, по пословице, кроме колес. Одной только души нашей не имеем. Есть, правда, в нас и душа, но таковая, каковая у шкарбутика или подагрика ноги, или матросский, алтына не стоящий козырек. Она в нас расслаблена, грустна, нравна, боязлива, завистлива, жадная, ничем не довольна, сама на себя гневна, тощая, бледная, точно такая, как пациент из лазарета. Такая душа, если в бархат оделась, не гроб ли ей бархатный? Если весь мир ее превозносит портретами и песнями, сиречь одами величает, не жалобные ли для нее оные пророческие сонаты: «Втайне восплачется душа ваша» (Иеремия), «Взволнуются… и почить не возмогут» (Исайя).
