Дух. Начало вечного Чувства зависит оттуда, дабы прежде узнать самого себя, прозреть таящуюся в теле своем вечность и будто искру в пепле своем вырыть. Сия искра — прочие миры, и сия мысленная зеница провидит в них вечность.

Душа. Разве вечность и бог есть то же?

Дух. Конечно, вечность есть твердь, везде, всегда, во всем твердо стоящая, и всю тлень, как одежду носящая, всякого разделения и осязания чуждая. Она‑то есть истина и нетление. Видишь, что свет премудрости тогда входит в душу, когда человек два естества познает: тленное и вечное. А о неразумеющих есть пословица: «Двоих насчитать не умеет».

Душа. Но скажи мне, какая польза видеть везде два естества, а не одно? И какое в сем утешение?

Дух. Сие изображу тебе подобием. Прехитрый живописец написал на стене оленя и павлина весьма живо. Сими образами сын его — младенец несказанно веселился. И старший сын взирал с удивлением. Живописец со временем стер краски, животные с виду исчезли. О сем мальчик рыдал неутешно, а старший смеялся… Теперь скажи мне причину смеха и рыдания?

Д у ш а. О, не могу сказать, но от тебя слышать жажду.

Дух. Конечно, мальчик думает, что погибли животные, того ради плачет.

Душа. Как же не погибли, если исчезли?

Дух. Ах, не называй краску образом. Она есть одна только тень в образе, а сила и сердце есть рисунок, сиречь невещественная мысль и тайные начертания, к которым то пристает, то отстает краска так, как тень к яблоне своей, и краска есть как плоть, а рисунок — как кость в теле. Сего ради не разумеющий рисунка не приложит краски. Сие старший понимает и смеется. Самые точные образы еще прежде явления своего на стене всегда были в уме живописца. Они не родились и не погибнут. А краски то, прильнув к оным, представляют оные в вещественном виде, то, отстав от них, уносят из виду вид их, но не уносят вечного бытия их так, как исчезающая тень от яблони не рушит яблоню. И тогда‑то бывает прямая пиктура, когда она согласна с вечною сущих образов мерою, а со свойством их согласны суть краски.

Душа. Верую, что слово твое не ложное, но для меня несколько темно.

Дух. Внемли же второму подобию! Напиши циркуль, сделай из дерева или вылепи его из глины. Потом опять его затри, а прочие разори… Теперь скажи мне: погиб ли циркуль…

Душа. Погиб писаный, деревянный и глиняный…

Дух. Прав суд твой! Погиб, видно, видимый, но невещественный и сущий циркуль нетленен пребывает в сокровищах ума. Сей, как не создан, так и разориться не может. Вещественные же циркули суть, но, прямее сказать, ложная тень есть и одежда циркулю истинному.

Душа. К чему же твоя речь течет?

Д у х. К тому, чтоб понять во всем два естества: божие и вещественное.

Душа. А сие понятие куда выходит?

Дух. Туда, что не может ничто погибнуть, а только тень свою теряет.

Душа. Что же далее из сего следует?

