Я ничего не потерял, конечно, с кражей этих сигарет, мне–то самому они не нужны, я не курю, а раздавал их окружающим из тех, кто хоть чуть–чуть поприличней, – за работу и так. Мне их не жалко, но омерзительно жить среди воров – и быть в их полной власти, не имея сил ни предотвратить, ни наказать этих выродков, ни вернуть украденное. И значит – не этому бараку, а всему этому сброду–народу, – только коллективные наказания, не разбирая ничьей в подобных случаях индивидуальной вины. Воруете – получайте, твари! Невиноватых нет!
3.10.08. 8–48
Отношения с быдлом в проходняке все обостряются, особенно с одним. Впрочем, все они – тупые скоты, не более. Вчера ночью какая–то из этих тварей, видимо, опрокинула в темноте банку со сгущенкой – туда, в щель за шконками, под “столик” (табуретку), откуда и не достать. Ночью еще я полез туда за своей бутылкой с водой, попить, – вся бутылка оказалась в чем–то липком, пришлось идти мыть руки. Нижняя часть моей палки тоже была в этом липком. А наутро, при свете, выяснилось, что это – сгущенка и что край моей постели с этой стороны – тоже в ней. Мрази... Настоящий “животный мир”, как говорил уголовник Лазарев в 509–й хате.
4.10.08. 11–03
Эти твари перемазали все сгущенкой так, что жить в проходняке стало совершенно невозможно. Мало того, что постель и бутылку за столиком, – даже на днище (!) моего висящего (!!) в изголовье шконки пакета с хлебом я вчера нашел сгущенку, а сегодня оказалось, что ею уже выпачкан и рукав моей новой спортивной куртки, которую я почти и не одеваю, а вчера вот решил надеть. Там, где ее мазнулось много, эта проклятая сгущенка не засыхает вот уже несколько дней, и, лазя за бутылкой с водой, теперь неизбежно пачкаешь ею правый рукав (а задрать его, подтянуть, как летом, не позволяет теперь застегнутый и подвернутый манжет рубашки).
6.10.08. 9–20
Вчера было воскресенье, пустой день. Писать не о чем, все спокойно. Хорошо, что связь с матерью 2 раза в день – утром и вечером – работает пока бесперебойно. Прочел вчера “Бессильные мира сего” Бориса Стругацкого, изданную им под псевдонимом “С. Витицкий” и присланную Майсуряном. Вещь очень сильная, просто замечательная, и фирменный стиль Стругацких сразу чувствуется, хотя писал он ее уже после смерти брата. Перечитать здесь всех Стругацких и всего Лимонова (все, что я у тех и у другого еще не читал) – вот поставленная задача на 2–ю половину срока, могущая помочь не сойти тут с ума.
Сегодня это чмо в фуражке, именуемое “начальник отряда”, с утра, как обычно, явилось на зарядку. Идя же с завтрака, узнал от одного знакомого слух, что приехал прокурор или даже “кто–то из Москвы”. Ничего хорошего этот слух не обещает , – опять начнется, м.б.: “СидорА убирайте в каптерку!!!”, не дай бог...
Надо стричься, – оброс уже, могут докопаться, но постричься иначе, чем наголо, тут большая проблема. Надо просить этих специалистов с машинками – тут такие есть среди зэков, зарабатывают этим “чай–курить”, но допроситься сложно, они стр–р–рашно заняты... Мне–то оно не надо, я бы и так походил, но подравнять самому тут тоже сложно, – ни ножниц, ни зеркала большого, а так, когда все торчит в разные стороны – уже противно ходить и самому. Но и просить – как вообще кого–то и о чем–то, – смертельно противно.
7.10.08. 9–10
Сегодня с утра довольно долго не пускали на завтрак, – не открывали ворота “нулевого поста”. Оказалось, что со вчерашнего дня – новое распоряжение: ходить в столовку только вместе с завхозом (старшим дневальным) отряда. А его, разумеется, не было, – потому и не пускали. “Вчера говорили”, – ссылался СДиПовец, отказываясь открывать ворота. Где, кто и что именно говорили вчера – он не уточнил, а ворота в конце концов все же открыл. На кой черт придумали эту меру? Непонятно, но не исключено, что для воздействия на завхозов, которые, разумеется, ни в какую столовую не ходят, – зачем, если еду им приносят и готовят личные шныри?..
Вчера ничего особенного не случилось, день прошел спокойно. Пройдет ли так же спокойно этот день? Пока что все тихо, ничто не предвещает грозы, но – все неприятности тут обычно налетают неожиданно. А завтра – надо ждать шмона. Последний был в ту среду, неделю назад, и завтра как раз опять среда.
