По утрам, на зарядке, становится все холоднее и холоднее, – осень... Днем солнце разогревает воздух, и если нет холодного ветра, то нормально, можно гулять.
Этот барак, как и все остальные, все три больших корпуса, вот уж какой день зачем–то красят пульверизаторами в белый цвет, оба этажа, от земли до крыши. Большинство бараков уже стоят белые. Не к комиссии ли эта очередная показуха?
Мелкое архиблатное чмо, идя вчера за мной по “продолу” с 10–го, когда 8–й шел на ужин, – вдруг этак участливо спросило: ну что, ты теперь на 8–м, да? Нашли там тебе, где спать? Заботливое какое, надо же!.. :)) И даже имя мое наконец–то запомнило... :)
10.9.10. 8–20
Опять 2 дня ничего не писал, да, в сущности, и нечего было особо писать. Что делал за это время? Дочитал Эренбурга (“Люди, годы, жизнь”), написал вчера письмо Лене Маглеванной – отнес, кинул в ящик вместе с 2–й раз уже! – письмом тому американцу, Виктору Павленкову; по странному новому капризу местной почты письмо это было мне возвращено (на 11–й, вместе с письмом от Маглеванной как раз; а с 11–го – через “дорожников”! :) с карандашной надписью: “Адрес рядом по–русски”. Бред какой–то!.. Зачем им понадобилось, чтобы я американский адрес писал на конверте еще и по–русски?!. Но – написал, как умел, отнес еще раз. Самое неприятное будет, если финский адрес Маглеванной – язык сломаешь! – они начнут тоже требовать писать на конверте еще и по–русски...
Про комиссию было что–то слышно в день ее предполагаемого приезда, позавчера (среда) – что вроде бы приехала; но с тех пор никто про это не вспоминает, паники с уборкой и прятаньем по каптеркам всего и вся пока, слава богу, нет. Мой старший сосед по проходняку вчера вечером повесил – над моей шконкой, его–то стоит под окном – здоровенную картину – пейзаж в раме. Он всего полгода сидит, первый раз, – м.б., еще не знает, что при первой же мало–мальски опасной комиссии, при появлении вообще любого начальства, с Макаревича начиная, – ее тут же заставят убрать, ибо в “ПВР” есть пункт, прямо запрещающий что–либо (картины, репродукции, фотографии и пр.) вешать на стены без разрешения начальства; а “Макар” не преминет подойти и содрать лично...
Совершенно убил сегодня утром сигаретчик, встреченный по дороге на завтрак (встречаемся на “продоле” – 8–й идет туда, 10–й – навстречу оттуда). Уже давно он договорился со своими друзьями в Шахунье, что те подъедут ночью и перебросят ему телефон(ы) через “запретку”. Долго не мог найти “трубу”, чтобы координировать их действия на месте, при подъезде. Наконец, нашел, – дал ему кто–то на 6–м. Предыдущую ночь его ребята подъезжали, но кидать не стали – к ним тотчас подбежали “мусора” и стали отгонять. А эту ночь, со вчера на сегодня, они таки кинули (причем все три телефона сразу, хотя сперва планировался только один) – и неудачно, недолет!! Черт бы побрал и их, и сигаретчика, и вообще всех, всю эту проклятую жизнь!.. Не знаю, что он придумает теперь, – он и сам давно сидит без связи, делал для себя, ну и для меня заодно (т.к. на отданные мной ему 3000 р. телефоном мы так и не обзавелись). В общем – “это катастрофа, шеф!”.
Связь через “запасного варианта” идет ни шатко, ни валко. Позавчера он сказал мне только в 11 вечера, что мать звонила; я хотел было набрать ей, но оказалось, что “труба” и в 11 занята, а позже – я думал, что она уже будет спать (хотя она теперь говорит: звони в любое время). Вчера я не выдержал и пошел к нему в секцию – спросить – очень удачно: буквально только что звонила и мать, и он сразу же набрал ей. Поговорили.
