Как это ни печально, но даже после Сталинграда, уже начинавший кое-что понимать в военном искусстве Сталин не прекратил отдавать невыполнимые приказы. Что, конечно же, стоило многих жертв. И объяснить подобное можно только русским менталитетом. Ну вошел бы Сталин в положение того или иного командующего фронтом и отменил свой невыполнимый приказ. Что тогда? А тогда его замучили бы этими самыми «положениями».

Сталин и в мирное-то время не щадил людей, и лучшим тому доказательством служит первая пятилетка, то что же было говорить о войне? Никакого послабления! И только так! И кто знает, может быть, мы, в конце концов, и победили только потому, что шли на выполнение самых невыполнимых приказов, в то время как немцы во время обеда не бомбили наши позиции...

И все-таки Сталин не был бы Сталиным, если бы отдал на откуп военным всю славу. А потому, писал Жуков, «Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень их организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о благоприятном ходе операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий, добирался иногда до командования корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленной Генштабом, расспрашивал их о развитии операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимой операции.

О таких звонках Верховного мы с А. Василевским узнавали только от командования фронтов, так как он действовал через нашу голову. А когда враг был изгнан из пределов нашей Родины и операции были перенесены на территорию Польши, Восточной Пруссии, Чехословакии, Сталин вообще ликвидировал институт представителей Ставки Верховного Главнокомандования, которые в это время координировали действия группы фронтов, и приказал переключить управление всеми фронтами непосредственно в Ставку».

Но все это будет потом, а пока Сталин продолжал учиться и учить других. Он навсегда запомнил весьма мрачное по содержанию и унылое по форме замечание маршала Шапошникова по поводу победы под Москвой: «Нам все еще нужно осваивать опыт современной войны». Потому и издал 16 октября 1942 года приказ №325. По сути, это был даже не приказ, а руководство к действию, основанное на тщательном анализе причин предыдущих неудач. Он устанавливал новые самостоятельные задачи для танковых и механизированных частей. И спланированная операция по переходу в контрнаступление под Сталинградом показала, что наконец-то наступил качественный перелом в военном и тактическом мышлении. И благодаря им советские войска отстояли Сталинград и сумели окружить двадцать две немецкие дивизии. И именно эта победа стала началом коренного перелома во Второй мировой войне.

Надо ли говорить, какое значение имела эта самая выдающаяся победа во Второй мировой войне для Советского Союза! Как-никак, и именно там, в заснеженных царицынских степях, был окончательно развеян миф о непобедимости немецкой армии.

Для всех советских солдат, начиная от рядового бойца и кончая командующим армии, эта победа означала преодоление психологического барьера и освобождение от того постоянного страха, который подрывал их уверенность в себе и мешал воевать. По-иному взглянули на Красную Армию и союзники, которые были уверены в том, что после сталинских чисток она так и не сможет прийти в себя.

И все же наибольшее впечатление победа под Сталинградом, надо полагать, произвела на самого Сталина. Давно он не испытывал такой эйфории, как в февральские дни 1943 года!

Оно и понятно: его отказ признать угрозу германского вторжения, временная потеря самообладания, когда это случилось, его требование стоять насмерть и «атаковать, атаковать, атаковать»; опора на старых дружков, вроде Ворошилова и Буденного, политиков без всякого венного опыта, вроде Жданова, или карьеристов, вроде Мехлиса и Кулика, которые должны были следить за тем, чтобы его приказы выполнялись, — все это было, по сути, не чем иным, как выражением недоверия к боеспособности Красной Армии, чьи лучшие кадры он уничтожил. Но теперь, когда забитая до полусмерти им армия начала сокрушать непобедимые немецкие полчища, он мог смело говорить, что был трижды прав, когда покончил со всеми этими немецкими шпионами тухачевскими и блюхерами! Армия стала только сильней!

На успехе сталинградского наступления сказались и те новые отношения между Сталиным и руководством армии, которые начинали постепенно складываться во второй половине 1942 года, когда Сталин стал понимать, что, продолжая планировать военные операции, он погубит и армию, и страну.

Появились новые люди и в окружении Сталина, что можно было сравнить с прорывом неприступной обороны, поскольку с самого начала войны он доверял только Тимошенко и Шапошникову, бывшему полковнику царской армии. Это был единственный военный, к мнению которого Сталин хоть как-то прислушивался. Спокойный и выдержанный Шапошников производил впечатление скорее не силой своей личности, ее у него не было, а сочетанием той логики и опыта, с какими он обосновывал свои решения. Сталин по-своему уважал Шапошникова, и это был единственный человек в стране, к которому он обращался по имени отчеству и разрешал ему курить в своем кабинете.

С лета 1942 года в сталинском окружении появились Жуков, Василевский, Воронов и Антонов. Не забыл вождь и о Хрущеве, Жданове и Маленкове и продолжал посылать их на фронт в качестве своих политических представителей, а если говорить проще, то в роли своеобразного «государева ока». Но в то же время он сделал и то, что обязан был уже давно сделать: упразднил контрольные функции политических комиссаров, отменив тем самым самую порочную систему «двойного командования», чем выбил почву из-под ног таких проходимцев, как ненавистный всем Мехлис.

Так в армии было восстановлено нарушенное еще в марте 1917 года единоначалие, и теперь за все отвечал только командир.

Сталинград стал переломным пунктом во Второй мировой войне, и после катастрофы на Волге мало уже кто сомневался в победе Советского Союза.

Сталин окончательно воспрянул духом, и все же многие его успехи были обусловлены не только героизмом солдат и офицеров, но и тем, что происходило в стане его противника. И в том, что так победоносная война была проиграна, была вина и Гитлера, который точно так же, как и Сталин, мало что понимал в военном деле и куда чаще руководствовался политическими интересами, нежели реальной обстановкой на фронтах. Иначе вряд ли бы без особых раздумий он предпринял военные действия на Балканах и в Северной Африке как раз в период наращивания сил на Востоке. В результате война с Советским Союзом началась на полтора месяца позже, что, конечно же, отразилось на ней самым отрицательным образом.

Впрочем, дело было не только в отсрочке, которая подвергла операцию «Барбаросса» значительному риску. Она-то как раз оказалась оправданной по причине затянувшейся зимы 1941 года в России. И весенняя распутица, так или иначе, не позволила бы немцам начать наступление раньше.

Куда хуже было то, что операции в Югославии, Греции и на Крите привели к тому, что из-за горных дорог многие танки и транспортные средства оказались серьезно поврежденными; в свою очередь, это означало, что группа армии «Центр» начала наступление на Украину, лишенная трети своей танковой мощи. Кроме того, потери, которые немцы понесли при нападении на Крит, отвратили Гитлера от мысли использовать воздушно-десантные войска в крупномасштабных операциях против СССР.

Таким образом, решение Гитлера предпринять наступление на Балканы во время наращивания сил по плану «Барбаросса» в известной степени привело к неуспеху «блицкрига» на Востоке. Как известно, будучи преемником фон Гинденбурга в качестве Верховного Главнокомандующего, Гитлер взял на себя непосредственное командование вермахтом, став Верховным Главнокомандующим армии, флота и авиации. Заодно он упразднил пост военного министра.