Справа мигнули огоньки. От станции Чихачево прошли патрульные. И тут же на полотне появились две пригнувшиеся фигуры. Они бежали быстро, разматывая катушку с проволокой. Нужно было торопиться, — загорелся зеленым огоньком семафор. Через пять минут показался воинский эшелон гитлеровцев.

Взметнулось малиновое пламя, осветив одинокую березу на поле. И сразу же заговорили партизанские автоматы. Стрелял по врагу и ленинградский художник Александр Блинков.

Их осталось одиннадцать человек. Предстояло выбрать командира и комиссара.

— Я предлагаю выбрать командиром Ковалева, — сказал Скурдинский.

— А комиссаром?

— Скурдинского, — послышалось сразу несколько голосов.

Так и решили.

Это были трудные дни для осьминских партизан. Беды начались с того памятного боя, когда фашистам удалось пробраться к базе.

Скурдинский дежурил тогда на кухне — готовил обед, то и дело поглядывая на тропы, откуда должны были показаться командир отряда Цветков, ушедший на встречу с подпольщиками, и группа Филиппова, занятая оборудованием запасного лагеря. Неожиданно в землянку, где находился заместитель командира отряда Иван Гурьев, вбежал дозорный и крикнул:

Иван Васильевич Скурдинский.

— Фашисты! Уже близко.

Гурьев и Скурдинский бросились к опушке леса. Действительно, прямо на лагерь через кустарники двигались вражеские автоматчики.

— Нащупали, гады, — сказал Гурьев. — Надо уходить. Нас — горсть. С такой силой не справимся.

Захватив оружие, боеприпасы и часть продуктов, партизаны стали отходить. Но не прошли они и километра, как увидели развернутую вражескую цепь.

— Залечь в кустах, приготовиться к бою, стрелять только по команде, — приказал Гурьев.

Несколько бойцов погибло, но остальные вышли из окружения и продолжали борьбу.

Жили зимой тяжело. Не хватало боеприпасов. Не было медикаментов. И вое же, разбившись на группы, отряд осьминцев устраивал засады, нападал на колонны вражеских машин, уничтожал связных, патрули, фуражиров.

Группа Гурьева готовила операцию — взрыв железнодорожного моста у станции Вересть. Но тут тяжело заболел командир отряда. Вскоре он впал в беспамятство. Решили оставить с Цветковым двух партизан, а остальным идти на операцию. Чтобы больной не простудился, принялись заготавливать для него дрова.

В это время к землянке с четырех сторон подобрались каратели. Кто-то выследил связного и привел фашистов. Как подкошенный упал на землю Гурьев, не успев даже отбросить бревно, которое нес. Застигнутые врасплох партизаны не смогли организовать серьезного сопротивления. Одни стали отходить, другие же, укрывшись за деревьями, решили отстреливаться. Но судьба группы была решена. Вскоре гитлеровцы уже шарили в землянках. Там они взяли находившегося без чувств командира отряда Якова Цветкова. Его увезли в Осьмино, долго пытали, а когда поняли, что пытками такого человека говорить не заставишь, — расстреляли.

Мрачной оказалась и судьба группы Дмитрия Филиппова. На ее лыжный след вышел отряд карателей. Завязался неравный бой. Сразу же были убиты три партизана. Филиппов, Егоров и Лена Машанина попытались оторваться от преследователей, но это им не удалось. А тут еще у Лены сломалась лыжа, двигаться по глубокому снегу стало просто невозможно.

— Оставьте меня, а сами уходите, — предложила девушка.

— Нет, так не годится, — ответил ей Филиппов. — Сделаем так: возьмешь мои лыжи и с Егоровым вон в тот лес. Я постараюсь прикрыть вас.

— Несогласна, — возразила Лена. — Вы отряду нужней. Идите…

— Спор ни к чему, — рассудительно сказал Егоров, — все равно никто не уйдет, никто никого одиноким не оставит. Будем драться.

Они заняли удобную позицию для стрельбы и дрались до последнего патрона!..

Да, большие потери, и не только в отряде.

