Если же мне скажешь: он и без горы кушал землю и за то от бога проклят, затем же то он проклят, что жрал не на горе, но без горы, не на горах святых. Не за то, что ел землю. Вся система мира сего есть земля и прах, вода текущая и сень псам преходящая. Подобало ему есть и пить с Клеопою, а где? На пути субботнем, пли с Петром на с небес ниспущенном ковре или скатерти, или с Павлом у стола семистолпного дома, или в горнице с ноги умывающими апостолами, то есть с Израилем. А где же? Там, пред богом. В то время был бы он благополучен, как написано: «От потока на пути пьет: сего ради вознесет главу», «Вознесу тебя, господи, как поднял меня ты».

Вознесши же главу свою, мог бы тогда приподнять и все свое туловище, как сам признается: «Если я вознесен буду от земли, тогда все привлеку к себе».

Душа. Почему светлая седмица есть путь и поток?

Дух. Потому что она есть лестница, все возводящая к богу. Он один благ и один высок. А поток потому, что наповает всю библейную землю, устраивая к плодоприно- шению всю неплодную фигуральных тварей тьмы тьму. Для того пишется: «Источник исходил из земли и напоил все лицо земли». Лицо есть то же, что фигура, эмблемат, образ: «Лицо мое да не явится тебе». «Просвети лицо твое, и спасемся».

Душа. Скажи же мне: когда просвещается лицо божие? Ведь солнце и день есть сам собою светел.

Дух. Никак! Всякая стихия есть то тьма. А просвещается лицо божие тогда, когда в сердце солнечной фигуры является слава божия. Во время оно светает в солнце свет невечерний, а во дне его мрачном зареет дневное утро не- заходимого века. И сие‑то есть: «Во свете твоем узрим свет».

Из седмицы дней семь проповедей выводит Давид богу. Так мудрствовать и прочим советует: «Благовести- те‑де день ото дня». Иоиль же: «Вострубите трубою в Сионе», «Проповедуйте в горе моей святой». А что проповедовать? Вот что: «И приходит день господень», «И близок день тьмы и бури, день облака и мглы».

Тьфу! Как же не близко? Он закрылся в нашем мрачном и бурном дне. Так он нашим днем пожерт, как Иона китом [663]. И будто закрыт стеною: «Се сей стоит за стеною нашею». Но стены двигнутся прочь, а злой день изблюет благого: «День дню отрыгает глагол», сиречь мудрому из мрачного дня выходит разум вечного дня. Во время оно фигура, таящая в утробе своей одевающегося светом, как ризою, как роза и крын, дышит благовонные духи: «Пока дышит день, и двигнутся сени». «Смирна, и стакта, и касия от риз твоих».

Д у ш а. А я не угадаю ли? Наш темный день и солнце есть‑то горестная гора. А день божий есть‑то из горы мам- рийский дуб. Знать‑то он высок, когда авраамский пир под ним…

Дух. Вот тогда ж то просвещается лицо божие, сиречь солнце, когда из него проросло древо премудрости. Тут‑то пир: «Как в сени его (то есть солнца) мудрость, как же скиния посребренная и источник разума премудрости, исходящий от нее, оживляет». В то время обновляется вся земля. «Далась мне всякая власть…» «Дунул и говорит им: примите дух святой». «Пока дышит день…»

Душа. Боже мой! Сколь я усладилась фигурою сею! Она мне мила. О благолепный образ! Прекрасное лицо вечного! Пресветлейшее око! Взирающее и озаряющее всю землю! Кто в сытость насладится тебя! О позлащенная вечностью скиния и ковчег божий, спасающий от потопа всемирного! Ты солнце, храм тайному солнцу и селение богу Иакова. Пой и воспой возлюбленному твоему, о прекрасная в женах! День и вечер пой! Ночь и утро пой! Вся тварь спит. Ты же и прекрасная сестра твоя луна не дремлете, поюще сию песнь: «Брат мой мне, и я ему…» Мило мне дивиться, что к верховной сей фигуре все прочие стекаются. А сия цариц царица ведет к брату своему бесчисленное девиц стадо. «Отроковицы возлюбили тебя». «В благовоние мира твоего течем». «Приведутся царю девы во след ее».

Сии суть царицы и чистые наложницы царя небесного: «Возрадуемся и возвеселимся о тебе».

