— Тебе удалось договориться в Макеевке? — спросила она.

— Как сказать… Если ждать два месяца, то да. Но это на крайний случай.

— Один ты никуда не поедешь. Ведь тебе со мной легче, правда? Если появится кто-то, разумеется, я… — Жаклина сделала паузу — подбирала подходящее слово, — я отступлю…

Это было сказано так по-детски трогательно и по-взрослому серьезно, что Рудаев ощутил теплую волну, родившуюся где-то у сердца.

— Поверь, я без всяких притязаний, без всяких на тебя посягательств, — добавила Жаклина.

Он посмотрел на нее с пытливой суровостью, но, когда глаза оттаяли, чтобы спрятать их, наклонился над столом и поцеловал маленькую, тонкую, как у девочки, руку признательно и нежно.

Беседа Даниленко со Збандутом затянулась далеко за полночь. Давно пробили за окном кремлевские куранты, затихли городские шумы. Москва постепенно уходила в сон, а они все дымили в оккупированном чужом кабинете. Вначале им казалось, что они нашли общий язык и одинаковое понимание проблем, стоящих перед заводом. Троилин с его школой управления потерпел фиаско. Люди не чувствуют в нем руководителя твердого, непреклонного, проводящего определенную линию. Последнее время нервничает. Пытается поднять свой авторитет разными крутыми решениями, но, как все слабохарактерные люди, порой перегибает. Только не это главное. Выдыхается. Его все время нужно подкачивать, как изношенную камеру. Вышел воздух — шина села. Не так давно просился, чтобы освободили с этого поста, а сейчас всеми силами цепляется за него. Но отпустить надо с почетом. Заслужил. Много хорошего за ним числится. Правда, вопросы быта… Средств, скажет, не давали. Средства дают, когда их требуют. Дитя не плачет — мать не разумеет. Сколько возможностей упустил он! Приезжает на завод крупный руководитель — чем не великолепный случай насесть на него? Голос с места подчас больше значит, чем переписка по обычным каналам. И волокиты никакой.

Зато по ряду технических вопросов разгорелась серьезная полемика. Какие доменные печи строить в дальнейшем — однотипные, такие, как последняя, чтобы было взаимозаменяемое оборудование, или увеличенного объема? Перестраивать печи в мартене на девятисоттонные или добавить одну «грушу» в конверторном? И на какую руду держать курс? Это тоже проблема первостепенной важности. Даниленко убеждал, что на местную, — геологи открыли неподалеку от города богатое месторождение руды и уточняют ее запасы, Збандут относился к этому скептически — геологи не раз обманывались сами и обманывали других.

В споре Даниленко горячился, прибегал даже к недозволенным приемам — нет-нет и подденет собеседника под ребро. Збандут внешне спокоен, но держит себя начеку, следит, как разворачивается Даниленко, — с ним работать, под ним ходить. Если он такой задира, может, не стоит вступать с ним в альянс? У них есть возможность расстаться полюбовно, не сойдясь. Долго сватались, но не всякое сватовство благополучно заканчивается. А все же приморский завод притягивает. Есть во что вложить силы. И город хорош. И море под боком. Это вечное. А секретарь обкома — сегодня он существует, а завтра… Кто знает, где он будет завтра. Либо не выберут, либо куда-нибудь заберут. Видал он всяких. Одного даже «директором обкома» прозвали, до того человек заадминистрировался. И результат? Сняли — и даже не вспоминают. Ни добром, ни лихом.

— Своих много тянуть думаете? — спросил Даниленко, зная, что зачастую новый директор волочит за собой хвост сработавшихся с ним людей, причем не всегда руководствуется деловыми качествами, чаще соображениями преданности.

— Одного человека.

— Кого? — насторожился Даниленко, решив, что это какой-нибудь крупный специалист.

— Шофера.

Даниленко рассмеялся, недоверчиво посмотрел на собеседника.

— Шутите.

— Нет, почему. В его руках моя жизнь.

— Еще какие будут просьбы?

— Просьбы? Я не привык просить. Привык требовать. «Ого, закручивает крепко, — подумал Даниленко. — Давай, давай, посмотрим, что будет дальше. Еще не поздно переиграть».

