Конечно, он лгал, при Ленине дискуссии были, и еще какие, но всем этим людям было уже не до Ленина. Как бы ни был велик Ленин, но он был мертв и лежал в мавзолее. А вот за столом президиума сидел Сталин, от одного слова которого зависела судьба практически любого делегата, значит...

— Довольно издеваться над партией! — то и дело слышались выкрики. — Партия и пролетариат этого не потерпят! Мы хотим работать, нам некогда заниматься дрязгами, создавать комиссии по поводу всяких разборов. Мы хотим работать, а мешающих работать — вон из партии!

И когда на трибуне наконец появился Сталин, делегаты все как один вскочили, приветствуя нового вождя. Многие смотрели на него с искренним восхищением. Да и как не восхищаться! Ведь перед ними стоял человек, который видел дальше всех, думал лучше всех и делал лучше всех! И в своем заключительном слове Сталин оправдал их надежды.

— Условие у нас одно, — по своему обыкновению медленно подбирая слова, произнес он в наступившей тишине, — оппозиция должна отказаться от своих взглядов, открыто и честно перед всем миром. Она должна заклеймить ошибки, ею совершенные... она должна передать нам свои ячейки, чтобы партия имела возможность распустить их без остатка. Либо так, либо пусть уходят из партии. А не уйдут — вышибем!

Надо ли говорить, с какой радостью делегаты восприняли последнее заявление Сталина.

— Правильно! Долой обманщиков партии! Не давать веры! — неслось со всех сторон.

— По всем законам, — продолжал Сталин, — за такие попытки активных деятелей оппозиции должны были бы переарестовать. Мы не сделали этого только потому, что пожалели их, проявили великодушие и хотели дать им возможность одуматься...

Пряча довольную усмешку в усы, Сталин одобрительно покачивал головой. Он был доволен. Ведь только сейчас он по-настоящему увидел плоды результата труда. Неожиданно Сталин вспомнил Тифлис и свое выступление на том самом митинге, где его освистали. Это был горький урок, но он пошел ему на пользу. И теперь все эти Троцкие и Зиновьевы пожинали плоды своего высокомерия и совершенного непонимания реальной жизни. Да, в глазах всех этих людей он, по всей видимости, продолжал оставаться тем самым «серым пятном», о каком когда-то писал Суханов. Тогда почему же торжествует он, а не светлые головы Троцкий и тот же Каменев?

Конечно, он мог ответить почему. Сидевшие в зале не шли ни в какое сравнение ни с блестящим Радеком, ни с аристократом духа Иоффе, ни с образованнейшим Каменевым. Да и откуда было взяться в СССР умным и грамотным людям, если до недавнего времени высшее образование означало немедленный расстрел.

Хорошо ли это? Вряд ли... Но лучше было иметь абсолютную власть над такими, как Молотов и Ворошилов, нежели жить в постоянном напряжении, находясь рядом с Троцким и Преображенским со всеми их талантами.

Очевидно, имелась еще одна причина его неприязни ко всем этим радекам и иоффе, никогда не воспринимавших его как равного. Да, он имел над ними власть административную и при желании мог исключить из партии или даже посадить в тюрьму. Но в то же время он прекрасно понимал, что даже со всем своим ОГПУ ему никогда не иметь над ними духовной власти.

Этого не дано было даже стоявшему на несколько порядков выше его Ленину, и именно поэтому он в свое время изгнал из СССР целый пароход философов и писателей. Конечно, он мог поступить проще и сгноить всех этих бердяевых и Флоренских в подвалах Лубянки. Но не сгноил. И отнюдь не из-за опасения, что Запад поднимет шум. Плевать ему на этот шум. Ленин был слишком умен для того, чтобы не понимать, что, убив их, он расписался бы в собственном поражении. Не большевика Ленина, а Ленина мыслителя...