Дух. Ничего! Кроме неустрашимости, благодушия, упования, куража, веселья и благовидного вёдра, того сердечного мира, который у Павла всяк ум превосходящим нарицается. Рассуждай о теле твоем то же, что о помянутых образах и циркуле. Считай все мирское естество краскою. Но вечная мера и присносущные руки божии, как кости прильнувшую к ним плоть, всю стень поддерживают, пребывая во всем главою, а сверх непостоянной своей сени древом вечной жизни. Не на подлые, видно, кости и руки смотрит Библия словом сим: «Кость не сокрушится от него». «Не бойся, Иаков, се на руках моих написал стены твои!..» И догадался древний Платон[642], когда сказал: вео<; «[во|хгтреГ — «бог землемерит». Не будь, душа моя, из числа тех, которые вещество за точность почитают. Они не исповедуют естества божиего. Отнимают силу и честь, бытие и славу невещественному и благому духу, а вместо его воздают мертвым и грубым стихиям. Сие‑то значит: осудить и приговорить к смерти начальника вечной жизни и всеобщего всякой твари жизнедавца. Бога, видно, убить нельзя. Но нечестивую мысль их правда бо- жия в дело ставит. Тогда отняли от бога жизнь и силу, как только присудили ее тлению. И тогда же отдали тленности жизнь, как только отняли ее от бога. Вот суд, во- царивший раба вместо господина, испросивший себе разбойника Варавву [643]. Сии отцеубийцы и слепые стен ося- затели называются у Платона подлостью, в мрачном рве и аду сидящею, одну темную тень видящею и ничего за сущую истину не почитающею, разве одно то, что ощупать и в кулак схватить могут. Сей есть источник безбожия и сердечному граду разорения. Ползущая сия и поедающая землю подлость, прилепившись к брению, стала и сама грязью и возметаемым от вихря прахом. Прилепившие же сердце свое господу суть единого с ним духа и хвалятся с Исаиею: «Божий я», «Путь благочестивых прав», «Не падем, но падут все живущие на земле». Все три мира состоят из двух едино составляющих естеств, называемых материя и форма. Сии формы у Платона называются идеи, сиречь видения, виды> образы. Они суть первородные миры нерукотворенные, тайные веревки, преходящую сень, или материю, содержащие. В великом и в малом мире вещественный вид дает знать об утаенных под ним формах, или вечных образах. Такое же и в символичном, или биб- лейном, мире, собрание тварей составляет материю. Но божие естество, куда знамением своим ведет тварь, есть форма. Ибо и в сем мире есть материя и форма, сиречь плоть и дух, стень и истина, смерть и жизнь. Например, солнечная фигура есть материя, или стень. Но понеже она значит положившего в солнце селение свое, того ради вторая мысль есть форма и дух, будто второе в солнце солнце. Как из двоих цветов два духа, так из двоих естеств две мысли и два сердца: тленное и нетленное, чистое и нечистое, мертвое и живое!.. О душа моя! Можно ли нам в сем похвалиться и воспеть: «Христово благоухание мы…»?

Душа. О дух мой! Блаженна та душа… По крайней же мере можем о нас сказать: «В благовоние мира твоего течем». Наконец, научи меня, что значит семилампадный светильник?

Дух. Значит седмицу бытейскую, в которой весь символический мир создан.

Душа. Что такое слышу? Ты мне насказал чудное и безвестное.

Дух. Уже сказано, что солнечная фигура есть материя и стень. Семь дней и семь солнц. В каждом же солнце есть зеница: второе прекрасное солнышко. Сии солнышки из своих стеней блистают вечности светом, так, как горящий елей сияет из лампад своих.

Душа. О божественное, о любезное, о сладчайшее солнышко!.. Еще же мне скажи: что то есть херувимы?

Дух. Седмица и херувимы, то есть колесницы и престолы — то же.

Душа. О херувимах. Почему они престолы?

Дух. Солнце есть храм и чертог вечного, а в горницах тут же стулья, где субботствует. Колесница тоже, есть она дом ходящий. Ведь солнце есть огненный шар и никогда не стоит, а шар состоит из многих циркулей, будто из колес. Ибо солнце не только есть чертог и вечно бродящая авраамская скиния, но и колесница, служащая нетленному нашему Илье, могущая возить вечное наше солнышко. Сии солнечные субботы, сиречь чертоги и покои вечного, называются тоже седмицею коров или юниц и седмицею пшеничных Колосов, а у Захарии — седмицею очей. Слепые и гадательные сии очи сидящий на херувимах открывает тогда, когда из внутренностей их вечные зеницы, как из солнцев солнышки, нетленным воскресения светом блистать начинают.

Душа. Прочее: херувимская сень, что ли она есть?

Дух. Сень, тень, краска, абрис, одежда, маска, таящая за собою форму свою. Идею свою, рисунок свой, вечность свою — все то есть херувим и сень вместе, то есть мертвая внешность.

Душа. На что Иезекииль приправил им всем крылья, дабы сверх орлов быки и коровы по поднебесной летали?

Дух. На то, дабы воз летал и к единому началу, сиречь к солнышку. Он не приправил, но провидел, что они все крылатые.

Душа. Что значат крылья?

Дух. Вторые и вечные мысли, перелетающие от смерти в жизнь, от материи к форме. Вот тебе пасха, сиречь переход. О душа моя! Можешь ли от мертвых тварей и от сени херувимской перебраться к господу твоему и к осущест- вующей тебя форме твоей? «Крепка, как смерть, любовь». «Крылья ее — крылья огня».