Но Ленина это мало волновало. Все эти перлы в глазах вождя меркли по сравнению с тем, с какой легкостью Сталин забывал сказанное им еще вчера при смене своих политических ориентиров. А для вождя это было куда важнее, особенно сейчас, когда в партии начались дискуссии по национальному вопросу.

19 апреля состоялось заседание ЦК в связи с обращением Социал-демократической партии Финляндии, в котором речь шла об автономии страны. Ленин не только поддержал его, но и дал согласие на выход Финляндии из состава Российского государства. Однако большинство высказалось против предложенной им резолюции, а верный своей подпольной тактике Сталин вообще промолчал. Вопрос о самоопределении наций было решено перенести на Апрельскую конференцию, и именно там Ленин решил использовать Сталина в качестве докладчика по вопросам о нациях.

И по сей день существуют в общем-то совершенно наивные объяснения такого решения Ленина. При этом ссылаются, как правило, на то, что сам Ленин был русским, а потому и счел неудобным выступать против таких «националов», как поляк Дзержинский, украинец Пятаков и грузин Махарадзе. И именно поэтому он якобы так нуждался в «чудесном грузине», который уже зарекомендовал себя знатоком национального вопроса.

Думается, что все это не так. Зная Ленина, трудно себе представить, чтобы ему было что-то неудобно, особенно если это касалось политики. Не совсем понятно и то, почему «русский» Ленин не мог делать этот доклад именно по этой причине. Вот если бы он призывал не к самоопределению, а к автономии, тогда другое дело. Поскольку именно тогда в его призывах можно было усмотреть великорусский шовинизм.

Помимо всего прочего, Сталин по большому счету должен был только зачитать написанную Лениным резолюцию, о чем всем было прекрасно известно. И все дело было, по всей видимости, в том, что Ленину надо было обязательно как можно ярче «засветить» на конференции Сталина и тем самым предупредить всех, что это его человек. Он уже подбирал кадры на заглавные роли в партии, и Сталин отвечал многим его требованиям.

Ну а то, что Сталин был политиком откровенно слабым, Ленина не смущало. Да и не нуждался он по большому счету в умах (они только мешали ему), и куда больше ему были нужны исполнители его воли и «свои люди» в ЦК.

Если же называть вещи своими именами, то это была самая настоящая сделка. В обмен на членство в ЦК (а значит, участие в политике и обладание известной властью) Ленин предлагал Сталину полное забвение всего того, что он говорил и делал весной 1917-го. Иными словами, за полную лояльность Сталин получал весьма лакомый кусок — власть и политику. И он это предложение принял...

Самым же интересным во всей этой истории было то, что Сталин стал ленинским рупором по национальному вопросу, совершенно не веря в то, что ему предстояло говорить. Он никогда не был сторонником самоопределения, о чем, не удержавшись, заявил в своем выступлении: «Я могу признать за нацией право отделиться, но это еще не значит, что я обязан это сделать... Я лично высказался бы, например, против отделения Закавказья, принимая во внимание общее развитие в Закавказье и в России...»

Пройдет всего несколько лет, он сойдется в прямом споре с вождем на эту тему, и за его политику в Грузии тот назовет его «Держимордой». Придя к власти, Сталин покажет все то, что он думал о самоопределении наций. В 1932 году он положит семь миллионов крестьян в схватке с националистической Украиной, а в конце Отечественной войны одним росчерком пера обречет на страдания и лишения чуть ли не десяток малых народов, уличенных им в предательстве. Но как когда-то Париж для короля-гугенота стоил обедни, так и в апреле 1917-го для Сталина ЦК стоил столь милой его сердцу автономии.

Когда читаешь то, о чем говорилось на Апрельской конференции, удивляет в первую очередь даже не то, что говорили о нациях всего-навсего час, а то, что Дзержинский, Пятаков и Махарадзе вещали от имени целых народов так, словно эти народы их уполномочивали. Нет смысла повторять все то, что говорили эти люди по одному из самых сложнейших вопросов современности по той простой причине, что они мало что в нем понимали.

