Противоречивость кооперативной политики заключалась и в различиях идеологических и экономических взглядов. Об экономическом повороте в аграрной политике можно было говорить скорее в теоретическом, нежели в практическом смысле. Поворот лицом к деревне не означал отказа от конечной цели — коллективизации. Скорее наоборот, принятые меры должны были лечь в основу последующей коллективизации. Тем не менее большая часть намеченных мероприятий не была реализована, и уже к концу 1925 года у партии появились новые политические ориентиры.

Решающую роль в конечной смене курса сыграли дискуссии о расслоении крестьянства и «кулацкой опасности». Потому с такой злостью и набросился Зиновьев летом 1925 года на провозглашенный Бухариным лозунг «Обогащайтесь!», доказывая его вредность в обстановке, когда «кулак в деревне стал опаснее, чем нэпман в городе». Он на дух не принимал идеи национал-большевизма и предлагал ввести специальный курс по изучению устряловских идей как крайне опасных и вредоносных. Его поддержала Крупская, на что Бухарин ответил резкой отповедью.

Политбюро запретило печатать статьи спорщиков и особого внимания на перепалку между ними не обратило. Лидерам партии было не до споров, и все свое внимание они обратили на уже начатое ускоренное индустриальное строительство.

Но... все это было только началом. И вся беда заключалась в том, что, несмотря на прекрасный урожай 1925 года, полученных доходов было недостаточно для совершенно необдуманного строительства в стране 111 новых заводов и шахт, запланированного на январь.

Страну поразил товарный голод, богатые крестьяне не спешили продавать хлеб, поскольку покупать им было нечего. Планы индустриального развития и экспорт провалились, положение пришлось спасать посредством замораживания нового капитального строительства, продажи водки и повышения косвенных налогов.

Как и всегда в таких случаях, начались споры о том, кто виноват, идеологи правых во главе с Бухариным, которые добились значительных уступок крестьянству, или исполнительные органы: СТО во главе с Каменевым и Совнарком Рыкова. И лучше всех причины неудач объяснил министр финансов Г. Сокольников. «Пока в Лондоне и Нью-Йорке нет советской власти, а в СССР преобладают рыночные отношения, — заявил он, — говорить о реалистичных планах (а значит, и о марксистском социализме) не приходится. То мировая конъюнктура, то крестьянство будут поправлять советское правительство, вносить «поправки крестплана к нашему Госплану».

Осенью 1925 года стало окончательно ясно: свободные в своем выборе крестьяне будут отдавать хлеб только в обмен на промышленные товары, что было возможно только при увеличении производительности труда. Для чего, в свою очередь, требовалось техническое переоснащение за счет ввоза оборудования из-за рубежа или путем строительства машиностроительных, металлургических и энергопроизводящих предприятий в СССР. Чего опять же было невозможно добиться без ввоза технологий и оборудования из-за границы.

Но чтобы получить необходимые для этого средства, надо было вывозить сельскохозяйственную продукцию за рубеж. Иными словами решившие строить социализм в одной стране правые большевики были вынуждены идти на поклон к капиталистам и своему крестьянству. Таким образом, экономика оказалась загнанной в тупик. И если Рыков, Бухарин и Сталин все еще продолжали надеяться на то, что крестьянский рынок позволит стране получить необходимые для рывка средства, то Зиновьев и Каменев уже тогда думали иначе.

Сегодня уже никто не скажет, чем же на самом деле руководствовались «предатели революции» в своей политике — желанием сбросить Сталина или вывести страну из экономического тупика. Но дожидаться нового кризиса они явно не собирались. Пока же они довольно вяло нападали на партийную линию, и тем не менее многим было ясно, что настоящая война не за горами.

Как и всегда в сложных ситуациях, Сталин выжидал. Он продолжал говорить о строительстве социализма в одной стране, а вот пути-дороги к нему предоставил искать другим. Но дело в том, что искать эти самые пути-дороги было некому, а тот, наверное, единственный человек, который мог бы их найти, уже больше года лежал в мавзолее.