Дух. Хвалю твое мудрование, любезная моя голубица. Изнемогающий в вере да вкушает оное зелье и траву: «Всяка плоть — то сено». Но твоего возраста зубам стыдно сосать молоко. Раскусывай и ищи в скорлупах зерно вечности. Дом божий не всуе наречен орешник, разумей: сад орешный. В нем‑то Авраам и Иаков созидают жертвенник и при трапезе оной беседуют с богом. Иной в светлой седмице через день разумеет просто день. А иной жует каждый ее день, дабы почувствовать вкус животворящей правды и дня господнего, по–оному: «Соблюди нас в твоей святыне весь день поучаться правде твоей». И сие‑то есть: «Один же рассуждает день через день, другой же судит на всяк день». Да пребывает ибо вкус и премудрость у совершенных, каков есть оный: «Господи! Очи твои зрят на веру». Если же семисолнечные очи седмицы смотрят на веру, а вера обличает невидимую и новую тварь, тогда видно, что Иеремия, сказавший сие, не был из числа сих: «Тот рассуждает день через день».

Душа. Но где мои дочери иерусалимские? Я соскучилась без них. Где крынов краснейшая, сих девиц наставница? Куда она спешит? То желает прохладиться. Под сень‑де его возжелала. То просит: «Введите меня в дом вина». То хвалится: «Пойду себе к горе Смирнинской», «Утвердите меня в мирах». Зачем ей в трактир ходить? Захотелось вина и благовонных помад?

Дух. Она прямо идет в горнее к отцу своему. Запалила се любовь. Желанием желаете ним повеселиться и напиться присного и свежего, нововыдавленного вина, называемого по–римски муст. Погулять ей хочется. Она идет к Лоту.

Душа. Да где же девался возлюбленный ее? Разве уже не наскучилося ей с ним? Зачем ей к Лоту?

Дух. Хочет поспать с батюшкою. Так, как девочки с Давидом, а Давид с вечным покоем. «И полечу, и почию». Первее его беспокоили девочки. «Поспал‑де смущен». Жалеется, будто ожелчен. Потом радостно вопиет: «Сей покой мой!..» Вино и покой влекут старейшую дочь Ло- тову, а она и юнейших стадо сестер влечет сюда же. Но не почитай же чистую сию голубицу блудницею. Ее отец, и брат, и друг, и жених, и господин есть то же.

Душа. Что значит пещера Лотова?

Дух. Она есть солнечный чертог того: «Я цвет полевой и крын удольний». Лот, по–эллински — стакти, есть жир и клей из ароматных деревьев. Вспомни древо жизни. «Запах мира твоего паче всех аромат». «Возрадуемся и возвеселимся о тебе». «Вы друзья мои». «Пили же и упились с ним». «Не должны пить из плода лозы, пока пью новое…»

Чувствуй, душа моя, что Иисус не пьет вина, но ожидает некоего дня Навинова, каков ни был, не будет другой вовеки. В оный един день желает как пасху кушать, так и пить муст, сиречь нехмельное, но сладкое и ново- гроздное вино, пресному приличное.

Душа. Вспомнила я ложь змиину, будто муст мог сделать пьяным Лота. Но где было взять старого вина беглецам? А диких гроздей довольно найти можно.

Д у х. Пожалуй, оставь ветхое и новое вино с опресноками и пасхою! Да исчезнет, как дым, вся тлень от блистания сладчайшей истины! Царствие божие не пища и питье. Все тлень и ложь, кроме единой вечности. Она есть истина божия. Все жуй, вари и преобразуй в центр и в конец библейный: разумей, в сок твоего сердца. Вот как! Печаль сего мира подобна пьяному вину. Печальный, будто пьяный, бывает расслаблен, томный и унылый. Вот вино умиления! «Напоил ты нас вином умиления». Ио вечная истина есть‑то сладчайший муст и нектар, не во грусть, но в кураж и в крепость приводящий. Вот что значит: «Пока пью новое» и проч. Пьяны и слабы суть все фигуры без вечности. «Укрепитесь, руки расслабленные». «Се бог наш суд воздает». «Тогда вскочит хромой, как олень…» Вспомни семистолпный дом премудрости. Как ты понимаешь фигуру дома сего?

Душа. Я доселе понимала, что сей дом на столпах облокотился или утвержден на них.

Дух. Не прельщайся же и знай, что здесь столп значит не то, что у римлян columna, но то, что у них turns, а у эллинов — irop‑fo;, сиречь возвышенное здание по образу круглого или квадратного столпа. У нас называется башня, бойница (propugnaculum), или терем, как видно из малороссийской песни: