— Папка! — вскрикнула Надя и заплакала. На этот раз от радости.

Коммунистку Надежду Константиновну Смирнову (Легутову) знают на одном из ленинградских заводов как хорошего специалиста и доброго товарища. Но немногим известна страничка ее детства, когда от Нади потребовалось недюжинное мужество, чтобы сохранить верность клятве юного ленинца.

Немилосердно палило солнце. Клубы пыли вились над проселками, лязгали гусеницами танки. По дорогам стремительно двигались два потока: беженцы с заплаканными, горестными лицами, а навстречу им — воинские части, которым через несколько часов предстояло вступить в бой. С воем проносились самолеты. Наверное, в сотый раз в этот жаркий июльский день зазвонил телефон в кабинете секретаря райкома. Дмитриев снял трубку.

— Иван Дмитриевич, что же происходит? — негодующе начал заведующий районным отделом народного образования. — Обстановка напряженная, а облоно присылает нам на работу черт знает кого. Сейчас у меня был какой-то Теплухин. В его трудовой книжке ясно написано: неоднократно увольнялся за пьянство. Как я могу в такое время, когда фронт рядом, принять человека с подмоченной репутацией?

— Не стоит так волноваться, — ответил Дмитриев. — В жизни всякое бывает. На работу, однако, вы его все же примите.

Утром, незадолго до этого звонка, в дверь секретаря райкома постучал худощавый человек средних лет. Стекла очков не скрывали задорного блеска его глаз. Войдя в кабинет, он поставил у двери чемодан, представился:

— Теплухин Николай Николаевич, бывший заведующий учебной частью средней школы в поселке Котлы.

— Очень рад. Садитесь поближе. Потолкуем.

Дмитриев ждал посланца Ленинградского обкома партии. Несколько дней назад секретарь обкома Бумагин сообщил, что направляет в Лугу для организации подполья коммуниста ленинского призыва Теплухина. Иван Дмитриевич рассказал будущему руководителю подполья о людях, с которыми ему предстоит работать.

— Надо торопиться, — сказал на прощание секретарь райкома, провожая Теплухина до двери. — Боюсь, что у нас с вами осталось очень мало времени. Не всегда получается все, как задумаешь. Может статься, вам и самому придется с первых дней искать верных людей.

Как-то в середине августа Иван Дмитриевич познакомил Теплухина с Александром Матвеевичем Бабаевым. Из-за хромоты Бабаева не взяли в армию. Он был этим очень огорчен и, когда ему предложили остаться для работы в подполье, охотно согласился. Новый помощник сразу понравился Николаю Николаевичу. Немногословный, слегка медлительный, он производил впечатление человека уравновешенного, спокойного.

13 августа в последний раз уточнили с Дмитриевым явки, договорились о тайниках для письменной связи с партизанами. Теплухин получил и тщательно запрятал на территории педучилища несколько пакетов с продуктами питания.

С середины августа фашисты начали регулярно обстреливать Лугу из орудий. Населения в городе становилось все меньше и меньше. 23 августа Николай Николаевич остался один на территории педучилища. Решил вместе с Бабаевым перейти в одно из подвальных помещений на углу Комсомольской и 7-й Заречной улиц. Здесь укрывались от снарядов и бомб несколько десятков жителей.

В ночь на 24 августа наши войска оставили Лугу. Канонада стихла. Гнетущая тишина, казалось, придавила город. Потянулись томительные часы. Багровые языки пламени лизали стены домов. На улицах ни души. Сидящие в подвале люди тревожно переговариваются. Где-то в дальнем углу раздавались всхлипывания.

Наступило утро. Послышались короткие автоматные очереди, чужие отрывистые слова.

Из подвалов фашисты всех выгнали. Физически крепких людей сразу же направили на различные работы. Теплухин с Бабаевым пошли было к педучилищу. Но их не пустили. Оказалось, что там была уже запретная зона. С большим трудом удалось взять часть припрятанных продуктов.

