15–24

И забавно, и в то же время омерзительно, кстати, наблюдать эту их кастово–иерархическую систему здесь, на “красном”, режимном 11–м бараке. Мало того, что она кастовая, и касты выстроены в иерархическом порядке: блатные (начиная с рулящих всем существ на 10–м бараке – теперь там оба, в том числе и то мелкое чмо, что рулило здесь), потом “красные”, в самом низу “обиженные”, которых вообще за людей никто не считает. Но и внутри самих каст – тоже строгая иерархия, и ярче всего она видна именно здесь, среди “красных”. Колонические” “козлы”, всякие СДиПовцы, СОПиТовцы и пр., стоящие целый день на постах, пропадающие на работе и приходящие в барак только ночевать – считаются здесь низшим сортом, “пехотой” – это еще наиболее вежливое выражение в их адрес. Им строго запрещено, например, курить в секции, ходить (точнее, не лежать) после отбоя, они обязаны выходить на проверку за полчаса до времени ее формального начала, и т.д. (теперь и на 7–часовую стали выгонять в 7, максимум в 7–15 вечера, хотя никакой уборки, которой это мотивируют после 9 вечера, после семи в бараке нет). А вот “козлы” барачные (из которых здесь сейчас большинство – из тех же СДиПовцев и СОПиТовцев, ушедших с прежней работы) – те как бы автоматически считаются элитой, высшим сортом, белой костью. Они могут командовать, могут открыто нарушать те же самые правила, которые заставляют соблюдать “пехоту” – и ничего, все нормально! Ну представьте, как если бы за курение в секции вам строго выговаривал бы “козел”, сам преспокойно дымящий в это время сигаретой, – здесь же, в секции! Такое тоже бывает, и если ему ткнуть в эту очевиднейшую несообразность, несоответствие его слов и дел – то он ничуть не смутится, а спокойно ответит вам: мол, мне – можно, потому что я – общественник! То же самое – с выходом (выгоном) на проверки: “низших” истерическими воплями выгоняют за полчаса, сами – выходят перед самой проверкой, часто когда уже “пробьют” “мусоров”. На все вопросы и упреки – ответ примерно тот же. Т.е., тут у них отсутствует даже самое общее представление о том, что правила должны быть одни для всех; буквально, откровенно и совершенно легально считается, что для “низших” (“пехоты”) – все правила обязательны, во всей их строгости, а “высшие”, которые следят за их выполнением “низшими”, сами соблюдать их не обязаны, вот прямо так в открытую и считается, что не обязаны, – раз, мол, они “общественники” (в отличие, допустим, от меня), то могут делать что хотят! Де–факто, они одни только, эти “барачные “козлы”” и живут здесь нормально, с минимумом “режима” – так же, как на других бараках блатные...

22.2.10. 8–20

Зарядки с утра не было, – и морозище безумный на улице, и “праздники”. 22–е и 23–е – понедельник и вторник – объявлены выходными в честь Красной армии...

Низенькая злобная цыганская обезьяна, не встававшая, вопреки обыкновению, с ночи до самого завтрака, когда уже объявили: “Выходим на завтрак!” – вдруг, услыхав чьи–то слова о ком–то, выскакивает спросонья в одних трусах из своего проходняка и “грозно” рычит: “Ну, кто тут не встает с самого подъема??!!!”...

Мороз все эти дни стоит действительно чудовищный, позавчера вечером – сапожник посмотрел термометр на 4–м – было минус 32°! В Москве даже представить нельзя в конце февраля такие морозы. Вчера – днем вроде стало чуть потеплее, окно в туалете, полностью замерзшее, даже начало таять; но вечером – опять... Сегодня, видимо, будет то же самое. Прихожу с завтрака минут 35 восьмого – и уже практически светло, и темнеет гораздо позже, где–то ближе к 6 вечера. Яркий свет, солнце хоть и не греет в такой мороз, но сияет – день будет яркий, солнечный. Глядя в окно на это озаренное солнцем небо и крышу соседнего барака, поднимается настроение. Все–таки, как–никак, а – весна! Пережил я и эту страшную, лютую зиму, выдержал. Вылез потрепанный, но живой, из всех этих каждодневных, со стороны вроде бы даже и незаметных испытаний. Третья весна уже начинается у меня здесь – лучшее время в году, и от этого особенно радостно. Последняя... Следующей весны я застану здесь лишь начало, неполный месяц, 20 дней, а на 21–й пойду домой. Началась сегодня 56–я неделя до конца, мне осталось 391 день, или год и месяц.

