— Зачем же здесь княжич? — повторил он вслух вопрос свой.

   — За правое дело стоит он, за честь новогородскую! — отвечал за княжича Симский.

   — Против отца идёт! — невольно вырвалось у Солнцева.

Гневно за эти слова взглянул на него княжич.

   — Ну, разговаривать нечего, собираться скорей нужно! — говорил Симский, бросаясь бежать дальше; за ним вдогонку пустился и княжич.

«Спешить надо, к князю спешить!» — мелькнуло у Солнцева.

И он пустился в свою очередь бегом к княжескому двору.

«Эх, коня забыл», — подумал он с досадой.

Приходилось бежать мимо Ярославова двора; с ужасом увидел Солнцев, как там тешился обезумевший народ над изуродованным трупом посадника.

Он вбежал на княжеский двор.

Князь нетерпеливо ходил по покою.

   — Что не идёт он? — говорил он о посаднике. — Пора бы и вечу кончиться, аль без драки не обошлось? Ох, вольница, вольница, горе только с тобою!

В покой вбежал бледный, задыхающийся Солнцев. При виде его князь улыбнулся.

   — А, Михайло воротился! Ну слава Тебе Господи, — ласково проговорил он.

   — Беда, князь, сзывай дружину скорей! — проговорил Солнцев вместо ответа.

   — Какая беда?

   — На вече убили посадника, сейчас сам видел, как над его телом тешатся, собираются к тебе все, хотят силой взять татар!

   — Силой, у меня? — грозно проговорил князь. — Нет, пусть они сначала за старика посадника расплатятся.

   — Прости, княже... — начал было, но остановился Солнцев.

   — Что такое?

   — С ними вместе... к ним пристал, — продолжал Солнцев, но снова замялся и остановился.

   — Да говори, Михайло, толком, кто пристал, к кому пристал?

   — К ним, к бунтовщикам...

   — Да кто же... кто?

   — Страшно молвить, княже! Княжич Василий Александрович.

   — Лжёшь, Михайло, лжёшь! — побледнев, проговорил князь.

   — Истину молвлю, княже, сам своими глазами видел.

Эта весть будто подкосила князя, он едва устоял на ногах.

   — Сын... на отца!.. — беспомощно проговорил князь, опираясь рукой на стол. — Свету конец, что ли? — продолжал он. — Вот что, Михайло, — вдруг энергично заговорил он, обращаясь к Солнцеву, — беги, скорее созывай дружину, нужно поучить бунтовщиков.

С убитой душой бросился Михайло исполнять приказание княжеское. Тяжко ему было за боярина Симского.

«И что попритчилось ему? — думал дружинник. — Ополоумел совсем, белены словно объелся».

Созывать, однако, дружины ему не пришлось. Все дружинники, услышав новгородские новости, зная о бунте, сами без приказа бросились на княжеский двор. Вскоре воротился и Солнцев.

Князь вышел на крыльцо, ему подвели коня; он бодро вскочил на него и поехал к площади, за ним двинулась и дружина.

Площадь кипела вооружённым народом, впереди всех были княжич Василий и Симский.

Гневом загорелись глаза Александра Ярославовича при виде вооружённого сына. Он скомандовал дружине — и та бросилась на нестройную толпу бунтовщиков.

   — Не бейте, а вяжите их, расправа после будет! — послышался голос князя.

Толпа между тем заколыхалась и бросилась в стороны. Дружинники начали хватать бегущих и вязать их.

Князь поехал по городу. В каких-нибудь два часа Новгород был усмирён.

«Глупый народ, — думал с грустью князь, — сам не знает, чего хочет, сам на себя беду накликает и головы свои из-за этого кладёт. Когда только в Новгороде порядок и правда настанут?»

Он въехал на двор; там окружённые дружинниками стояли со связанными руками бунтовщики, между ними находился и княжич, только из уважения к сану свободный, не связанный.

   — Ему-то что ж за свобода? — строго спросил князь. — Он лучше других, что ль? Его вина ещё больше. Свяжите и его!

Побледнел княжич, со злобою стиснул зубы и гневным взглядом проводил отца, всходившего на крыльцо.

«Что с ними теперь делать? Судить их? Коли так, мне придётся самому судить их, не отдавать же их на суд вечу. А каков мой суд? Они провинились, стало, наказать их нужно, чтоб другим не в повадку было!»

   — Что же теперь делать с ними? — спросил Александр Ярославович задумчиво.

   — Повадки, княже, давать им не след, хоть раз поучить их надо, а то дашь спуску, они и в другой раз смуту затеют, — отвечали дружинники.

