Пока шло обсуждение технических сторон демонстрации, которая вполне могла перерасти в восстание, открылся Первый Всероссийский съезд Советов.

Сразу же начались дебаты и, когда министр почтовой и телеграфной связи меньшевик Церетели заявил, что в настоящий момент в России нет политической партии, которая смогла бы осуществлять власть, Ленин громко воскликнул: «Есть! И большевики готовы «взять власть целиком»!» Ответом ему был громкий хохот собравшихся. Столь веселое настроение противников не смутило Ленина, и 6 июня на совместном заседании Центрального Комитета партии, Петербургского комитета и Военной организации он призвал к проведению демонстрации солдат и рабочих.

Против выступили Каменев, Зиновьев и Ногин, а Сталин глубокомысленно заметил, что ситуацию «нельзя форсировать, но нельзя и прозевать». Выступление было намечено на 10 июня, а уже 8 июня подготовленные большевиками рабочие устроили забастовку. В тот же день к морякам в Кронштадт полетели телеграммы с просьбой «поддержать демонстрацию».

Сталин написал воззвание «Ко всем трудящимся, ко всем рабочим и солдатам Петрограда», в котором призывал к поддержке демонстрантов. Исполком Петросовета увидел в демонстрации самую обыкновенную провокацию и запретил ее проведение. Однако Ленин и не подумал слушать ненавистных ему «предателей социализма» и на закрытом совещании Петроградского комитета заявил о том, что «мирные манифестации» остались в прошлом.

И тогда этим вопросом занялся съезд. Делегаты прекрасно понимали замыслы Ленина, и не случайно Б. Богданов предложил раз и навсегда отмежеваться от большевистских провокаторов, а Церетели назвал их действия заговором с целью захватить власть. «Если съезд не предпримет пресекательных мер, — заявил Чхеидзе, — завтрашний день может стать роковым для революции», и съезд проголосовал за запрещение выступления. Наивно полагая, что большевики вряд ли осмелятся на решительные действия, делегаты съезда предложили провести 18 июня массовую демонстрацию со свободными партийными лозунгами в память жертв революции.

Ленин мгновенно сообразил, что надо делать, и «Правда» опубликовала его статью «К демонстрации 18 июня». «Тов. рабочие! — призывал вождь. — Тов. солдаты! Готовьтесь к воскресной демонстрации... Нам нужна не только прогулка. Нам нужен смотр сил... Долой контрреволюцию! Долой царскую Думу! Долой десять министров-капиталистов!»

Воспрянул духом и Сталин. Он выразил резкий протест по поводу отмены демонстрации и вместе со Смилгой даже подал заявление о выходе из состава ЦК. «Демонстрация, — писал он вслед за Ильичем, — должна явиться смотром сил партии, предупреждением Временному правительству, планирующему начать наступление на фронте, и перейти в политическое наступление на революционные силы»... «При виде вооруженных солдат буржуазия попрячется». И этим самым смотром сил партии, благодаря стараниями Сталина, она и стала! Вопреки ожиданиям меньшевиков и эсеров, почти 500 тысяч демонстрантов дружно скандировали... большевистские лозунги.

«Ясный, солнечный день, — писал Сталин в «Правде» о выступлении 18 июня. — Бесконечная лента демонстрантов. Шествие идет к Марсову полю с утра до вечера. Бесконечный лес знамен. Закрыты все предприятия и заведения. Движение приостановлено. Многие демонстранты проходят с наклоненными знаменами. «Марсельезу» и «Интернационал» сменяют «Вы жертвою пали». От возгласов в воздухе стоит гул, то и дело раздаются: «Долой десять министров-капиталистов!», «Вся власть Совету рабочих и солдатских депутатов! В ответ со всех сторон несется громкое одобрительное «ура»!»

На удивление, демонстрация прошла мирно. Не было сделано ни единого выстрела, но в то же время она явилась грозным предупреждением Временному правительству и всем противникам Ленина. И как это ни печально, большевики находили все большую опору среди населения столицы.

Успехи большевиков на июньской демонстрации были несколько смазаны удачным началом наступления на фронте русской армии. После двухдневной артподготовки 18 июня русские войска прорвали фронт и овладели укрепленными линиями. На следующий день атаки возобновились, и за два дня непрерывных боев было взято в плен 300 немецких офицеров, 18 тысяч солдат и захвачено 29 орудий и много других военных трофеев.