Вспомнились Скурдинскому первые шаги по организации подполья. Как-то поздним вечером вместе с Ковалевым направились они в деревушку Поседь. Зашли в дом Кононовых. Скурдинский редко бывал раньше в этой семье, хотя давно ее знал. Уполномоченному комитета заготовок приходилось встречаться с людьми чаще всего на полях и фермах, чем в домах. Но Наталья Васильевна сразу узнала его голос. Она бросилась к двери, торопливо ее открыла и тихо сказала:

— Проходите сюда. Так… Лампу зажечь?

— Не надо, Наталья Васильевна. Мы скоро уйдем.

— Ну, садитесь вот сюда, к столу. О господи…

— Да вы не бойтесь, — сказал Ковалев, понявший по-своему причитания и вздохи молодой женщины.

— Я и не боюсь, с чего вы взяли? Просто так неожиданно… Это же радость какая!

Кононова достала из печи тушенную с мясом картошку, принесла квашеной капусты.

— Поешьте вот с дороги. Может, молока дать? Я сейчас в подпол спущусь.

— Ну, как вы тут живете? — спросил Скурдинский, когда Кононова, подав на стол, присела рядом.

— Как живем? Сами небось знаете… А вы-то надолго в наши места?

— Надолго, Наталья Васильевна. Вот только надо хорошо обосноваться. Поможете?

— Что в наших силах, все сделаем.

— На первых порах подберите себе помощников, людей надежных. Есть такие на примете?

— Конечно, есть. Ковалевы, мать и дочь, Григорьева, Пекко. Живет она, правда, на хуторе, но женщина надежная. Найдутся люди.

— Тогда так и решим, — резюмировал Скурдинский. — Руководителем группы будете вы, Наталья Васильевна. Вот вам на первый случай листовки, разбросайте их в людных местах. Но будьте осторожны…

Кононова оказалась хорошим организатором. Партизаны знали теперь все, что делается в Осьмине, имели запас продуктов и свой пункт для выпечки хлеба. Члены группы принимали по радио сводки Информбюро, переписывали их и расклеивали не только в Поседи, но и в районном центре.

В феврале 1942 года в Поседь нагрянули гестаповцы. Они окружили дом Кононовой, долго там шарили, а потом вывели Наталью Васильевну, посадили в машину и увезли.

Это случайно увидела член подпольной группы Екатерина Осиповна Ковалева. Вначале она было бросилась к дому Григорьева, потом остановилась и решила сразу идти в отряд. Знала туда каждую тропку. Но путь был слишком трудным для пожилой женщины. Уже через километр она почувствовала, что рубашка на спине прилипла к телу. Несколько раз она падала. Полежит, чуть отдышится и опять в путь…

Выслушав рассказ Ковалевой, командир послал в Осьмино разведчиков. Они вернулись через несколько часов и сообщили: арестована одна Кононова, держат ее в Осьмине в гестапо, в поселке большой гарнизон.

Екатерина Осиповна сразу же собралась домой.

— Не спешили бы, — уговаривал ее Скурдинский. — Надо еще выяснить, как относятся к вашей отлучке из деревни.

— А что они мне сделают? Казнить, что ли, будут старуху?

Ковалева ушла. А на следующее утро ее арестовали.

Десять дней подпольщицы подвергались пыткам, но ни Наталья Васильевна Кононова, ни Екатерина Осиповна Ковалева не признались в связи с партизанами. Фашисты расстреляли мужественных женщин…

Одна за другой всплывали эти беды в памяти Скурдинского. Десятки раз задавал он себе вопрос об их причинах и все более утверждался в мысли: отряд недостаточно был связан с населением. А одна-две подпольные группы — капля в море.

— Вчера разговор зашел о том, как жить дальше, — сказал Скурдинский. — Давайте об этом поговорим на партийном собрании. Созывать его не надо — все коммунисты налицо.

Сидевший в углу землянки чубатый партизан Иван Алексеев поднялся и пошел к выходу. Он был единственным беспартийным человеком среди оставшихся в отряде.

— Сиди, Ваня, — обратился к нему Скурдинский. — Собрание открытое.

Резолюция партийного собрания была краткой. Коммунистам вменялось в обязанность развернуть кропотливую работу по созданию очагов подполья.