Яков погиб, а легенда о нем продолжала жить. Согласно ей, он каким-то чудесным способом бежал из лагеря и стал партизаном в Италии. Там «капитан Монти», как стали называть Якова, женился на итальянке и красиво погиб в конце войны, оставив двух сирот. Наверное, и самому отцу хотелось бы, чтобы его непутевый сын закончил свою толком не сложившуюся жизнь именно так. Но, увы... то была всего лишь легенда...

Но все это будет потом, а пока решалась судьба Киева. На этот раз сдать столицу Украины Сталина уговаривали Шапошников и Василевский. Сталин снова ответил отказом и, крайне недовольный военачальниками, обвинил их в поисках линии наименьшего сопротивления. Но уже на следующий день он изменил свое мнение и за ужином вместе с Молотовым, Щербаковым и Маленковым поздравил Жукова с успешной операцией под Ельней, в результате которой немцам пришлось вести тяжелые оборонительные бои. Жуков выслушал поздравления и... заговорил о сдаче столицы Украины.

Сталин не выразил никакого гнева и приказал ему вместе с Тимошенко и Шапошниковым еще раз обсудить вопрос и доложить ему окончательное решение. А когда это было сделано, разрешил... начать частичную эвакуацию войск на левый берег Днепра. Даже сейчас, по словам Василевского, Сталин и слышать не хотел о сдаче Киева, раздражался и выходил из себя. Под горячую руку он снял с должности главкома Юго-Западного направления Буденного, который тоже «стоял» за сдачу Киева.

Проявляя редкое даже для него упрямство, он спорил, выходил из себя и требовал сделать все возможное, а скорее уже невозможное, но Киев не сдавать. Однако все было напрасно. Несмотря на отчаянное сопротивление, советские войска были уже просто не в силах противостоять мощному напору немецких армий, и после мучительных размышлений ночью 18 сентября Сталин подписал приказ, согласно которому войскам надлежало оставить Киевский укрепрайон и переправиться на левый берег Днепра.

Сказать, что Сталин был вне себя от страшной катастрофы на Юго-Западном фронте, значит, не сказать ничего. Он рвал и метал и весь свой далеко не самый праведный гнев излил на Хрущева и Тимошенко, обещав отдать под суд военного трибунала первого и чуть было не отправив в отставку второго.

Конечно, можно упрекать Сталина за его упрямство. Однако надо понимать, что значила для всей страны сдача Киева. Да и те огромные жертвы, которые Красная Армия потерпела в страшных боях, не пропали даром. «Враг, — писал А.М. Василевский, — добился успеха дорогой ценой. Красная Армия в ожесточенных боях разгромила 10 кадровых дивизий противника. Он потерял более 100 тысяч солдат и офицеров... Более месяца сдерживали советские войска группу армии «Центр» действиями на киевском направлении. Это было очень важно для подготовки битвы под Москвой».

Но беда, как известно, одна не ходит, и едва Сталин отошел от киевской катастрофы, как над страной нависла еще одна и куда более страшная беда. Катастрофическая ситуация сложилась вокруг Ленинграда, и Сталин в своей телеграмме секретарю горкома партии А.А. Кузнецову выражал опасение, что «Ленинград будет сдан идиотски глупо» и с естественным раздражением вопрошал, чем же занят в столь критический момент командующий Северо-Западным направлением Ворошилов. «Они, — писал он, — даже не сообщают о мерах, какие они думают предпринять против такой опасности. Они заняты исканием новых рубежей отступления, в этом они видят свою задачу. Откуда у них такая бездна пассивности и чисто деревенской покорности судьбе? Что за люди — ничего не пойму... Почему богатая ленинградская техника не используется на этом решающем участке? Не кажется ли тебе, что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке? Что за человек Попов (командующий Ленинградским фронтом. — Прим. авт.)? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду?»

