Еще и еще раз, снова и снова меня точно в самое сердце колет: до чего непереносимо, до дрожи мерзко и оскорбительно слушать эту буянящую полоумную тварь шимпанзе, да даже и просто находиться с ним в одном помещении. Оно разносит кого–то в своем дальнем углу, истошно орет матерщину, беснуется, бешеными криками – то “Наташа!!!”, то “Анжелика!!!”, то “Наталика!!!”, и т.п. – зовет несчастного “обиженного” работягу Андрюху, одного из своих личных шнырей (в смысле тазиков, горячей воды, стирки и т.д.). Пристрелить бы эту тварь, да и дело с концом...
Закрыв “пожарный водоем” у столовки досками, мразота в погонах теперь, конечно же, не забыла восстановить и забор между ним и будкой “нулевого поста”, незадолго до того врытый, но вынужденно снятый на время ремонта “водоема”, чтобы могли подъезжать машины. Все это время от него оставалась только калитка, приваренная прямо к домику “нулевого поста”; и вот сегодня, когда мы шли на обед, работяги–зэки врывали и сваривали там остальные куски этого забора – как всегда, из вертикальных прутьев выше человеческого роста. Посмотрим, куда они его на сей раз дотянут – только до своей ямы с водой, как было до этого, или дальше. Старый алкаш–сосед очень озабочен и удручен: 2 или 3 месяца ему не пишет его “баба” (как он обычно именует сожительницу на 10 лет старше его, т.е. 60 лет, в доме которой он жил последние годы до ареста). Он боится, не умерла ли она, т.к. в этом случае ему и возвращаться–то (18 декабря освобождается) некуда, – с детьми ее, которым принадлежит дом, он в плохих отношениях. Но показательно другое: ни телефонов, ни адресов всей родни и соседей в своем селе он не помнит, а только помнит зрительно, где они живут. У “бабы”, естественно, в доме нет никаких телефонов; у самого алкаша тоже никогда не было мобильника (“он мне на ... не нужен!!!”); в результате – кому и написал с просьбой сходить и узнать, не отвечают, а остальным – не может и написать, не знает адресов, не помнит названий улиц. Несколько раз просил в письмах у “бабы” дать телефон ее дочери (той самой, на которую записан дом и с которой он в плохих отношениях), но та не дала: сама она не знает, а дочь ей, видимо, не дает... Короче, дикари, пещерные люди. Ни телефонов, ни адресов, ни на кого нельзя положиться, всем плевать... Итог жизни, прожитой в сплошном беспробудном пьянстве, воровстве, дебоширстве, в сплошном угаре...
24.7.09. 8–55
С вечера, после проверки, все начало заволакивать густым туманом, и сегодня утром, сквозь остатки этого тумана, при мягко, неярко светящем сквозь облака солнце – вдруг на запретке множество паутинок, покрытых росой и только потому заметных, и густая роса на траве. Помню, точно так же и в том году, ближе к осени, тоже я замечал эти росные паутинки на ржавой “рабице” запретки, – много–много их... Началось, считай, уже самое романтическое время в году – конец лета и ранняя осень, конец июля, август, сентябрь и до начала октября, до дождей. Самое романтическое время, особенно мне памятное по последнему, 2005–му году. Последнему моему году на воле...
Света опять нет. Еще вчера к вечеру пошли слухи, как обычно, а после отбоя завхоз, зайдя в секцию, официально объявил: “Мужики, завтра с 8 до 3–х света не будет!”. Ни счета, ни воды, естественно, – и ни бани (сегодня пятница). Ходили на завтрак – труба бани дымила вовсю; что, кроме котла с заранее налитой водой, там могли греть? Я хотел попробовать сходить – но вернулся один раньше меня пошедший полублатной хмырь с тапками и пакетом в руках – по его роже судя, вернулся он ни с чем, и я таким образом был избавлен от необходимости переться проверять самому.
С тоской думаю, как позвонить матери после свиданки, с которой я выйду 30–го. “Телефониста” звать – омерзительно; он потребует чуть не половину моей передачи, и шоколад, и чай, и колбасу, и банки, и т.д. и т.п. Боюсь, что его и звать не понадобится, – прибежит, сука, сам. Тогда я хоть позвоню, действительно, – с этого и начну разговор. Но после отказа в его требованиях в ближайшее время пользоваться его “трубой”, увы, не придется...
