Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Гребенщиков все это время сохранял благодушный, даже торжествующий вид, будто слышал сплошные похвалы в свой адрес. Когда ему предоставили возможность высказаться, он живо покинул свое место, подошел к столу и, не сбиваясь на обычную скороговорку, сразу принялся поучать, причем располагающе-домашним тоном, никак не соответствовавшим смыслу его слов.

— Я тщетно пытался, набравшись терпения, ухватить хоть какой-нибудь смысл в псевдоглубокомысленной речи нашего новоиспеченного Цицерона товарища Сенина. Не погнушался уподобиться петуху, который в навозной куче ищет жемчужное зерно. — Остановился, притворно вздохнул. — Думать глупости никому не возбраняется. Но нести околесицу и засорять мозги людям умным — занятие мало похвальное. Кстати, обошлось это нам в восемьдесят человеко-часов.

— Не прошибло!… — досадливо простонал Нездийминога. Довел-таки начальник цеха и этого «не тронь меня» человека до состояния каления.

— Восемьдесят человеко-часов на ветер, — повторил Гребенщиков. — Это я сейчас вам продемонстрирую. Какой срок наметил «мозговой трест» для начала испытаний? — спросил он ни к кому не обращаясь.

— Срок вполне реальный — три месяца, — ответил Сенин.

— А три дня вас не устроит?

— Но, Андрей Леонидович, позвольте… — запинаясь, произнес Подобед. На лице его появилось недоумение и даже растерянность.

— Не устроит?

— Каких три дня, — провизжал Серафим Гаврилович, — если еще распоряжение не подписано!

— Вы слишком фетишируете роль бумажки, дорогой мой, — приторно-вежливо сказал Гребенщиков. В этот момент он был прямо-таки олицетворением благородства. — К сожалению, это не только ваша беда. Любое распоряжение, любой приказ сами по себе ничего не значат. Они могут остаться на бумаге — и только. Заметьте: ни приказов, ни распоряжений у нас никто не отменяет. О них просто забывают. Поднимите папку приказов по заводу — половина не выполнена. Отменяли? Нет. Забыли. И те, кто приказывал, и те, кто должен выполнять, и те, кто призван следить за выполнением.

— Вы отвлекаетесь от основной темы, — недовольно буркнул задетый за живое Подобед. Начальник цеха походя лягнул и его.

И на этот раз Гребенщиков не полез в карман за словом.

— Те, кто умеет отвлекаться, похожи на длинноруких — они больше захватывают. — И улыбнулся сдержанно, одними глазами — экспромт самому понравился.

— Я хотел бы понять, как приступите вы к испытаниям, если нечего испытывать? — докапывался до сути Подобед.

— Существует безотказный способ связи, изобретенный еще в начале века, — телефон. Чего проще — набрать номер и позвонить. Потеряв одну минуту, вы избавили бы их, — Гребенщиков широким жестом показал на присутствующих, — от никчемной траты времени.

— Кому позвонить? Вам? И что бы вы ответили?

— Машины изготовлены, приступаем к освоению.

— Где? Кем? Когда? — посыпались вопросы.

— Какая разница? Вам что, обязательно нужны машины собственного производства? Местный патриотизм одолевает? Дорого нам обходится патриотизм подобного рода. Дорого. Вместо того чтобы взять доведенный до ума, опробованный, испытанный временем агрегат, мы зачастую начинаем изобретать свое. Приоритет в расчете на пиетет. Вообще, надо вам сказать, приоритет — понятие вредное. Оно придумано для самоутешения, на тот случай, когда изобретем мы, а используют за границей. И все потому, что у нас мучительно долго согласовывают. Эти согласования и обсуждения приобретают опасную, хроническую форму. Легче обсуждать, чем делать. И кто в конечном счете в выигрыше? Тот, у кого слава первооткрывателя, или тот, кто впервые применил открытие? И кто пожинает материальные плоды?

— Может быть, вы оставите общие рассуждения и дадите нам конкретный ответ? — уныло пробасил Подобед, потерявший надежду на то, что Гребенщиков иссякнет, что прекратится это не относящееся к делу словоизвержение.

— Извольте. Вагон номер девять миллионов шестьсот семьдесят три тысячи четыреста пятьдесят восемь с машинами для заправки порогов и торкретирования прибыл на сортировочную станцию и завтра будет доставлен в цех. Люди для передачи опыта прибудут по первому нашему требованию.