Понять возмущение Сталина можно, и все же на свой чисто риторический вопрос «Что это за люди?», именно он мог бы ответить лучше других. Не он ли горой стоял за Ворошилова, когда его и других «хороших ребят» Троцкий требовал гнать со всех командных должностей? Не он ли видел всю беспомощность «первого маршала» во время финской войны и не снял его с должности наркома обороны? И в конце концов, не сам ли Сталин поставил его руководить Северо-Западным фронтом, прекрасно зная намерение Гитлера сравнять Ленинград с землей?

С каждым днем Сталин возмущался все больше и, в конце концов, выразил все свое негодование в очередной телеграмме Ворошилову и Жданову. «Нас возмущает, — отбросив всякую дипломатию, писал он, — ваше поведение, выражающееся в том, что вы сообщаете нам только о потере той или иной местности, но обычно ни слова не сообщаете о том, какие же вами приняты меры для того, чтобы перестать терять города и станции... Будет ли конец потерям?»

Но все напрасно. Ворошилов оказался не способным ни на что, и, в конце концов, Сталину пришлось заменить его на Жукова, в котором он уже начинал видеть своеобразную палочку-выручалочку. Правда, перед этим Жуков побывал на Западном фронте, где практически без боя сдал Орел. Положение оказалось настолько серьезным, что он был вынужден предупредить Сталина о возможном появлении бронетанковых войск противника под Москвой. И это истинная правда, поскольку уже с 13 октября разгорелись ожесточенные бои на всех оперативно, важных направлениях, ведущих к Москве.

В справедливости слов Жукова Сталин, а вместе с ним и все москвичи убедились уже очень скоро. Немецкая авиация начала бомбить Москву, и несколько воздушных налетов было совершено и на тот район, где находилась дача Сталина. Одна из бомб упала по ту сторону дачного забора и лишь чудом не взорвалась. Тем не менее Сталин проявлял завидное мужество и после обстрелов появлялся на московских улицах. Конечно, его узнавали и задавали один и тот же вопрос: «Когда же Красная Армия начнет свою победоносную поступь?» И Сталин обещал, несмотря на потери и неудачи, праздник и на московских улицах.

Тем временем немцы приближались к столице, и 16 октября Сталин провел то самое печально знаменитое совещание, на котором говорил о возможном прорыве фронта. Ознакомив соратников с обстановкой, он предложил эвакуировать правительство, важные государственные учреждения, ведущих политических и государственных деятелей и заминировать заводы и фабрики. Одновременно он приказал командующему Московским военным округом генералу Артемьеву подготовить подробный план обороны города.

Да, он много сделал в те дни, и все же, по свидетельству маршала Василевского, тяжелые поражения Красной Армии в октябре 1941 года были следствием неправильного определения Ставкой возможного главного направления основного удара немцев. И ничего удивительного в том не было. Как ни печально, это было скорее закономерным. Кроме опыта специального уполномоченного в Гражданскую войну, которая не имела ничего общего с той войной, с какой ему теперь пришлось столкнуться, Сталин не обладал опытом руководства войсками. А вот упрямства и своенравия хватало.

Да, быстрота в оценке ситуации, обстоятельность, феноменальная память и потрясавшая всех работоспособность Сталина имели значение и для военного дела. Однако политические соображения, особенно относительно власти или престижа, чаще всего перевешивали военные интересы. И все же в самые серьезные моменты, в частности при угрозе окружения Ленинграда и взятия Москвы, он сумел подняться над собственными амбициями.

О серьезных ошибках Сталина писали Жуков и Конев, по мнению которых, в осеннем наступлении немцев, которые уже в начале сентября принялись за подготовку ударной группы на московском направлении, уже не было никакого фактора внезапности.

В середине сентября Сталин вызвал в Москву командующего Западным фронтом генерала Конева и беседовал с ним о чем угодно, но только не об усилении фронта войсками и техникой. К удивлению генерала, на той встрече с Верховным тот не произнес ни единого слова о возможном наступлении немцев, и в то же время Сталин непонятно для чего обсуждал с ним совершенно неуместные для того времени вопросы о строительстве армии и... учреждении орденов Суворова и Кутузова.