Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов о Бухарине и Пятакове. Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из молодых сил), и относительно их надо бы иметь в виду следующее: Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне в диалектике).

Затем Пятаков — человек, несомненно, выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе. Конечно, и то и другое замечания делаются мной лишь для настоящего времени в предположении, что оба эти выдающиеся и преданные работники не найдут случая дополнить свои знания и изменить свои односторонности».

Да, нечего сказать, «выдающихся людей» собрал Ленин в руководстве страны! Никогда не учившийся и ничего не понимающий в диалектике «теоретик», человек, на которого нельзя положиться в политическом вопросе, «предатели революции», которым не следовало ставить в вину их предательство, чрезмерно хвастливый и самоуверенный Троцкий и, наконец, грубый и властный Сталин.

Долгое время эта характеристика считалась чуть ли не вершиной ленинской гениальности. И все же не может не возникнуть ряд вопросов по ее поводу. Можно подумать, читая ее, что Ленин познакомился со Сталиным в тот самый момент, когда он обругал его жену.

Посылая Сталина в Царицын и выдвигая его на должность генсека как противовес в партии Троцкому, он, если что и ставил Сталину в заслугу, так именно его грубость и бесцеремонность, без которой в Царицыне делать было нечего. Поражает замечание Ленина и о том, что грубость является нормой общения коммунистов. И совершенно непонятно почему проповедовать эту самую грубость и хамство не может генсек, который только и делает, что общается с коммунистами!

Поставить на его место другого человека? Да, наверное, было бы можно, если бы этот самый более лояльный и вежливый человек прилетел бы в ЦК из прекрасного будущего или из сна Веры Павловны. Но где же по тем временам можно было бы найти такого генсека, который бы не думал о сосредоточенной в его руках власти? И кто, как не Ленин, был виноват в том, что Сталин сосредоточил эту самую «необъятную власть» в своих руках? Можно подумать, что он опять проживал в эмиграции в какой-нибудь Женеве. Так ведь нет, жил рядом, в Кремле, все видел и тем не менее...

Ну а насчет того, сумеет ли Сталин правильно воспользоваться сосредоточенной в его руках огромной властью, вопрос чисто риторический. Не собираясь говорить о личных чертах членов ЦК, Ленин тем не менее дал краткую и исчерпывающую характеристику каждому из них. Но вот главного — что же надо делать партии — так и не сказал. И при чтении его отчаянного послания складывается впечатление полнейшей безысходности. Тот не может, этот не понимает, а те не умеют...

А пожелание Ленина разбавить Центральный Комитет рабочими от станка? Неужели он серьезно полагал, что совершенно неграмотные люди могли решать важнейшие политические и экономические вопросы, которые и признанным теоретикам партии были зачастую не под силу? Или, может быть, именно они сумели бы склонить Сталина или Каменева на свою сторону? Да нет, конечно! Их очень быстро растащили бы по фракциям, и, судя по всему, эти самые не имевшие никакого политического опыта рабочие должны были служить самым обыкновенным балластом при голосовании.

За кого бы они голосовали? Да за Ленина, конечно же, за кого же еще! И далеко не случайно в свое время Преображенский очень метко и едко заметил: «Голосуй всегда с Ильичем — не ошибешься».

И если вспомнить, с каким трудом Ленин отстаивал в последнее время свои предложения в том же ЦК, понять его можно. Вывод? Направлять работу партии мог только один человек, и, как остроумно и вместе с тем очень точно заметил хорошо знавший вождя Н. Валентинов, «в своем «Письме к съезду» Ленин хотел показать, что рано считать его умершим...»

Как утверждают некоторые историки, Сталин узнал о содержании «Письма к съезду» в тот же самый день от писавшей его секретарши. По сути, это был смертельный приговор его политической деятельности. И приди Ленин на съезд, ему не удержаться в своем генсековском кресле.

Секретарем в Самару Ленин его вряд ли бы направил, а вот в какой-нибудь наркомнац обязательно бы сослал. И ему оставалось надеяться только на то, что Ленин на этот самый съезд не попадет. Волновало Сталина и так не пропавшее желание вождя сделать своим первым заместителем Троцкого. И именно с его подачи он сделал в начале года четвертое предложение Льву Давидовичу занять пост зампредседателя Совнакрома. К его великой радости, тот отказался от него и на этот раз.

К середине января 1923 года состояние Ленина улучшилось, он воспрянул духом и занялся политической публицистикой. В своем докладе на траурном заседании, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина, Бухарин, перечислив названия пяти статей, написанных Лениным в январе — марте 1923 года, назвал их «политическим завещанием Ленина».

Эти статьи, утверждал Бухарин, не есть отдельные разрозненные кусочки, а органические части одного большого целого, одного большого плана ленинской стратегии и тактики, плана, развитого на основе совершенно определенной перспективы, которую Ленин «предвидел». «Странички из дневника», «О кооперации», «О нашей революции», «Как нам реорганизовать Рабкрин» и «Лучше меньше да лучше»... Именно эти статьи и стали ленинским Завещанием.

В двух последних статьях Ленин писал о захлестнувшем партию бюрократизме. По сути, они были направлены против Сталина, поскольку именно он несколько лет возглавлял Рабкрин, призванный бороться с бюрократией. Правда, при этом он почему-то упускал из вида, что именно в его «царствование» численность советского аппарата достигала 2,5 миллиона совслужащих, что в 10 раз превышало число чиновников в царской России.

Да и как было не появиться советской бюрократии, если с подачи самого Ильича правительство приняло замечательное для чиновников постановление «О материальном поощрении активных партработников».

Быстро набирала силу «номенклатура», численность которой составляла уже более 20 тыс. человек. Вся эта громада опиралась на бесчисленное множество всевозможных домкомов, завкомов, партячеек, парткомов и прочих «комов», а во главе их в лучшем случае стояли так блестяще описанные Булгаковым «швондеры», в худшем — сами «шариковы».

По глубокому убеждению вождя, членам ЦКК следовало «составить сплоченную группу, которая, невзирая на лица, должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо другого из других членов ЦК, не мог помешать им сделать запрос, проверить документы и вообще добиться безусловной осведомленности и строжайшей правильности дел».

И то, что слова об авторитете генсека в сталинских изданиях опускались, лучше всего говорит о том, чего хотел Ильич. Но если в статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» Ленин больше подкалывал и намекал, то в статье «Лучше меньше да лучше» он уже обрушился на Сталина с уничтожающей критикой.

«Будем говорить прямо, — писал вождь, — наркомат Рабкрина не пользуется сейчас ни тенью авторитета. Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения нашего Рабкрина, нет и что при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать». Ну а чтобы все было еще понятнее, Ленин обращался к «любому из теперешних руководителей Рабкрина или лиц, прикосновенных к нему, может ли он сказать по совести — какая надобность на практике в таком наркомате, как Рабкрин?»

Далее шло уже прямое обвинение Сталина. «В скобках будь сказано, — писал Ленин, — бюрократия у нас бывает не только в советских учреждениях, но и в партийных». Все это, конечно, правильно, но невольно напрашивается вопрос: а возможно ли было победить бюрократию? В царской России с ней тоже пробовали бороться. И занималось этой борьбой третье отделение собственной канцелярии Его Императорского Величества.