   — Я и сам так мыслю, — молвил князь. — Наказать нужно, только как наказать-то?

   — Как наказать? А так, княже, чтобы страх на всех нагнать!

   — В княжиче ты сам волен, ему можно по юности и отпустить вину, а остальных следовало бы казнить смертию.

Князь вздрогнул, на его лице показалась краска.

   — Коли наказывать, — твёрдо молвил он, — так наказывать всех одинаково.

Все молчали.

   — И я то же молвлю, что молвил и князь, — заговорил Солнцев. — Все одинаково виноваты, всем и наказание должно быть одинаковое!

Князь быстро взглянул на Солнцева.

   — А у нас на Руси, — продолжал тот, — ещё николи не важивалось, чтобы кого из княжеского рода казнили смертию.

   — Да нетто мы говорим, чтобы княжича казнили? Мы про других!

   — Про кого такого? Не про тех ли, что на дворе связанные стоят?

   — Вестимо, про них!

   — Да нетто они только и виноваты? Виноваты они тем, что в руки попались. А уж коли казнить за бунт, так надо казнить весь Новгород, потому он весь бунтовал!

   — Нельзя же, Михайло, им и повадку давать, — проговорил князь.

   — Твоё дело, княже, я только молвил то, что думал! — сухо проговорил Солнцев.

   — И смертью казнить не дело, — продолжал князь, — и так отпускать негоже, а думаю я так сделать: запереть их всех в тюрьму.

   — Что ж, коли присудил в тюрьму, так в тюрьму их и засадить, — подтвердили дружинники. Солнцев сидел насупившись и угрюмо молчал.

   — Так тáк тому и быть, — молвил князь, — идите да скажите, чтоб их отвели туда.

   — А как же княжича? — спросили дружинники.

   — Что же княжич? Он такой же бунтовщик, и его туда же.

Дружинники вышли, остался один Солнцев.

   — Что, Михайло, аль молвить мне что хочешь? — спросил его князь.

   — Милости хочу просить, княже!

   — Милости? Какой?

   — Отпусти, княже, боярина Симского, не виноват он!

Князь нахмурился.

   — Как же не виноват, коли он впереди всех бунтовщиков был, коли он коноводом был! И как же я отпущу его, коли остальные будут в заключении, ты видишь, я и сына не пожалел.

   — Я про княжича не молвлю, в нём твоя воля, а я прошу тебя за Симского. Не виноват, говорю. Ты сам знаешь, как он дрался на Неве со шведом, дрался за честь Новгорода, и теперь он отстаивал честь Новгорода же, тяжко ведь вольному боярину покоряться татарве поганой. Слушай, княже, никто так не был предан тебе, как боярин Симский; отпусти же его, это для меня будет великая от тебя награда!

   — Отпустить его — отпустить значит всех, это тоже будет не дело, — говорил князь, — ты сам сказал, что все одинаково виноваты, за что же я одного помилую, а другие в тюрьме будут сидеть?

   — Отпусти всех! — тихо произнёс Солнцев.

Князь в изумлении уставился на него.

   — Что ты, Михайло, молвишь?

   — Отпусти, говорю, всех!

   — Чтоб нынче они опять бунт затеяли?

   — Не затеют они, князь, теперь ничего, увидали, что им не под силу бороться с тобой, смирились они, правду молвлю тебе.

Князь задумался.

   — Погоди, Михайло, подумаю.

   — Опять и то, княже, когда они пошли против тебя бунтом, ты вправе был усмирить их, а наказывать не вправе, скажут, вольности их нарушаешь. Соберут вече да тихонько, без всякого бунта, и поклонятся тебе!

Лицо князя затуманилось при последних словах.

   — Не из-за княжения, Михайло, я бьюсь. Нет, люб и дорог мне самый Новгород; жаль мне его гибели да разрушения; сам знаешь татар, чай, понимаешь, что они сделают, если отказать им в дани? Ведь они пустыню сделают изо всей области, камня на камне не оставят в городе, вот о чём болит моё сердце. А они и понимать этого не хотят, толкуют одно: вольность да вольность. Заплатят дань, вольность эта при них же останется, не будут они знать и видеть у себя татар, не то что в остальной Руси, где засели поганые. А не заплатят, куда и вольность их денется, поделаются просто холопами татарскими, не ведают они этого, не понимают, да и понять не хотят. А нетто мне любо было глядеть на нынешнюю свалку, нетто любо кровь лить! Один Бог знает, как тяжко на сердце! — проговорил князь со слезами.