Как известно, призыв познать самого себя прозвучал еще в древние времена. Он украшал вход в храм Аполлона в Дельфах. Осуществление этого призыва Сократ считал условием правильной жизни, этот призыв сохранил силу и в XVIII веке. В учении Сковороды он занимает важное место, конкретизируясь в понимании «сродного труда».
Эта связь самопознания и «сродного» общественно полезного труда и составляет важную часть того вклада, который внес в философию Сковорода. В этом труде, наиболее соответствующем природным наклонностям человека, он видит главный источник человеческого счастья. Именно в принципе соответствия природе философ видит критерий разумности общественных институтов и моральных поступков отдельных людей. Призыв познать самого себя приобрел у Сковороды гуманистическое звучание. Смысл этого абстрактного гуманизма состоит в утверждении права каждого человека на свое счастье путем познания своих природных способностей и свободного избрания труда по сродности. Это положение в корне противоречило утверждавшемуся при жизни Сковороды на Украине крепостному праву. Выдвигая его, философ тем самым осуждал социальный гнет, отчужденный труд, крепостничество, мешавшее проявлению природных дарований людей.
Однако уже во времена Сковороды призыв к самопознанию мог быть только выражением пассивного осуждения действительности и вызвал серьезную критику, ориентировавшую на более активное отношение к миру. Стало очевидным, что только деятельность, направленная на внешний мир, его идеальное и материальное преобразование согласно человеческим идеалам содействуют действительному утверждению человека в мире. Овладение окружающим миром обнаруживает и ранее неизвестное в самом человеке. Критерием истинности самопознания человека выступает деятельность, в результатах которой и проявляется действительная сущность человека. Как и большинство ранних просветителей, Сковорода рассматривает самосознание как субъект истории, возлагая все свои надежды в отношении будущего человечества не столько на материальную практику, сколько на активность духа.
С учением о человеке как микрокосме в философии Сковороды тесно связано учение о третьем — символическом — мире. Чаще всего он отождествляется Сковородой с Библией, но в этот «мпр» им включаются также мифология и народная мудрость. Символичность Библии, по его мнению, состоит в том, что в ней собраны «небесных, земных и преисподних тварей фигуры, дабы они были монументами, ведущими мысль нашу в понятие вечной натуры, утаенной в тленной так, как рисунок в красках своих»[35]. Библия состоит из двух натур — внешней и внутренней, которые соотносятся между собой как знак и смысл. Сковорода отвергает истинность внешней стороны Библии, содержащей множество неправдоподобных и фантастических с точки зрения истины и здравого смысла историй и сказаний. С позиции разума и признания закономерностей природы Сковорода отрицает реальность библейских чудес и высмеивает людей, верящих в эти сказки, критикует суеверие церковников и пребывающих в духовной темноте людей, преклоняющихся перед ложными идеями, противоречащими здравому смыслу и научной истине. Он остроумно и искусно высмеивает этот «историальный вздор» в многочисленных афористических высказываниях; собранные вместе, эти высказывания могут быть квалифицированы как свидетельство атеистической тенденции в его учении и использоваться в антирелигиозной пропаганде. Но вместе с тем Сковорода считает Библию средством познания сущности человека. Мыслитель посвящает специальные исследования («Икона Алкивиадская» и «Жена Лотова») вопросу о том, как следует вникать в таинственный смысл Библии, чтобы извлечь из ее рассказов и притч полезное и поучительное знание.
Место Библии в познавательном процессе Сковорода усматривал в том, что она будто бы помогает познать нравственные ценности человеческой жизни. Это познание якобы достигается аллегорично–символическим истолкованием вымышленных и реальных явлений. Это каждый раз ведет мыслителя от логически доказуемого знания в лучшем случае к художественно–образному видению, в худшем — к мпстпко–аллегорическим «гаданиям».
Характерным приемом осмысливания явлений у Сковороды является притча, то есть познание с помощью простого или сложного аллегорического образа и аналогии. Субъект, познающий человека, у него не случайно объединяет в одном лице одновременно и поэта, и философа, и пророка, ибо он в состоянии постигать скрытый за внешней оболочкой плоти природный смысл и придавать ему поучительное для человека значение.