— Для начала мне нужны две новые штатные единицы — главный доменщик и главный сталеплавильщик, — продолжал Збандут. — С персональным окладом.

— Вы их наметили?

— Главным доменщиком — Николенко из Запорожья.

Даниленко откровенно поморщился.

— Это тот, которого директор с завода выгнал?

— Который директора из цеха выгнал.

— Ну что, хорошо, скажете? А если он завтра вас попрёт?

— Такое исключено.

— Почему?

— Я, минуя начальника, в технологию не лезу, указаний сменному персоналу не даю, шихту не меняю, дутье тоже. И не хватаю людей на каждом шагу за пятки.

— Только общее руководство? — будто невзначай осведомился Даниленко.

— Не только. Но обязательно через начальника.

— А главный сталеплавильщик?

Збандут ответил не сразу, посмотрел на Даниленко, склонив голову сначала на одну сторону, потом на другую, как пингвин, слушающий музыку.

— Рудаев.

— Что-о? Управлять тремя цехами сразу? К тому же в конверторном деле он смыслит ровно столько, сколько я.

Такое откровенное признание рассмешило Збандута. Рассмеялся и Даниленко, и вдруг невидимая преграда, которая на какое-то время возникла между ними, рухнула.

— Смыслит он, во всяком случае, больше, чем мы с вами. А главное его достоинство — бойцовский характер. На этом фронте предстоит как следует повоевать.

— Вы думаете?

— Безусловно. Придется останавливать строительство, переделывать проект и… взрывать фундаменты.

— Все?! — ужаснулся Даниленко.

— Нет. По ряду «А». Чтобы расширить этот пролет.

Даниленко заерзал в кресле. В глубине души он сознавал, что Рудаев не погрешил против истины в своей докладной записке. Прав и Збандут. Но поверить в то, что такое разрешат, не мог.

Записка Рудаева его насторожила. Но не больше. Каждый настоящий цеховик хочет, чтобы его цех был совершенным, и не очень соблюдает меру в своих требованиях к проектировщикам. Интересы, как правило, расходятся. Одним дай площадь пошире, высоту побольше, мощности покрупнее, другие все помыслы сводят к тому, чтобы сделать проект подешевле. Наилучший вариант всегда находится где-то посредине. Даниленко послал Штраха в Тагинск, уверенный, что Рудаев выдвигает требования с запросом, и заранее стал на сторону проектировщика, как более опытного и сведущего. Заключение Штраха обескуражило Даниленко, но не настолько, чтобы он изменил свои позиции. Цех строится не так, как нужно. Но заявить об этом вслух, признаться, что проглядел, — в таком поступке он не видел смысла. Получалось в общем довольно глупо: ошибка не его, Даниленко, — проектантов, а вся вина падет на него: почему только теперь спохватился? Промолчи — все будет тихо. На проекте десятки виз не только отдельных специалистов, но и крупных организаций, и, когда цех будет построен, виновных не сыщешь. Коллективная ответственность очень часто позволяет не отвечать никому. Примененная хитро, она превращается в мощную стену круговой обороны, и плохо приходится тому, что вздумает пробить в ней брешь. Рудаев стал жертвой такой попытки еще на подступах к стене. Была бы хоть надежда проломить ее, тогда и раны нипочем. Но раны поражения заживают не скоро. И все-таки определить свою позицию нужно сейчас, сегодня. Легче всего, удобнее всего продолжать строить, выполняя сроки, утвержденные свыше, и замять этот вопрос. Ничего не стоит сейчас и обезоружить Збандута. Скажет, что ему не нужен директор, который замышляет начать свою деятельность с разрушения построенного, — и назревающий мятеж будет погашен. Ведь на вопли Рудаева до сих пор решительно никакого отзвука.

— Не хочется? — спросил Збандут.

Даниленко даже вздрогнул от неожиданности. Он физически ощутил на себе плотность и остроту испытующего взгляда Збандута. «Вот дьявольщина. Надеялся его прощупать, а попал под микроскоп сам. Нет, надо его отвести. С ним узнаешь, почем фунт лиха. Ишь уставился, как следователь. Это сейчас. Что же потом будет? А может, показывает характер, пока чувствует себя независимым? Хотя должен понимать, не маленький, что сейчас решается его судьба. Запротестует обком — не утвердят».