Утро до проверки, однако, прошло спокойно: все спали. Лишь перед проверкой тот же мужик из того же проходняка “напомнил” мне: мол, после обеда не ложись, давай собирайся (переезжать). Потихоньку я уже начал понимать, кто тут главный мотор, хотя и он, и “дорожники” отвечали на мои вопросы: “Так надо!” (и даже один раз: “Так надо всем в этой секции!”) и подавали мое переселение под бок “петушатника” как высшую государственную необходимость.
Посмотрел мимоходом этот проходняк – ужас! Тумбочка такая же, как в июле завезли на 11–й, т.е. новая и очень узкая – ничего не положишь; да и не один я ведь буду в ней! Сетка верхней шконки без крючков – снизу ничего не повесишь. Сама шконка вплотную придвинута к стене – за торец тоже ничего не засунешь (разве что прошлогодние зимние “коты” в пакете – страшно важно сохранить их до холодов, новые хрен пропустят и хрен здесь найдешь). Отодвигать от стены – будет заметно, все шконки стоят по одной линии. Т.е., явное и очень существенное ухудшение условий по сравнению с нынешними. Да и – начать только, а там все полгода придется переезжать с одной шконки на другую, – “так надо!”...
После проверки пошел опять к “запасному варианту” – он как раз гулял во дворе. Попросил его еще раз, все разъяснил подробно – реакция очень вялая; он не отказывался прямо, но ничего, по сути, и не обещал. (О долге мне он теперь вообще не вспоминает!.. :)
Перед обедом – был еще тяжелый разговор с тем “дорожником”, залезшим с телефоном в мой проходняк – к соседям. Сказал я ему многое из того, что хотел, что накипело (а этот момент – проверка и обед – был моментом сильнейшего нервного напряжения для меня; если б не была голова и так наполовину седая – наверное, первые седые волосы появились бы в эти 2 часа...), но убедить его ни в чем не смог. 20 лет; молодой и глупый; дали малюсенький кусочек власти – рулить, кто где ляжет, – и вот он старается, чешет по бездорожью, куражится вовсю; но, тем не менее, признать это, в ответ на мои слова, упорно отказывается, – конечно, сам–то он мотивы своего поведения не осознает, зато со стороны хорошо видно... Пообещал даже сперва, что сам лично выкинет мои вещи; правда, под конец разговора, когда я вернулся к этой теме, сказав, типа: давай, выкидывай, чтоб все видели, покажи себя во всей красе!.. – сказал, что, конечно, ничего выкидывать н
19–04
Прервали, но можно, в сущности, уже не рассказывать эти подробности. Прервали именно тем, что пришли выселять окончательно – один (вчерашний, неизвестный), потом другой, потом третий... Все – в тоне запредельно хамском, непререкаемо–командном, с угрозами, с оскорблениями, с глумлением... Да–а, подтвердилось то, что я знал, не желая уже переводиться с 11–го: нигде не будет лучше, везде – одно...
Вся интрига оказалась в том, что мужичок, живший на этом месте, возле “петушатника”, просто–напросто захотел улучшить себе жилищные условия за мой счет. Просто–напросто переехать на мое место, подключив – не будь дурак! – для этого сразу весь блатной аппарат (“Так надо!”), а я – на его. Сперва, когда после обеда я послал его к “запасному варианту”, он, вернувшись оттуда, успокоился, ничего мне не сказал. Тогда–то я и сел писать – думал, все, наконец–то вопрос исчерпан. Но еще не дописал – пришли эти, с матом, с угрозами, обещаниями, что я у них сейчас буду жить в “локалке” и т.д. Завхоз, проходя мимо, добавил от себя: что, не хочет переезжать? Вон, в “локалке” 2 шконки пустые стоят... Завхоз этот – какой–то давний приятель сигаретчика, и я скажу ему, когда придет, что его старый дружок – просто мразь...
Оскорбляли, хамили, угрожали... В общем, заставили–таки переехать. Последний гвоздь вбил, как я понимаю, их знаменитый “смотрящий” за “общим” – тот самый, что спрашивал, что это я “трусь” у березы на проверке... Переехал, аккуратно все сложил; проходнячок на палец всего шире этой новой узкой тумбочки, и в него я опять не прохожу плечами, а только боком – живо вспомнилась узкая щель на 13–м, где прожил я год и 8... Шконка придвинута к стене, отодвинуть ее – попробовал – я не могу. Пакет для бани, уже наполовину драный, пролезает за торец еле–еле. Шконка еще ниже, чем была та; сверху у нее пружины (не на что повесить), а снизу зато – крючки (за них сразу за все цепляется продуктовый баул и рвется). Как тут жить – я не знаю; еще прилажусь как–нибудь, если не заставят убрать баул со жратвой в каптерку. Припасы больше чем на 1–2 дня класть тут некуда; да еще и в столовку я больше не хожу. Заберут (комиссия!!!) баул – придется голодать...