— Откуда? — еле слышно выдохнул Сенин. Ему не хватило голоса, так он был сражен этой сногсшибательной новостью.

У Подобеда не осталось сомнения, что и он, и все, кто здесь находится, стали жертвами злонамеренного и беспощадного розыгрыша.

— Из Запорожстали, — невинным тоном ответил Гребенщиков. — Нам не пристало игнорировать ценные технические мероприятия. Чтобы ускорить дело, я позвонил директору, и вот видите…

— Но почему вы не уведомили нас об этом? — с раздражением спросил Сенин. Он сидел красный, как после хорошей бани.

— Я в молчанку не играл. Что я отвечал вам, когда приставали? Принимаю меры. И действительно принимал. Было такое, чтобы я не выполнил свое слово? Был такой случай? Ответьте мне хотя бы вы, Сенин. Обещал дать выговор — и вы его получили.

— В выполнении обещаний такого рода никакой заслуги нет, — язвительно заметил Подобед.

— Простите, я выполняю обещания и другого рода (пользуясь вашей терминологией, товарищ Подобед). Примеры? Пожалуйста. Печи пускаем в срок. Снижаем себестоимость. А план? Я когда-нибудь обманул? Говорил «будет» — и он был.

Дальнейшие пререкания становились бесполезными, это было ясно всем. Но Гребенщикова не так-то легко остановить.

— Человеческий индивидуум — штука очень сложная, — пи к кому конкретно не обращаясь, менторски говорил он. — Существуют две основные разнополюсные категории людей. Одни обещают, но не делают, — распространённая и, к сожалению, процветающая категория, потому что ненаказуемая, другие не обещают, но делают, — не очень поощряемая категория. Так что нам больше нужно: обещания или дела?

Подобеду надоело это назойливое философствование, он закрыл заседание, но Гребенщиков и тогда не смолк.

— Товарищ секретарь парткома, — официально обратился он к Подобеду, — вы меня вызывали сюда, очевидно, имея в виду наложить взыскание за торможение новой техники. Так? Не просто же для задушевного разговора. Ну, а если техника внедряется досрочно, какие-нибудь меры поощрения у вас имеются? Скажем, объявить благодарность с занесением в личное дело. Не имеются? Почему? Чем я в вашей картотеке буду отличаться, к примеру, от начальника доменного цеха, который знаменит одними обещаниями? У него в личном деле ничего не записано и у меня тоже. Как разобрать, кто из нас какой?

— Хорошо, когда личное дело коммуниста чистое. Не стоит требовать большего, — с оттенком назидания сказал Подобед и вышел из-за стола.

— Чистое бывает и у бездельников. — Гребенщиков старался оставить последнее слово за собой.

Сенин знал, что ему все равно придется выслушать от Подобеда горькие слова в свой адрес и предпочел выслушать их сегодня, испить сразу свою чашу до дна, нежели иметь это удовольствие в перспективе. Он задержался. Остался и Серафим Гаврилович, чтобы в случае чего взять под защиту попавшего впросак юнца.

Но Подобед был настроен миролюбиво.

— Думаете, ругать буду? — метнув из-под бровей лукавый взгляд, спросил он. — Нет. Не за что. Этого гуся голыми руками не возьмешь. Он хитер и в совершенстве владеет искусством лавирования. Не будем у него учиться этому искусству, оно дипломатам больше нужно. Но учитывать способности и особенности противника никогда не мешает.

— А кровушки нашей он сегодня попил, — чувствуя себя виноватым, горестно протянул Сенин.

— Без крови ни одно стоящее дело не делается. — Подобед помолчал и вдруг заливисто расхохотался. — А разыграл он нас здорово! Еще и мораль прочитал напоследок. И все же что-то в нем стронулось с места. Чего доброго, удастся хоть немного причесать.

Глава 5

В Донецке, как и предполагал Рудаев, Даниленко не оказалось, и был он вне пределов досягаемости — уехал в Москву. Волей-неволей пришлось возвратиться домой.

Директор долго выдерживал Рудаева в приемной. Вызывал то одного сотрудника заводоуправления, то другого, и по сочувствующим взглядам всезнающей и всепонимающей секретарши можно было догадаться, что это неспроста.

74
{"b":"241945","o":1}