Вчера утром ничего записать не смог – разговорился надолго с соседом сверху, тем самым, которого обезьяна битьем заставила стать подметальщиком в секции. Ему, оказалось, всего 22 года, он москвич из Ново–Косино (это я знал и раньше, только он говорил про Новогиреево – вроде там тоже жил); к моему удивлению, оказалось, что он был со мной в карантине, вместе приехали сюда в 2007 г. Я его там абсолютно не помню. Здесь он был на 10–м, пытался даже на 13–й перевестись (уже осенью 2009, когда меня там не было), а в декабре 2009 перевелся сюда, – так что он не со 2–го барака, как я думал раньше.

Но и это все он рассказывал мне еще раньше, а вчера, тайком, шепотом и оглядываясь – рассказал, что работал на “промке” в теплице, это объект Демина , нач. оперчасти, и он про Демина знает всё, вообще всё. Слухов о нем и его делишках я слышал много; мелкий стукачонок с 13–го, тоже близко его знающий, все обещал тоже рассказать весь компромат на Демина, но боится, трус несчастный (хотя все равно уезжает скоро на “девятку” как “второход”). А этот вот – не побоялся; осталось ему сидеть всего 5 месяцев.

Но весь ужасный компромат на Демина оказался ерундой, не вызывающей у меня ни ужаса, ни возмущения. Стукач говорил, что он курит анашу с приближенными из зэков и сам носит им телефоны, – ну и пусть их, я решительно против запретов на то и на другое. А вчерашний москвич рассказал про телефоны подробнее: мол, люди Демина, т.е. те, кто работает на “его” объектах, все в курсе. Представьте, например, такой финт: одному из этих “его” людей приходит посылка, набитая телефонами. По правилам, посылка вскрывается в посылочной только при выдаче, в присутствии получателя. Но Демин, узнав, что она пришла, звонит в посылочную и говорит: этот человек (получатель) находится у меня в оперативной разработке на предмет наркотиков, так что несите–ка посылку сюда, мне в кабинет. Ему приносят, он вскрывает, отдает зэку телефоны, тот их здесь, на зоне, нелегально продает другим з/к, прибыль они делят с Деминым пополам.

М–да, вот тебе и Демин Сергей Витальевич, начальник оперчасти ИК–4! Герой, однако... Но, как уже было сказано, против телефонов в зоне, которые, пусть и запрещены, можно, не мучаясь, прямо тут купить за деньги, я ничего не имею. Мне тоже, как персонально мне ни запрещай, перепадает иной раз позвонить с них, особенно когда надо это срочно. В общем, как раз тот случай, когда коррупция полезна и помогает элементарно выжить под бременем безумных и изуверских официальных запретов. А вот начальство и прокуратура вполне могут Деминым сильно заинтересоваться... :))

Еще кое–что интересное рассказал он про Демина. Полностью подтвердил, в частности, мои личные наблюдения, что именно Демин рулит блатными во главе с их “по(д)ложенцем”. В том году, как раз год назад, его посланец (уже, говорят, вывезенный отсюда) приходил с этой темой ко мне, а тут сосед мой рассказал такую историю. Прошлым летом затянул он телефон в обход Демина, сам, и звонил с него тайно, ночью, ЛЕЖА в беседке во дворе 9–го барака. Однако Демин как–то узнал его номер, позвонил (или кого–то из “мусоров” попросил позвонить) и попробовал телефон принести. Тот отшутился: мол, еще раз позвоните, я маме скажу, она милицию вызовет, – и номер сразу же поменял. Однако через пару дней “близкий” “положенца” (я этого “близкого” не знаю)подозвал его и спросил: “Говорят, у тебя телефон есть?” – “А кто говорит?” – “Те, кто у тебя его видел”. А т.к. парень звонил ночью, лежа, на улице, да еще в беседке – видеть его не мог никто, и информация эта могла поступить к блатным только от Демина. Короче, телефон этот блатные у него все же забрали.

Еще говорил он что–то – как я понял, о том, что есть и другие каналы поставки “труб” на зону, помимо Демина – и он, видимо, их старается прикрыть, т.к. для него они конкуренты. Короче, яркий образ из этого рассказа: на “промке” есть вышка, и с нее часовой может сбросить тебе мешок с телефонами... Не знаю уж, правда это или нет, а уточнять – и народу много всегда вокруг, да и подозрения вызывать не хочется.