Да откровенно говоря, и не были все эти собрания для него уже интересными. Отчетный доклад Г.М. Маленкова, доклады М.З. Сабурова, и Н.С. Хрущева... все это было уже до боли знакомое и не несло в себе ничего неожиданного. Он привык к борьбе, к победам, а здесь... Сталин без особого внимания слушал Маленкова, который с упоением говорил о восстановлении за рекордно короткий срок разрушенного войной хозяйства и сыпал давно известными вождю цифрами.
Гордиться и на самом деле было чем. Советский Союз понес огромные потери, и вряд ли какая-нибудь еще другая страна смогла восстановиться так быстро. И причин этого удивительного во всех отношениях возрождения было несколько. Как и всегда, главной стал традиционный энтузиазм советских людей, густо замешанном на ГУЛАГе. Что же касается чисто экономических факторов, то среди ученых и по сей день нет единого мнения относительно того, насколько решающую роль в восстановлении советского народного хозяйства сыграли репарации.
Да и что они значили по сравнению с теми транспортными средствами и промышленным оборудованием, включая целые заводы, которые были вывезены из Восточной Германии, Венгрии, Румынии и даже из Маньчжурии.
«Каждый день к нам приходят рабочие делегации, — писал в мае 1945 года Г. Димитрову лидер венгерских коммунистов М. Ракоши. — которые, ссылаясь на то, что они месяцами хорошо работали для Красной Армии, просят оставить, по крайней мере, часть фабричного оборудования, чтобы иметь возможность продолжать работу. Демонтирование принимает иногда формы, серьезно угрожающие всем восстановительным работам».
Весной 1947 года тот же Ракоши пожалуется Молотову, что «репарации составляют 50% бюджета Венгрии» и если дело так пойдет и дальше, то «выдержать это будет трудно». «Завод железнодорожных сигналов, — сообщали его руководители в секретариат ЦК Польской рабочей партии, — вывозят в Россию, а рабочие этого завода стоят возле завода и не допускают вывоза. Все металлургические заводы грозят забастовать».
Но... иначе и быть не могло. Сталин воспользовался правом сильного, и не надо думать, что тот же Ракоши, представься ему такая возможность, не вывез бы то же предприятие К. Цейса из Вены, как это сделали его старшие братья. Сыграли свою роль в восстановлении советского народного хозяйства и те половинные пакеты смешанных предприятий и торговых договоров, которые Советский Союз заключил как с оккупированными им странами, так и с теми государствами, которые находились в сфере его влияния.
Тем не менее вся заслуга в послевоенном возрождении страны принадлежит в первую очередь народу. И если в первые два послевоенных года общее промышленное производство сократилось, то уже после 1946 года практически все показатели по выполнению четвертого пятилетнего плана были превышены во всех отраслях народного хозяйства во многом благодаря концентрации капиталовложений в тяжелую промышленность и производство средств производства. Но в то же время производство потребительских товаров и продовольствия, а также жилищное строительство оставались на очень низком уровне. И если называть вещи своими именами, то опять выходило так, что увеличивалось то, что нужно было государству, то же, в чем так нуждались его «винтики», находилось в плачевном состоянии.
Правда, заработная плата рабочих и служащих начала расти уже с 1947 года и к 1952 году увеличилась по сравнению с предвоенными годами на 43%. Но беда в том, что деньги не на что было тратить: товаров по-прежнему производилось мало. И именно с того печального времени в советскую жизнь на 40 с лишним лет прочно вошли очереди. Буквально за всем.
Сталин, конечно же, следил за восстановительным процессом, но уже не так активно, как в 1930-е годы. Да и на Политбюро экономические вопросы обсуждались уже не так глубоко. Причин тому — несколько. Сталин уже не являлся главной движущей силой той самой индустриализации, которая должна была его сделать тем, кем он стал после войны. Он устал, и у него уже не было сил следить за всеми этими инвестициями и перемещениями капитала, в которых порой путались сами экономисты.
Он получил (пусть и не все) репарации, заводское оборудование и сырье, а всем остальным должны были заниматься уже другие люди. И пока они, хорошо зная с кем имеют дело, работали и за совесть, и за страх, без которых в СССР не обходилось уже ни одно начинание. Будь то рытье канала, участие в сборной СССР, от которой требовали только первого места в международных соревнованиях.
Как это ни печально, но Сталин куда больше обращал внимание на вал, нежели на качество. Этим объяснялось не только снижение качества продукции, но и появление в выполнении всевозможных планов приписок, поскольку от этого зависели награды и капиталовложения. Более того, стремление как можно больше выдать продукции на гора вело к омертвению инженерной мысли, поскольку на внедрение нового просто не было времени, да и особого желания. Да и зачем, если и старые производственные мощности и методы работы позволяли держаться на плаву. А вперед в России никогда не смотрели.
Такое отношение к науке неизбежно вело к консерватизму и в конечном счете к застою, последствия которого скажутся много позже. Но иначе и быть не могло, поскольку Сталин приказал до минимума сократить любые контакты с остальным миром. Да и что, по его словам, мог дать Советскому Союзу дышавший на ладан Запад? И если рабочих такое положение вещей в общем-то устраивало, то по творческой технической интеллигенции оно било изо всех сил. Оторванные от передовых мировых технологий, советские инженеры, конструкторы и техники были вынуждены вариться в собственном соку. Конечно, подобная изоляция заставляла их напрягаться, но их изобретения в силу указанных выше причин редко доходили до практики. В результате советская промышленность уже тогда начала заметно отставать в техническом прогрессе.
Огромных затрат стоило появление в СССР собственного ядерного оружия, на создание которого работала практически вся страна. Тяжким грузом на плечи трудящихся легло и создание мощного военно-промышленного комплекса, который являлся атрибутом «холодной войны» и борьбы за новый передел мира.
И все же положение в промышленности ни в какое сравнение не шло с той трагической ситуацией, какая сложилась в сельском хозяйстве. Устав от него в годы коллективизации, Сталин не желал и слышать о бедах сельского хозяйства и, как и в начале 1930-х годов, отказался воспринимать реальностью голод 1946 года. Тем не менее кое-какие сдвиги были сделаны, и приоритет был отдан, с благословения вождя, расширению капиталовложений в сельскохозяйственное производство.
Как все и всегда в нашей стране, все кончилось ложью, и на XIX съезде партии Маленков заверил сидевшего в президиуме Сталина, что с проблемой хлеба в Советском Союзе покончено раз и навсегда. После подобного заявления уже никто не осмеливался заговаривать с вождем об истинном положении дел в сельском хозяйстве, да и вряд ли оно его уже интересовало. В последние месяцы жизни Сталина одолевали совсем другие мысли...
Только после смерти Сталина Хрущев поведает Верховному Совету правду о катастрофическом состоянии сельского хозяйства, которое так пока и не достигло даже довоенного уровня (за исключением производства хлопка). При этом показатели роста поголовья скота застыли на уровне 1916 и 1928 годов.
Одной из главных причин столь мрачной картины Хрущев назвал то потрясающее упрямство Сталина, с каким он отвергал все предложения поднять благосостояние крестьянства и таким образом заручиться их сотрудничеством. Судя по всему, за прошедшие полвека он так и не научился смотреть на крестьян иначе, как на врагов, и все еще полагал единственным средством общения с ними язык приказов и директив. А когда надо, то и угроз.
Так многострадальное российское крестьянство в какой уже раз в истории страны стало своеобразным козлом отпущения, поскольку именно на его плечи Сталин переложил все тяготы послевоенного восстановления страны, не дав при этом никакой доли в производимых благах.
