Но самое интересное заключалось в том, что решение куда ему отправляться в этот самый отпуск, принимал не сам Жданов, а... Политбюро. Перебрав несколько мест, его члены остановились на предложенном Сталиным Валдае, хотя для сердечников это было не самое лучшее место. И если верить слухам, то сам Сталин посоветовал лечащим врачам Жданова выводить его почаще на прогулки.

31 августа 1948 года Жданов скоропостижно скончался, и как это случилось, не знает никто. Через неделю после его кончины повесилась экономка. Затем ушел в небытие доктор, делавший вскрытие тела Жданова, а в 1951 году застрелился комендант дачи, на которой умер столь загадочной смертью бывший первый идеолог Советского Союза, причем так, что череп его оказался прострелен дважды.

Сына же Сталин так и не тронул, и Юрий Жданов не только остался в аппарате ЦК, но и стал его зятем. После чего его карьера стала расти как на дрожжах, к году смерти Сталина он был заведующим отделом естественных и технических наук и высших учебных заведений ЦК и его членом.

Брак со Светланой не сложился, однако конец его карьеры был связан скорее со смертью могущественного тестя. Что же касается советских генетиков, противников Лысенко, то все они были разгромлены в угоду сталинскому фавориту. Да и что можно было ожидать от науки, если в ней был установлен к тому времени единственный научный метод — марксистско-ленинский! И этот самый метод будет гробить ее еще несколько десятков лет...

Трудно сказать, насколько повлияла смерть Жданова на решимость его противников перейти в наступление на «ленинградцев», но уже очень скоро Берия ударил по Вознесенскому, что называется, из всех орудий. После истории с книгой Сталин охладел к Вознесенскому, но никаких выводов не последовало, и теперь Берия решил сыграть на том, что Вознесенский не дал хода записке своего заместителя М.Т. Помазнева. Хотя должен был доложить о ней в ЦК и дать свои комментарии. Эту записку из стола Вознесенского выкрал один из агентов Берии, и тот показал ее Сталину. Как потом рассказывал Микоян, Сталин был настолько поражен, что поначалу даже не хотел верить в то, что Госплан занимается фальсификацией отчетности. А когда все подтвердилось, он в ярости прокричал: «Значит, Вознесенский обманывает Политбюро и нас, как дураков, надувает?»

Надо ли говорить, что уже очень скоро было принято решение вывести Вознесенского из Политбюро и снять с поста председателя Госплана.

«Мотивы, — писал Судоплатов, — заставившие Маленкова, Берию и Хрущева уничтожить ленинградскую группировку, были ясны: усилить свою власть. Они боялись, что молодая ленинградская команда придет на смену Сталину».

Конечно, Сталин прекрасно понимал, кто помог Вознесенскому «пасть», и еще несколько раз приглашал его к себе на обеды. Более того, он постоянно спрашивал Маленкова и Берию (нашел кого!), подобрали ли они Вознесенскому приемлемую для его дарований работу. Те тянули, и, в конце концов, Сталин сам предложил назначить Вознесенского главой Госбанка. Что само по себе кажется странным. Да и как человека, которому, по словам самого Сталина, нельзя доверять, можно было посадить в столь ответственное кресло? Затем он собрался отправить Вознесенского в Среднюю Азию и поставить его там во главе Бюро ЦК. Но потом «опомнился» и предложил послать его ректором Томского университета.

Время шло, Вознесенский находился не удел, звонил Сталину, но тот и не думал принимать его и, в конце концов, вывел его из состава ЦК. Так началось, а вернее продолжилось падение одного из самых талантливых людей в окружении Сталина... Понимая свою обреченность, Вознесенский пребывал в той самой тяжелой депрессии, в какой пребывали до него все оказавшиеся в его положении люди.

Берия и компания напрасно, однако, потирали руки, Сталин санкции на арест Вознесенского пока не давал. На процессе, где судили его заместителей за утерю «секретных бумаг», он отверг предъявленные ему обвинения и попытался доказать провокационность данного процесса. Но все было тщетно. На суде искали не истину, а виноватых. Да, самого Вознесенского пока не тронули, но в том, что это дело времени уже никто не сомневался.