Все бы ничего, но круглосуточное пребывание среди этого быдла, среди биомассы, состоящей из примитивных, одноклеточных, лишенных всякого интеллекта существ, – совершенно убивает. Это самое страшное из возможных наказаний, – сидеть с ними, даже месяц, а не то что 5 лет. Это гораздо хуже любой одиночки. Писал, писал я уже об этом, – но о чем еще писать, если ничего другого (достойного упоминания) нет, а это – одолевает тебя круглосуточно, изо дня в день, месяц за месяцем, год за годом? Как оплевана душа, как она затоптана, осквернена, испакощена – и этим жутким, убогим бытом, жизнью в тесной щели, с табуреткой вместо столика и “очком” вместо унитаза, и – главное – беспрестанным обществом этой вот нечисти и подонков, их глумлением, домогательствами, попытками что–то с тебя стрясти, получить, нажиться за твой счет, да еще и навязать тебе свои порядки под страхом “разбития башки”, – все это никому не рассказать, не передать, не описать словами, и кто не был сам и не испытал на себе, – тот никогда не поймет...
Осень. Тоскливая, унылая осень. Пока еще тепло днями и даже вечерами (“бабье лето”), но скоро уже пойдет снег. Тоска на душе, – такая, что не передать, не описать. 894 дня осталось. Это еще очень много, – хотя, конечно, уже не 1280, как прошлой осенью. Это еще почти 3,5 года, 3 зимы и 2 лета еще. За это время здесь можно умереть, – если не убьют блатные, то от болезни или еще от чего–нибудь. Но и выжить не лучше, – зачем???! На воле нет ничего, – ни настоящих друзей, ни любви, ни работы, ни готовности хоть в ком–то хоть что–то делать ради общего дела, – того, которому я посвятил всю свою жизнь и без которого существование теряет всякий смысл. Личных, телесных и др. удовольствий там, на воле, тоже будет не так уж и много, – если будут вообще. Так что стоит ли туда стремиться?..
А здесь, – деградация, самое ужасное, что может произойти с Человеком. Тупеешь, опускаешься, – под действием этого окружающего тебя быдла и до его уровня. Я ничего не могу уже давно написать – ни в стихах (толком, кроме жалких попыток), ни (особенно!) в прозе. Канал на волю, правда, крайне сузился, замедлился и пр. – но и такой канал пока что нечем загрузить. Осень и весна раньше, на воле, долгие годы были у меня временем творческого подъема, а сейчас – ничего...
Состояние опустошенности, тоски, усталости и крайнего унижения, как будто действительно прошлись, протоптались грязными сапогами по твоей душе. Не так страшна сама эта неволя, как оскорбительны ее условия. Но не только в неволе дело, и уж точно – не только в этой зоне. Непереносимо, оскорбительно до дрожи, до рвоты, до отвращения, – то, что ТАКИЕ, как сидят здесь, такие вот омерзительные насекомые, что меня здесь окружают (людьми их не назвать ну никак!) – что они вообще могут жить на свете!.. Что такая мразь и нечисть, отребье рода человеческого вообще живет – и процветает, даже здесь, в зоне, не говоря уж о воле. Или наоборот? Но –
Помоечные шавки –
Хозяева земли,
увы. И нет никаких сил драться с ними, дать им “последний и решительный бой”. Кому эта нечисть сумела заползти в душу – тот уже не боец, а – кому она еще не сумела?..
...Четыре подонка. Четыре тупых, абсолютно никчемных, примитивных, одноклеточных существа. “Друзья”, постоянно подкалывающие друг друга, грызущиеся и дерущиеся. Двое живут тут, в этом проходняке, еще двое – постоянно приходят и тоже тут трутся. Постоянно кто–то из них в этом проходняке еще и стоит, – ни войти, ни выйти. Одного из своих здесь, наиболее сонливого (не спит по ночам), они 3 раза в день яростно будят перед походом в столовую, – раз за разом тряся с силой шконку. Им абсолютно наплевать, что он (и они тоже) тут не один, что на нижнем ярусе той же шконки сидит/лежит еще один человек (я). Нет, им надо разбудить того – они берут и яростно трясут, причем по многу раз (тот никак не хочет вставать). Тупые, наглые, примитивные, совершенно одноклеточные. Основные потребности в жизни – жрать, спать, пить чифир и курить. Да, еще колоть татуировки, – это у них одно заменяет все “духпотребности”, по Стругацким. Абсолютное быдло, потомки крепостных рабов, с сидящим до сих пор в генах рабством, скотством и свинством. Главный вопрос – для чего такие вообще живут и как пробиться достойному, талантливому, интеллигентному, интеллектуальному сквозь забившую все щели и поры толпу этого быдла, этой нечисти, гноя и смрадной слизи?..