Взгляды философа на религию и его отношение к церковным институтам и официальной церковной идеологии нельзя оценивать однозначно. Его позиция в отношении к господствующей церкви, отрицательное отношение к существующим формам религиозной жизни, осуждение пороков церковников и его личный, ярко подчеркнутый и сознательный отказ от церковных санов — все это уже само по себе много значит в оценке его прогрессивной деятельности. Есть в его деятельности и определенные моменты, которые вопреки его субъективным намерениям содействовали развитию атеистических представлений. Само понимание бога как разума, присутствующего в вещах, и отрицание бога как личности подрывали основы веры. Пантеизм приводил Сковороду на тот же путь, по которому шлп п Джордано Бруно, п Спиноза, то есть на путь разрушения религии. Сковорода избранным им образом жизни и оценками религиозной жизни своих современников содействовал утверждению позиций антиклерикализма. Это чрезвычайно важная сторона мировоззрения философа. Выше мы приводили бескомпромиссные высказывания Сковороды о монашестве. Сковорода не отвергает его целиком, но не раз подчеркивает, что монахом может стать только тот, кто от природы склонен к одиночеству и набожности. И он критикует монастырскую жизнь как гнездо затаенных порочных страстей, разоблачает пороки церковников, своим распутством часто превосходящих мирян. Он ясно понимает, что никто так не способствует распространению суеверия, как священнослужители. Типичным стала для служителей религии, по мнению Сковороды, подмена действительного благочестия и любви к истине церемониями и образами. На этой почве расцветают лицемерие и фарисейство духовников, для которых служение Христу превращается в средство удовлетворения желаний и стремлений, противоречащих правде, истине и настоящей красоте. С особой силой Сковорода бичует церковников за их карьеризм, властолюбие и жажду золота. Эта критика исполнена пристрастного разоблачительного пафоса, граничащего с воинствующим антиклерикализмом.
Следует признать, что определенную атеистическую функцию имеют те высказывания Сковороды, в которых развенчивается фантастичность и обман библейских легенд, противоречащих природе вещей и явлений. Сковорода беспощадно высмеивает тех богословов, которые верят сами и убеждают других в возможности описанных в Библии чудес, якобы совершенных пророками, Иисусом Христом и апостолами. При характеристике этих эпизодов Библии Сковорода употребляет такие слова, как «ложь», «небылицы», «буйство», «обман», «подлог». Философ отмечает, что Библия содействовала распространению суеверия в сознании людей. Такие утверждения часто независимо от контекста произведений Сковороды выполняли в целом разоблачительную функцию по отношению к религии и Библии.
Читателя глубоко поражает связанное с внутренним характером учения Сковороды своеобразие мировосприятия и стиля его произведений. Это делает весьма существенной проблему эстетики Сковороды. Его этико–гумапистическое по содержанию учение одновременно и эстетично. Эта эстетичность состоит не только в совпадении у него морально–этических и эстетических категорий, но и в некоторой «эстетичности» его онтологических и гносеологических понятии.
Сковорода развивает идею, что только вечное, необходимое, постоянное — все то, что имеет источником невидимую «натуру», является истинным источником красоты, а не внешнее, случайное, привносимое в природу. Невидимая натура, а не ее тень, то есть тленный мир в бренности и быстротечности своих проявлений, является источником познанпя красоты, не противоречащей мудрости и добродетели. Наоборот, увлечение одними внешними проявлениями невидимой натуры, влюбленность в одну только ее тень неминуемо приводят человека на пагубный путь потери самого себя, рождают в его душе смятение и тревогу. Веря в мудрую основу природы, он считает совершенно закономерным, что человек познает ее путем интеллектуального созерцания. Философ неустанно повторяет мысль о первичности внутренней красоты предметов и явлений, связанной с их сущностью, и об обманчивости, призрачности, тленности внешней привлекательности и прелести. Как и добро, красота есть для него атрибут невидимой натуры, ее целесообразности и совершенства, тогда как внешняя красота конечных вещей — это только призрачная тень, сама по себе не дающая наслаждения. Именно поэтому он склонен признавать прежде всего красоту нерукотворной, девственной природы, с ее ритмами и пропорциями, п отвергать красоту преобразованной человеком (согласно его мере) природы. В человеческой жизни он также признает прекрасными поступки, соответствующие природным склонностям человека.