И кто знает, о чем на самом деле думал Сталин, глядя в ревущий от оваций зал. Не о том ли, что полной победы над Троцким и его приспешниками он все же еще не одержал. Да, их изгнали отовсюду, откуда их только можно было выгнать. Но оставалось самое страшное: их идеи. Что бы там ни говорили, но они оставались знаковыми личностями в истории революции. А их сторонники?

Сталин отнюдь не обманывался на счет кричавшего проклятия Троцкому и Зиновьеву зала. И уж, конечно, его не вводили в заблуждение всего три тысячи партийцев, поддержавших оппозицию. Все дело в том, какие это партийцы! Многие из них продолжали занимать высокие посты в партии и правительстве и стоили тысяч простых членов партии.

Да, сейчас они затаились, вот только навсегда ли? И кто знает, не поменяют ли они снова свои убеждения, как только что поменяли их под его силой? Подобные метаморфозы он видел много раз.

Взять того же Тухачевского. Троцкий вскормил его, можно сказать, со своей руки, холил и лелеял, но как только запахло жареным, он предал своего благодетеля и переметнулся к тому самому Ворошилову, которого презирал всеми фибрами своей дворянской души. А сколько их было, таких Тухачевских во всей армии, которая и по сей день считала своим вождем отнюдь не его, а все того же Троцкого. И все вместе это означало только одно: борьба еще не кончена и решающие сражения — еще впереди...

И Сталин не ошибся. По той простой причине, что он смог разгромить оппозицию только организационно, но отнюдь не идейно. Особенно это касалось левой оппозиции, поскольку именно ее идеи начинала претворять в жизнь победившая ее партия. Она сохранила некоторую часть своих подпольных структур, печатала листовки, а в одиннадцатую годовщину Октябрьской революции провела свои демонстрации сразу в нескольких городах страны. Именно представители левой оппозиции после массовых арестов троцкистов в Киеве организовали в СССР первую демонстрацию против репрессивных органов.

Тем не менее оппозиция была обречена. И одной из главных причин ее поражения явилось то, что она не мыслила своего существования вне партии. Хотя та партия, в которую они вступали, ох, как отличалась от той партии, из которой их исключили. Первая была партией ленинской с ее установкой на единство и свободой мнений, а другая — партия сталинская, где побеждали не идеи, а преданность ее генеральному секретарю и уже полное непонимание тех сложнейших экономических и политических процессов, которые происходили в стране.

И по сей день в очень многих работах по истории сталинского периода можно узнать о том, каким плохим был Троцкий и каким хорошим Сталин. Более того, читая иного историка, создается впечатление, что победа Сталина над оппозицией была чуть ли не самым счастливым событием в истории нашей страны.

«Поражение Троцкого, — с великим восторгом пишет известный российский историк Ю. Емельянов, — означало, что страна окончательно освобождалась от людей, которые видели ее будущее лишь в слепом подчинении стихии мировых политических и хозяйственных процессов. Страна выбирала курс на создание своей современной экономики, высокоразвитой науки и техники, могучей армии... Троцкий же был отброшен на обочину исторического пути развития...»

Ничего не скажешь, звучит по-коммунистически, и особенно впечатляет «обочина». И со всем этим можно было бы согласиться, если бы это и... на самом деле было так.

Да, можно приветствовать победу над любой оппозицией, если бы после этого народ и зажил бы пусть и не счастливой, но уж, во всяком случае, достойной жизнью. Но какой был смысл во всей этой возне с Троцким, если после его изгнания Сталин принялся проповедовать его идеи? Во всяком случае, в сельском хозяйстве, где всего за несколько лет он уничтожил весь цвет российского крестьянства.

Может быть, победа над Троцким и Зиновьевым дала расцвет «могучей армии», которой руководил бездарный Ворошилов и которая уже в Финляндии показала полную беспомощность и отступила в 1941 году до Москвы? А бесконечное избиение лучших научных, военных, творческих и тех же партийных кадров? Это что — тоже достижение победы над оппозицией? Или Емельянов забыл, что именно благодаря Сталину в Советском Союзе в течение шести с лишним десятков лет человек не мог назвать белое черным, а черное белым?