Разнесенное телеграфом во всей России известие о победе вызвало всеобщее ликование и подняло потерянные уже надежды на возрождение былой мощи русской армии. В докладе Временному правительству Керенский писал: «Сегодня великое торжество революции. 18 июня русская революционная армия с огромным воодушевлением перешла в наступление и доказала России и всему миру свою беззаветную преданность делу революции и любовь к свободе и Родине...»

И именно это «удачное», как выразился сам Сталин, наступление вызвало манифестации «черных» (правых экстремистов) на Невском и, в сущности, свело на нет моральную победу большевиков на демонстрации 18 июня. Что оставалось делать большевикам в такой ситуации? «У нас, — скажет позже Сталин, — было решено переждать момент наступления на фронте, не поддаваться на провокацию и, пока идет наступление, ни в коем случае не выступать, выждать и дать Временному правительству исчерпать себя». «Один неверный шаг с нашей стороны, — вторил ему вождь революции, — может погубить все дело... Если и удалось бы сейчас взять власть, то наивно думать, что, взявши ее, мы сможем удержать». И Ленин был трижды прав: без влияния в массах и Советах нечего было и думать о власти. Ну а чтобы идти к ней, надо было, по его мнению, «бороться за влияние внутри Советов». «Не нужно предупреждать событий, — заклинал он. — Время работает на нас!» И это говорил тот самый Ленин, который еще недавно требовал немедленного выступления, а теперь сам выступал со столь критикуемых им каменевских позиций.

«Сомнения невозможны, — писал Сталин, — сказка о «заговоре» большевиков разоблачена вконец. Партия, пользующаяся доверием огромного большинства рабочих и солдат столицы, не нуждается в «заговорах». Только нечистая совесть или политическая безграмотность могла продиктовать «творцам высшей политики» «идею» о большевистском заговоре».

Бывают ли «творцы высшей политики» с чистой совестью — вопрос, надо заметить, весьма спорный, но дальнейшие события подтвердили их идею о большевистском заговоре. И крайне недовольный мирным характером демонстрации Ленин, по словам Подвойского, вечером 18 июня в сердцах воскликнул: «Вооруженное восстание победит если не через дни, не в ближайшие недели, то, во всяком случае, в ближайшем будущем!»

Это «ближайшее будущее» наступило уже в начале июля. Как и всегда бывает в таких случаях, во многом его наступлению способствовало значительное ухудшение продовольственного снабжения столицы (уж не Парвус ли постарался?). Ленин не хотел больше ждать и желал дать Временному правительству решительный бой. Как всегда, чужими руками. Он прекрасно знал нежелание находившихся в Петрограде солдат идти на фронт и решил сыграть на этой весьма тонкой струне. Петроградский гарнизон насчитывал почти 150 тысяч солдат, и ни один из них не рвался в окопы.

После революции будут часто и много восхищаться якобы революционными солдатами и матросами. Но... никакими они революционными не были. Это были самые обыкновенные бездельники, окопавшиеся в тылу и не желавшие менять сытую и безопасную жизнь на фронтовые будни. Отличительной чертой «революционных» матросов было их полнейшее нежелание кому-либо подчиняться. И не случайно именно «братишек» было много среди анархистов. Со временем их призовут к порядку, но тогда, в июле 1917-го, они еще говорили с большевиками на равных.

Выступать решили в начале июля на состоявшемся в особняке Кшесин-ской совещании большевиков. Вождь на совещании отсутствовал. Сказавшись больным, он пребывал на даче Бонч-Бруевича в деревне Нейвола. Что, конечно же, выглядело весьма наивным. Ну кто бы мог поверить в то, что большевики решились на новое выступление без санкции вождя? Да и кто тогда требовал от восставших в обязательном порядке захватить здание, где помещалась военная контрразведка, и уничтожить все компрометирующие вождя документы? А их, надо заметить, там хватало. И чего, например, стоило только одно указание Германского Имперского банка за № 7432 от 2 марта 1917 года представителям всех германских банков в Швеции.