Пришлось подыскивать жилье. Свободных квартир оказалось много. Подпольщики остановили свой выбор на двухэтажном домике. Отдельная квартира на втором этаже. Из комнаты хорошо просматривается железная дорога. На первом этаже живут одни женщины. Нижегородская, 1, — такой теперь стал адрес Теплухина и Бабаева.

Оккупанты начали проводить регистрацию жителей Луги. По указанию обкома партии Теплухин должен был легализоваться, стать учителем. Так он и сделал. На бирже труда упитанный мужчина внимательно просмотрел трудовую книжку и по-приятельски подмигнул, узнав о причинах увольнения Теплухина. Николай Николаевич был поставлен на учет, направлен на работу в школу, которая пока, правда, не действовала. Ему полагался паек.

Если до войны свободное время лужане проводили в парках, в лесу, на озерах, то теперь десятки и сотни полуголодных людей отправлялись за город не отдыхать, а в поисках еды. На картофельном поле урожай был убран. Но женщины перекапывали уже вырытые борозды в надежде найти хотя бы несколько картофелин. Ходили туда и Теплухин с Бабаевым.

…На некотором отдалении друг от друга идут люди с лопатами. Переговариваются между собой:

— Вчера одна женщина дала за городом кочешок капусты военнопленным. Ее сразу застрелили на месте.

— На Большой Заречной пленных держат, совсем опухли от голода.

— И кончится ли это когда-нибудь?

То Теплухин, то Бабаев вступают в эти разговоры. Нельзя быть опрометчивым, но и ни к чему особо скрывать свои мысли. Шпионов и соглядатаев здесь нет, а есть люди, гонимые голодом, потерявшие на какое-то время веру в победу.

Попутчики слушают внимательно, и вроде светлее становятся их лица.

С октября начала работать школа. Директор школы и несколько учителей не скрывали своих симпатий к гитлеровскому «новому порядку». Большинство же преподавателей на своих уроках пользовалось советскими учебниками, старалось не допустить онемечивания школы. Теплухин постепенно сближался с ними. Особое доверие вызывали у него сестры Пенины — Антонина Васильевна и Валентина Васильевна, Николай Николаевич не упускал случая завести с ними откровенный разговор о порядках в школе, которые насаждал директор, обменивался редкими вестями, поступавшими из-за линии фронта.

Вскоре после начала учебного года директор школы уволил преподавательницу пения за то, что она разучивала с детьми советские песни. Это еще больше усилило молчаливый, но решительный протест большинства учителей. Постепенно незримая линия как бы разделила школьный коллектив на две части. Теплухину вместе с сестрами Пениными удалось создать официально неоформленную, но крепко спаянную общими взглядами группу. В нее вошли преподаватели Надежда Игнатьевна Антропова, Анна Тимофеевна Михайлова, Клавдия Ивановна Шабанова, делопроизводитель Александра Павловна Венцкевич, сторожихи Мария Федоровна Егорова, Полина Федоровна Изотова.

Учителя решили и в фашистской неволе воспитывать детей советскими патриотами. Как это сделать? Идет, скажем, урок литературы. Ученики читают стихотворение Лермонтова «Бородино». Учитель рассказывает о патриотизме русских солдат, сокрушивших, казалось бы, непобедимую наполеоновскую армию. И тут же подводит учеников к мысли: никто не мог и не сможет одолеть русский народ.

Особенно тянулись дети к Николаю Николаевичу Теплухину. Его огромный педагогический опыт, знания, добрая улыбка старшего товарища — все располагало к себе. Многие ребята показывали ему красные звездочки, приколотые у них внутри шапки или за отворотами пиджачков. Оставшись наедине с учителем, иной из них говорил:

— Николай Николаевич, а я вчера на двух портретах глаза выколол Гитлеру!

Однажды подошел к Теплухину с довольным видом Алик Ермолов и шепчет:

— Сегодня в гараже у церкви в трех бочках дырочки просверлил — бензин так и бежит струйкой.