С той поры прошло почти сто лет, но и сегодня так никто и не ответил, как же надо на самом деле решать национальные проблемы. И, как показывает печальная практика, решают их и по-прежнему с помощью оружия.

Так что же говорить о тех временах, когда этим вопросом занимались не политики, экономисты и социологи, а революционеры, для которых на первый план при решении любого вопроса всегда выходило его классовое содержание. Потому и Пятаков, и Дзержинский в один голос говорили о том «реакционном факторе, направленном против социализма», который скрывался в лозунге независимого государства. Потому и считали, что образование национальных государств в обстановке империалистической эпохи — «есть вредная и реакционная утопия». И говорилось это в период распада империй, которые и разваливались только благодаря тому, что революционная по тем временам буржуазия шла по национальному пути.

В противовес им Сталин убеждал, что любая нация имеет право на самоопределение. Но в то же время, делал оговорку, это самое право нельзя смешивать с вопросом о «целесообразности отделения той или иной нации в тот или иной момент». И этот сложный вопрос партия пролетариата должна решать только в соответствии с интересами всего «общественного развития и интересами классовой борьбы».

Финляндии обещали самоопределение? Что ж, делать нечего, надо держать данное слово, а вот что касается других наций... то здесь дело другое... Да и чего, собственно, волноваться, успокоил делегатов Сталин, ведь теперь, когда царизм уничтожен, девять десятых народностей не захотят отделяться. И если они захотят, то партия всегда готова предложить этим народностям областную автономию, что, конечно, не имеет ничего общего с бундовской культурно-национальной автономией...

Сталин говорил всего пять минут, и тем не менее всем сидевшим в зале стало ясно, что право любой нации на самоопределение будет в конечном счете решать не сама нация, а большевистская партия. Уже понимая, что дело проиграно, Махарадзе предложил снять с обсуждения национальный вопрос и не принимать по нему резолюций. Но... было уже поздно. За сталинскую (ленинскую) резолюцию было подано 56 голосов. 16 человек высказались против и 18 воздержались.

А это была уже победа. Да, почти четверть всех присутствующих не поддержали ленинское предложение. Да, поляк Дзержинский, украинец Пятаков и грузин Махарадзе подвергли резкой критике его взгляды, и, помимо самого Сталина, его не поддержал ни один представитель национальных меньшинств, и тем не менее идея «права наций на самоопределение» победила.

В другой резолюции конференции был принят лозунг «Вся власть Советам!», что вовсе не означало начало немедленных революционных действий. Что же касается Учредительного собрания, требование о созыве которого содержала программа партии, то в резолюции Апрельской конференции оно называлось вместе с Советами потенциальным преемником государственной власти.

Сразу же после принятия резолюций был зачитан список нового Центрального Комитета, и не трудно догадаться, какую радость испытывал Сталин, став третьим по числу поданных за него голосов (97) после Ленина (104) и Зиновьева (101). И эти 97 голосов свидетельствовали о его сближении с Лениным. Что ж, ничто не ново под луной, и Париж действительно стоил обедни...

«Впервые, — писал Дейчер, — Сталин подтвердил свое право на лидерство, набрав большее число голосов в прямых, открытых дебатах. Для партийного актива он был теперь уже знакомой фигурой, хотя для аутсайдеров по-прежнему оставался лишь именем».

Да, все так, и «знакомой фигурой» Сталин уже был, а вот «свое право на лидерство» он отнюдь не «подтвердил», а получил его из рук Ленина. И не трудно себе представить, где оказался бы Сталин, если бы продолжил поддерживать Каменева и Церетели. А вот почему Ленин не сделал ставку на изначально преданных ему Шляпникова, Залуцкого или Молотова — это большой вопрос, на который теперь не ответит уже никто...