25.7.09. 8–43
Голова начинает теперь болеть даже не с утра, а еще с ночи. Эту ночь я вообще плохо спал , – просыпался даже не 3 раза, как обычно, а не меньше 4–х. В какой–то из них, около 4–х утра где–то, уже ломило башку, как проснулся. Не то чтобы смертельно, но неприятно, каждый удар сердца отдается болью в левом полушарии. Решил не ждать, не мучиться, сразу же принять цитармон. Принял, лег, – вроде стало полегче, но не до конца. Еще и живот начал болеть. В таком состоянии все, понятное дело, раздражает до крайности, – и само то, что тут находишься, и соседи, и все вокруг. Например, то, что эта старая вшивота, сука–сосед в проходняке, норовит встать именно тогда, когда встаю я, – около 5–25 – 5–30. Если не спит – увидев, что я встал и одеваюсь, тоже подскакивает и начинает одеваться, нет чтобы подождать, пока я оденусь и уйду; нет, приходится в узеньком проходнячке, где и одному–то не повернуться, одеваться еще и вместе с этой тварью, ни встать, ни повернуться нормально не дающей. Ну да, эта вшивота и в столовку–то начинает одеваться, когда видит, что я одеваюсь (ботинки надеваю), и время целый день спрашивает, каждые полчаса, – рвань несчастная, ничтожество, своего ничего нет, ни курева, ни чаю, а уж о своих часах – и говорить нечего... Вшивые голодранцы, прожившие жизнь и на 6–м десятке, сидя в зоне, никому на этом свете не нужные – ни родне, ни друзьям...
Башка все равно болела, пришлось принять еще одну таблетку цитрамона, запить соком. (Вчера – диво дивное! – никто ничего в ларьке у меня не вымогал, даже слова не сказал, – и я купил только 2 пакета сока, на 78 р., больше ничего.)Только тогда она прошла. В ожидании этого – так плохо мне было, что и лежать я не мог, и в секции казалось душно, – пошел гулять на двор, еще до всякой зарядки. Удачно очень поймал наконец там этого роскошного кота с 7–го барака, – здоровый, серый, с белой грудью и брюхом, с зелеными огромными глазищами. Никак не дается в руки, только пару раз до сих пор мне удавалось его изловить, – а он такой красавец, такой соблазнительный с виду, прямо не могу, и очень на Маню похож. Он Маню и караулил, и не он один – 5 (!) котов стерегло ее, сидящую на какой–то дощечке, торчавшей из забора где–то на полметра от земли, а они – вокруг нее на земле. К этому соблазнительному котяре (даже имени не знаю) я тихонько подкрался сзади, замирая, когда он на звук шагов тревожно оборачивался. :)) Главное, что от поимки и от возни с ним у меня сразу же улучшилось настроение, совершенно ужасное с момента пробуждения.
Тупой бывший стирмужик УДО таки не прошел, вопреки моим ожиданиям. Банки мыть они с дружком–земляком тоже последние дни что–то не ходят, или совсем ненадолго. Сейчас, после завтрака, я слышал, как одному из недавно “поднявшихся” новичков он тихонько говорил, что хочет устроиться в “шушарку” (столовую). Как же – куда угодно, только бы не “торчать на бараке”. А на бараке ему не нравится потому, что здесь он считается у блатных шнырем (как бывший заготовщик, видимо), и его постоянно дергают что–то убирать, ставить чайники, таскать раз в месяц “гуманитарку” и т.д.
26.7.09. 16–46
Все повторяется, и не о чем писать. Опять дикая жара на улице. Опять едет ко мне мать, – вот сейчас должны уже они с Фрумкиным ехать на вокзал. Опять дозвонилась она сегодня, незадолго до ужина (т.е. до 16–00, т.к. воскресенье) на старый номер в бараке, но уже на новую “трубу” – впервые за эти 3, что ли, недели...
Опять сегодня ночью не дали нормально поспать. Где–то около 2–х часов, уже проснувшись, я услышал, как с того конца в секцию вошло мерзкое шимпанзе с кем–то из своих приблатненных “питомцев”, видимо, и стало громко, как всегда, раздраженным тоном и ничуть не обращая внимания на ночь и на спящих, читать ему лекцию. Все о том же – об “уважении”, “общении” и т.д. Причем уважения к тем, кого непосредственно эта истерическая речуга разбудила, не было заметно со стороны этой полоумной твари никакого. Речь у них шла о каком–то недавнем разговоре между тем, кому читалась эта лекция, и другим блатным, и шимпанзе раздраженно втолковывало свои великие откровения: что когда тебе человек что–нибудь правильно (именно правильно, – это особо подчеркивалось!) говорит, то нельзя в ответ говорить ему слово “нет”, потому что тогда получится, что он врет, и он должен будет тебя бить. (Как определить, правильно ли говорит этот человек, или и в самом деле врет, шимпанзе почему–то упомянуть забыло.) А также, если он тебе что–то ПРАВИЛЬНО говорит, то нельзя задавать ему вопросы, а надо сначала сказать: “Добро!”. Первое время я прислушивался к этой дичи, смеясь про себя и стараясь получше запомнить (все–таки обезьяньи поучения такого уровня – экзотика и редкость, чем–то напоминает книжку и мультфильм про Маугли... :), но потом надоело. Однако тут я обнаружил, что, увы, заснуть больше не могу, т.к., видимо, мозг мой вздрючен этими откровениями больше, чем надо. Не мог даже когда эта нечисть заткнулась и куда–то ушла, – времени оказалось уже около 4–х. М.б., поворочавшись, и заснул бы часам к 6–ти, но тут как раз проклятый подъем (спасибо, хоть без зарядки – по случаю воскресенья). Хотя в принципе, наверное, можно было спать: “мусора” дошли до нас только около 7 утра...