В столовку так и не захожу, тусуюсь во дворе, норовя уйти пораньше, пока 8–й барак ест, – с 7–м, 9–м или еще каким–нибудь, кто в это время там. Тем досаднее таскаться туда попусту. Оказывается, все эти дни, что я там не ем, как назло, опять начали кормить сосисками, как было зимой. Жаль, конечно :) – но я не пойду клянчить у всей этой уголовной швали, чтобы меня пустили за стол, – подавитесь вы, суки, своими сосисками! Ничего, невелика потеря... Хуже, если не окажется хлеба на завтрак, – так иногда бывало, – придется, видимо, идти самому в хлеборезку, просить кусок (пайку). Самое замечательное – насколько я помню еще по 11–му, по прошлой зиме, сосиски выдаются по счету согласно списочной численности отряда. Откуда в таком случае все время остается одна лишняя сосиска – никто, конечно, вопросом не задается; заготовщики просто отдадут ее на кормежку блатных, которым и здесь шныри (а заготовщики обычно и есть шныри блатных на бараке), я смотрю, готовят жратву не с одной–двумя положенными, а с целой кучей столовских сосисок, порезанных на кусочки. Моя, без сомнения, тоже там. :) Да и вообще – почему меня не видно в столовой, почему я – как выйдешь – все время гуляю во дворе – никто даже не думает поинтересоваться. Всем плевать.
Самым грозным из ожидаемых событий, конечно же, являются новогодние шмоны в конце декабря, грядущие уж непременно. Это не значит, конечно, что шмонов не будет до тех пор, да и после Н.г. – шмона 3–4 до конца срока я вполне могу еще тут пережить. Слава богу, что – если дойдет до декабря – не придется уже тревожиться за зимние шмотки: я просто надену их на себя, под “телагу”. Кроме дневника и стихов, тревожиться остается еще только за одеяло и (в меньшей степени) ножи и открывалку...
11.9.10. 16–09
Конечно, ясно было заранее, что спокойно досидеть здесь полгода мне не дадут, И, наверное, год жизни, не меньше – в пересчете на потраченные нервы – отняла у меня эта история, начавшаяся неожиданно вчера вечером, часов в 11, когда я уж думал ложиться спать. Вдруг подбегают один за другим двое молодых шпанят – один из них здесь “дорожник” и нашел мне шконку, когда меня перевели сюда; а сам он поднимался с этапа на 11–й как раз год назад, когда и я оказался там; второго не знаю – и начинают возбужденно приказывать: сейчас же перелечь на другую шконку – напротив и несколько наискось вправо; это последняя шконка перед “петушатником” и отделена от него только занавеской (срываемой, думаю, так же регулярно, как и все прочие “шкерки” на всех бараках).
Я, честно говоря, опешил от неожиданности и от их нахрапа – и попытался хотя бы задержать переселение до завтра – поздно ведь уже, 12–й час. Некоторое время, когда эти 2 щенка, поспорив со мной аргументами, что “так надо!”, ушли, какой–то хмырь из того проходняка, в который меня предполагалось переселить, “милостиво” сказал мне: ну ладно, сегодня уж не будем, давай завтра...
Надо ли говорить, как у меня сразу оказались взвинчены нервы?!. По максимуму, короче. Поразмыслив немного (вроде ушли? Отвязались, не давят больше? А может, и совсем отстанут?..), я решил сейчас же – м.б., еще успею, пока не спит – пошел к “запасному варианту” – как–никак, он здесь блатной, авторитет, “пацан” (38 лет :), может замолвить словечко, остановить этот наезд. Выхожу в “фойе” – и тот выходит из своей секции, уже в майке и трусах, – собирался спать, так что я успел как раз вовремя. Вышло так, что и этот “дорожник” тоже оказался здесь и, видя наш разговор, подошел – пришлось говорить при нем. Блатной спрашивал у него, в чем дело, чего они от меня хотят, но – довольно вяло, и (когда “дорожник” уже ушел) на мои просьбы вступиться и повлиять особого энтузиазма не проявил. Больше просить было некого, я ушел. А тут еще в проклятой секции этой не гасят и не гасят свет, и проклятые соседи–азера орут и орут вовсю в соседнем проходняке, прямо через занавеску от меня. Я лежу, ворочаюсь, нервы все равно взвинчены, заснуть тут нечего даже и думать. Лишь в час ночи, когда беготня и гомон несколько улеглись, все более–менее успокоилось, – кто–то погасил–таки свет (в блатной секции его погасили уж давно!), и я, хоть тоже не сразу, но заснул.
Наутро “дорожник” прибежал опять, – мол, надо перекладываться. Я сказал, что не пойду туда, и сослался на вчерашнюю беседу с “запасным вариантом”. “Дорожник” (к моему удивлению – у них же тут иерархия!) выразил пренебрежение: мол, причем он тут, он вообще в этой секции не живет, – и пообещал, что меня заставят переехать, раз я не хочу добром.