И, зная Ленина, можно не сомневаться: он бы нашел в очередной раз «что делать». Только по той простой причине, что умел думать и делать порой самые парадоксальные, но, как зачастую оказывалось, самые верные выводы. Что же касается остальных лидеров партии, включая и Сталина, то они могли спорить, подменять понятия, хитрить, обманывать и до бесконечности выяснять, «кто виноват». Не могли они только одного: видеть свет к конце все более затягивавшегося мраком тоннеля.

По большому счету, повторялась ситуация весны 1917-го, когда сидевшие в Петрограде Сталин, Каменев и другие с важностью надували щеки и строили из себя великих теоретиков. Но как уже очень скоро выяснилось, все их теории не стоили ломаного гроша. Потому, наверное, и говорил Черчилль, что Россия пережила два великих несчастья: приход Ленина к власти и его столь преждевременный уход из жизни...

Как того и следовало ожидать, сложная ситуация в стране, бесконечные дрязги между партийными лидерами и непонимание того, что же надо делать, не могли не вызывать новый конфликт. Несмотря на запрещение X съездом фракционной борьбы, после смерти вождя в партии существовало несколько группировок.

В центре стоял сам Сталин. Левыми, к которым примыкали такие видные партийцы, как Пятаков, Сребряков, Крестинский, Иоффе и Радек, руководил Троцкий. Зиновьев и Каменев возглавляли группировку, опиравшуюся на ленинградскую партийную организацию. «Фракцию» так называемых умеренных во главе с Бухариным, Рыковым и Томским поддерживала молодая партийная интеллигенция. Идейным лидером «молодых» был Бухарин, который занимался международным марксистским движением и то и дело менял свои взгляды относительно темпов развития СССР, считая его становление важным, но отнюдь не решающим этапом мировой революции.

Но в то же время он считал жизненно необходимым развивать рыночные отношения в стране, поскольку только они могли сохранить страну для резерва мировой революции. Потому Троцкий и называл Бухарина представителем «национально-крестьянского уклона». Вместе со своими ближайшими соратниками Рыковым и Томским Бухарин стоял за продолжительное развитие нэпа, союз со средним крестьянством и выступал против коллективизации.

Что касается Троцкого, то он ошибочно полагал, что в партии есть только две фракции: «стариков» (Зиновьев, Сталин, Каменев) и «молодых» (Бухарин, Рыков, Томский). И ожидал неизбежной схватки между ними. И, конечно, он был весьма удивлен, когда увидел, что основная борьба началась между Бухариным и Зиновьевым, столкновения между школами которых становились все более ожесточенными.

Но так или иначе в конфликт оказались втянутыми и сами политические тяжеловесы, поскольку нападки их молодых сторонников задевали их самих.

На этот раз все началось с выступления в начале 1925 года секретаря одного из ленинградских райкомов Д. Саркиса на конференции ленинградской парторганизации. Обрушив шквал критики на Бухарина, Саркис обвинил его в синдикализме за приверженность к идее широкой автономии крестьянских организаций. Если же смотреть шире, то именно так ленинградские партийные лидеры высказали свое недовольство проводимой Политбюро политикой.

И надо заметить, что все предпосылки для начала борьбы против наступления капитализма у оппозиционеров были. Да, после введения нэпа народное хозяйство быстро восстанавливалось, продналог дал положительные результаты не только с экономической, но и с политической точки зрения, поскольку крестьяне уже не испытывали такой ненависти к грабившей их советской власти.

«Я был в Ростове до «новой экономической политики», — писал один из корреспондентов меньшевистского «Социалистического вестника», — и был совершенно поражен той переменой, которую я нашел там: вместо пустого, мертвого, совершенно разоренного города с заколоченными магазинами, который я недавно оставил, я нашел живой, торговый город, все магазины которого заполнены товарами, начиная с пирожных и кончая мехами и... брильянтами, совершенно открыто продаются, покупаются, уплачиваются миллионы рублей за вещи, толпа шумит, женщины блестят нарядами, мехами и жемчугами, театры все открыты и всюду переполнено».