Разложил кое–как вещи – и пошел к “телефонисту”. По дороге с изумлением увидел: старый дощатый забор между 11–м и 6–м сломали – и заменили забором из вертикальных стальных прутьев, таким же, как внешняя ограда.
“Телефонист” порадовал меня, конечно же, своей старой “трубой” (“тонкий Samsung”), выдаваемой им за новую. Я – к удивлению своему – смог сделать то, что хотел: позвонить от него тому, прежнему “запасному варианту”, еще в январе освободившемуся. Позвонил. Тот обрадовался мне как родному, но перезвонить упорно хотел на 8–й, своему “сменщику” – еле–еле я уговорил набрать на те цифры, с которых я звонил. Спросил, как я, ЧТО у меня; я вкратце – не было сил говорить, душили слезы и помимо воли лились из глаз – описал отношение ко мне на его бывшем бараке. Он советовал мне сперва по всем вопросам обращаться к тому самому “за общее”, который руководил де–факто травлей, – с приветом от него. Когда я через силу, путано, кое–как объяснил ему эту тонкость – обещал позвонить тому сам.
Вот и все, собственно. “Телефонист”, как обычно, обещал сегодня же вечером зайти ко мне – но пока его нету (да и не надо!). Тот, прежний “запасной вариант”, я думаю, или не позвонит насчет меня никому вообще, или же – если даже и позвонит, то это уже ничего не изменит, – он далеко!.. Он и будучи здесь – обещал–то много, да делал мало. Сперва я думал, что теперь уж ничего не сделаешь – ну, переложили на САМОЕ худшее место в бараке, хуже просто нет (за исключением только “32–го квадрата”) – теперь придется досиживать срок здесь, в этой щели. Но потом пришла мысль, что если бы вдруг дошло до сатисфакции, до резких внушений всей этой мрази и реальной перемены отношения ко мне – то стоило бы, чисто ради принципа, потребовать переложить меня обратно, на прежнее место, – не больше, но и не меньше! Только я знаю, что этого не будет...
Сижу, пишу здесь, в щели у “32–го” это все... Тут еще темнее, чем было в том проходняке – грядущими зимними вечерами не почитаешь и не попишешь... Ладно, завтра перепишу все это, а сейчас – пора ужинать.
12.9.10. 8–50
Ну что ж. Переночевал на новом месте, позавтракал, достал жратву на 2 дня – сегодня и завтра – чтоб меньше лазить в баул... Спать здесь, кстати, неплохо, – если не включают фонарь надо входной дверью в секцию, то свет очень тусклый – по одной лампочке во всех 3–хрожковых люстрах, в точности как было на 13–м :) – да и те закрыты от меня верхними этажами шконок и “шкерками”. В целом освещение получается такое, как было в тюрьме, в Москве, на “1–й сборке”, спать не так уж мешает. Вот работать, писать, особенно – переписывать здесь будет очень неудобно – темно, свет эти суки после завтрака гасят, светать будет все позднее... Глаза у меня, наверное, здорово “сядут” за полгода работы в таких условиях.
Счастье еще, что соседний проходняк отгорожен по краю шконки (стоит одна, как была у меня на 13–м, – но, увы, я не на ней...) занавеской – и они сразу же ее натянули, не желая меня видеть. :) Живут там, как я понял, стремщики (все разговоры только об этом – как “пробивать”, услышав крик стремщика из “фойе”, обязательно громко повторяют его здесь, со своей шконки, и одновременно они же – самогонщики: все дни, что я здесь, один из этих моих новых соседей целыми днями возится под краном с ведром, обмотанным пакетами и полотенцами, – гонит самогон. И надо мной, и в соседнем проходняке меняются – ночью спят одни, днем – другие, 2–й этаж соседнего проходняка, как само собой разумеющееся, залезает наверх со стороны моего проходняка, сильно меня этим напрягая – но ведь им не скажешь, наглецам...