А тот... продолжал взывать к справедливости и писать письма Сталину, ответа на которые он так и не дождался. Тем не менее он начал работать над книгой «Политэкономия коммунизма», закончить которую ему было уже не суждено...

Одновременно шла борьба и на открытом Берией «втором фронте» — партийном. Против другого выскочки — Кузнецова. Как и всегда, все началось со лжи. Люди Берии вдруг обнаружили фальсификацию в выборах на ленинградской партконференции, к которой оказались причастны несколько руководителей райкома и обкома. По странному стечению обстоятельств, именно на ленинградской ярмарке 1949 года оказались загубленными тонны драгоценного продовольствия. Что якобы было скрыто от правительства и Политбюро, а если говорить проще: от Сталина.

Берия и Маленков сумели подать дело так, что во многом оказался виноват Кузнецов. Сталин резко изменил свое отношение к нему и другим партийным деятелям Ленинграда и области. Умело играя на неприязни, которую Сталин всегда питал к ленинградским коммунистам, Берия и Маленков ненавязчиво, но убедительно говорили о необоснованных теоретических претензиях покойного Жданова и Вознесенского и о крайнем «сепаратизме» ленинградской партийной организации. Однако Сталин не решился отдать рычащей своре Кузнецова. Берия и компания мгновенно подготовили для него запасной вариант в виде Дальневосточного бюро ЦК.

Тем временем компроматы на «ленинградскую» группу сыпались со всех сторон, и как теперь выяснялось, Кузнецов и Вознесенский (да и их покровитель Жданов) уже давно противопоставляли Ленинград Москве, а РСФСР — всем остальным республикам. Потому и собирались сделать Ленинград столицей РСФСР и создать отдельную компартию РСФСР. И, как поговаривали, Хрущев вовремя вспомнил, как жалел Жданов несчастную Российскую Федерацию.

А это уже попахивало заговором. И становившийся все более подозрительным Сталин дал «добро» на очередной разгром ленинградской парторганизации, а противники Кузнецова быстро и умело расправились с неугодными им людьми. Маленков «старался» в Ленинграде, Берия взял на себя Москву, где тоже было не все в порядке. В результате репрессиям подверглись тысячи партийных и комсомольских работников, ученых и «винтиков».

В конце сентября 1950 года все арестованные по «ленинградскому делу» (около 200 человек) предстали перед судом. Берия дождался своего часа. И, если верить слухам, он с большим удовольствием наблюдал за теми утонченными пытками, каким подвергались перед казнью Вознесенский, Родионов и Кузнецов.

И из всех, так или иначе замешанных в нем, уцелел лишь Косыгин, хотя и его положение значительно пошатнулось. Ударили «ленинградцы» и по Микояну, сын которого имел несчастье жениться на дочери Кузнецова.

Не забыли Маленков и Берия и о Молотове, которого тоже включили в расстрельный список по «ленинградскому делу». И в проекте врученного в октябре 1949 года Сталину закрытого письма «Об антипартийной группе Кузнецова, Попкова, Родионова и др.» черным по белому было написано, что все замешанные во враждебной деятельности люди весьма близки к Молотову и что, «будучи близким с этими людьми, т. Молотов не может не нести ответственности за их действия».

Однако Сталин и на этот раз по каким-то ведомым только ему причинам пожалел Вячеслава Михайловича. И в связи с этим хочется напомнить вот о чем. Применив санкции по отношению к жене Молотова, Сталин несколько поостыл и в октябре 1946 года назначил Жемчужину начальником Главного управления текстильно-галантерейной промышленности. А вот дела самого Вячеслава Михайловича шли все хуже. И когда в марте 1946 года было создано Бюро Совета министров, в состав которого вошли заместители Сталина, его председателем стал не Молотов, а Берия.

Однако уже в начале следующего года Молотову удалось вернуть утраченные позиции, и он стал первым заместителем председателя Бюро Совмина, которое возглавил сам Сталин. Теперь проводил заседания Молотов, но... ничего не решал.