С вокзала Сталин отправился к Аллилуевым, единственным в столице людям, которые могли приютить его. Иосифа встретили как родного, и он весело рассказывал о том, как поезд останавливался на вокзалах и доморощенные ораторы, то и дело ударяя себя в грудь, повторяли напыщенные фразы о пришествии долгожданной «святой русской революции».

И больше всех смеялась младшая дочь Сергея — красавица Надежда, не сводившая своих больших выразительных глаз с вошедшего во вкус Сталина. Да и сам он все чаще и чаще задерживал свой далеко не скромный взор на милой. Надя удивительно расцвела за это время. Правильным овалом лица, черными бровями, слегка вздернутым носиком, смуглой кожей и мягкими карими глазами она походила на гречанку, в жилах которой каким-то удивительным образом оказалась замешана и цыганская кровь.

Как и все Аллилуевы, Надежда искренне верила в социалистические идеи. Молодая и романтически настроенная, она смотрела на своего крестного (ребенком Надя упала в реку, и Сталин спас ее от верной смерти) восторженными глазами. В ее представлении это был самый настоящий рыцарь революции, с честью прошедший через ад тюрем, этапов, побегов и ссылок.

Сталин весьма живописно рассказывал о суровой заполярной природе и жестокой нужде, которую испытывали ссыльные, но сам он пребывал уже далеко от всего пережитого. Голод, холод и тоска остались в прошлом. Сейчас его куда больше волновало собственное будущее. Ведь именно теперь, когда Ленин и другие лидеры партии находились в своих женевах, у него имелись все шансы устроить его самым надлежащим образом.

Ну а чтобы лучше понять, в каких условиях предстояло работать Сталину, надо вспомнить политическую ситуацию весной 1917 года. И не только из-за любви к истории: именно она во многом определила не только поведение самого Сталина, но и все дальнейшие события.

К приезду Сталина в Петроград власть в стране принадлежала Временному правительству и Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Командовал войсками Петроградского округа генерал Корнилов.

Правительство было сформировано из представителей правой буржуазии и крупных помещиков, наиболее важные посты получили кадеты. Они являли собой единственную в России либерально-демократическую партию и, будучи носителями «европеизированного» сознания, мечтали о преобразовании России парламентским путем по западному образцу.

Львов, Гучков, Милюков, Мануилов, Терещенко, Шингарев... Это были честные и в большинстве своем способные люди, которые объявили амнистию политическим заключенным, провозгласили гражданские свободы, заменили полицию «народной милицией» и провели реформу местного самоуправления. На большее они оказались просто не способны. По причине интеллигентской мягкости, с которой новое государство строить было нельзя. Да еще в таких экстремальных условиях, в которых они очутились. И как это ни печально для них, они, в отличие от Ленина, пытались делать революцию в белых перчатках.

«Что такое истинный кадет? — вопрошал в своих «Записках старого петербуржца» Л.В. Успенский и сам же отвечал: — Прежде всего все они были до мозга костей интеллигентами, даже интеллектуалами: полуполитическими деятелями, полупрофессорами. Настоящий кадет выглядел, да и в глубине своей был человеком хорошо образованным, человеком с хорошими теоретическими познаниями по части истории страны, Европы, мира...

Среди них были англофилы... Все они были несомненными западниками. Всюду — и на кафедрах университетов, и на думской трибуне — они стремились быть прежде всего «джентльменами»... Но при этом все они, начиная со своего идейного вождя и учителя Милюкова, оставались... «прекрасными теоретическими человеками»... Они превосходно разбирались в политике Древнего Рима, в эпохе Кромвеля, во всем, что рассказывали о прошлом их современники — историк Сеньбос или наши профессора-сеньбосы Виноградов и Платонов. Они были до предела «подкованными» во всем, что касалось прошлого — далекого и близкого. Но у них не было ни малейшего представления о реальных закономерностях современной жизни».

Однако в феврале 1917-го требовались совсем иные качества, и Ленин совершенно справедливо писал, что «эта партия... не может сколько-нибудь прочно властвовать в буржуазном обществе вообще, не хочет и не может вести по какому-нибудь определенному пути буржуазно-демократическую революцию... Кадеты — партия мечтаний о беленьком, чистеньком, упорядоченном, «идеальном» буржуазном обществе».

Мечтая о новом, Временное правительство вместе с тем считало себя преемником старой власти и намеревалось продолжать войну до «победного конца». Что же касается Петросовета, то кто был его истинным создателем и по сей день сказать невозможно. Одни исследователи считают инициаторами его создания руководителей Петроградского союза потребительских обществ. Другие отдают пальму первенства Петербургскому комитету большевиков, который якобы и принял решение об организации Совета.

Есть версия и того, что Исполком Совета рабочих депутатов, а сначала он назывался именно так, образовали освобожденные из «Крестов» революционным народом члены военно-промышленного комитета, которые будто бы прямо из тюрьмы отправились в Таврический, где вместе с представителями социалистических партий и основали Исполком. Но как бы там ни было на самом деле, 27 февраля из стен Таврического дворца, который стал в те дни центром политической жизни, вышло следующее воззвание:

«Граждане! Заседающие в Государственной думе представители рабочих, солдат и населения Петрограда объявляют, что первое заседание их представителей состоится сегодня в 7 час. вечера в помещении Государственной думы. Всем перешедшим на сторону народа войскам немедленно избрать своих представителей по одному на каждую роту. Заводы, имеющие менее тысячи рабочих, избирают по одному депутату...»

Так Исполком Петросовета впервые заявил о себе, и именно этот факт, по словам А.И. Деникина, имел «чрезвычайное и роковое влияние на весь ход последующих событий», поскольку параллельно с Временным правительством был создан орган неофициальной, но, несомненно, более сильной власти, борьба с которым оказалась не под силу правительству.

Почему-то принято считать, что поначалу Петросовет не собирался брать на себя властные полномочия и видел свою задачу «в добровольной передаче государственной власти буржуазии и ее Временному правительству». На самом деле это было не так. Члены Совета не хотели ни за что отвечать, а вот править они желали. Потому и принялись с первого же дня своего существования мешать правительству работать. И именно Исполком Петросовета уже 1 марта осчастливил страну одним из самых отвратительных творений Февраля — приказом № 1.

Выступивший на секретном заседании правительства, главнокомандующих и Исполкома Совета 4 мая 1917 года член Исполкома Скобелев так объяснил появление этого приказа: «В войсках, которые свергли старый режим, командный состав не присоединился к восставшим и, чтобы лишить его значения, мы были вынуждены издать приказ № 1. У нас была скрытая тревога, как отнесется к революции фронт. Отдаваемые распоряжения внушали опасения. Сегодня мы убедились, что основания для этого были».

Еще более откровенно высказался член Исполкома Иосиф Гольденберг. «Приказ № 1, — заявил он в своей беседе с французским писателем Клодом Анетом, — не ошибка, а необходимость. Его редактировал не Соколов: он является единодушным выражением воли Совета. В день, когда мы «сделали революцию», мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили — я смело утверждаю это — надлежащее средство».

Этот самый Гольденберг забыл добавить только то, что этот приказ добил русскую армию, а вместе с ней и российскую государственность. Приказ давал солдатам «демократические права митингов и демонстраций и отменял «чинопочитание». В ротах, полках и батальонах создавались солдатские комитеты с правом обсуждения приказов и правом снимать неугодных командиров.