Да что там говорить, все в Острове знали, кто эти счастливчики.

А разве такое можно забыть? Вот колонной идут в ногу школьники, прислушиваясь к дроби барабана.

— Выше голову! Громче горн!

Выходят на площадь. Подтянулись. Сорок шесть мальчишек и девчонок идут на праздничную линейку. Сейчас их примут в пионеры. Шествие привлекло внимание. Площадь — людное место. Здесь большой крытый рынок, где всегда шумно, пахнет сеном, парным молоком, яблоками. На какое-то время приумолкла рыночная суета — ребят заметили, все смотрят на них.

Колонна вышла в центр площади и остановилась перед кустами густой сирени. Невысокая металлическая решетка ограждает вход в этот неожиданно тихий посреди бойкого места уголок. Под зелеными ветвями — скромная могила. На обелиске надпись:

Умолк горн. Ребята выстроились в шеренгу лицом к обелиску. А рядом — другая шеренга. Это замерли в строю пограничники. Сегодня они повяжут ребятам красные галстуки.

Клава Назарова оглядела своих питомцев. Поправила расшитую тюбетейку, закинула за плечи длинные темные косы. Громко и отчетливо произносит она слова торжественного обещания. Ребята дружно повторяют вслед за вожатой…

И снова тишина. Самая важная минута наступила: военные в зеленых фуражках повязывают красные галстуки.

— К борьбе за великое дело Ленина будьте готовы!

— Всегда готовы!

Такое не забывается.

Солнце в зените. Небо чистое-чистое. Новорожденный пионерский отряд шагает по площади — обратно к школе имени Ленина на свой первый сбор. Шагает отряд, а по обе стороны колонны, словно эскорт почета, четким военным шагом идут пограничники. Весь город завидует.

И вот подпольщики сидят теперь в наглухо зашторенной комнате и пишут письмо Красной Армии. Им есть о чем рассказать.

Когда гитлеровцы вступали в город, Саша Козловский, Коля Михайлов, Костя Дмитриев и Нюра Иванова под огнем, в прошитой пулями лодке, перевозили раненых бойцов через Великую.

А сколько собрали оружия в тайниках за Рядобжей!

А листовки, расклеенные в деревнях!

А эта история с отправкой молодежи в Германию! Весь город о ней говорил. Сборный лагерь фашисты устроили в ограде Симанского монастыря, что стоит на другом берегу Великой, почти напротив дома Клавы Назаровой. По заданию организации Саша Козловский и Нюра Иванова поступили работать в полицию и накануне, когда должен был быть подан эшелон, подпоили самогоном охрану и открыли ворота лагеря. Да еще уничтожили списки подлежащих к отправке.

А скольких раненых спасли и переправили в лес!

Как было не рассказать и о том, как Лева Судаков, устроившись киномехаником, сумел сжечь киноленты пропагандистских кинокартин гитлеровцев. Сам Лева до того «старательно» тушил пожар на виду у всех, что его пальто сгорело.

А диверсия на лесопильном заводе!

Разве стоило умалчивать и о том, как Костя Дмитриев и Коля Михайлов, подрядившись по зиме ездовыми в большой обоз, который вез в Опочку артиллерийские снаряды, сумели под покровом темноты и метели сбросить в снег немало снарядов? Когда в Опочке хватились, ездовых — крестьян из приостровских деревень — уже отпустили по домам.

Подпольщики написали о своей готовности здесь, в тылу врага, выполнять любые задания командования Красной Армии…

— Жаль, однако, что нет Саши, — сказала Нюра Иванова, — а то бы можно и про рейд написать. Как-то он там у них проходит?

Все переглянулись. Да, пока они здесь пишут это письмо, может быть, Саша Козловский с товарищами ведет бой с фашистами…

Александр Козловский.

Через Козловского подпольщики поддерживали связь с партизанами. В последний раз, когда Саша был в Партизанском крае, ему и еще четверым парням поручили побывать в нескольких деревнях как можно ближе к городу и уничтожить полицейские посты.

…Послышался условный стук. Назарова открыла дверь, и в комнату вошел… Козловский.

— Сашка! — радостно воскликнули Олег и Лева. — Вот здо́рово!

Посыпались вопросы. Козловский, как обычно, отвечал скупо: прошло все хорошо. Правда, в засады попадались, но благополучно выходили из положения. Словом, задание выполнено.

— Молодчина, Сашок. Садись читай письмо, — сказала Мила.

— Какое письмо? Куда? — спросил Козловский, с недоумением оглядывая возбужденных друзей.

И тут Клава решительно произнесла:

— Пусть Саша и понесет письмо.

Никто не возражал. Решили, что Саша пойдет не раньше, чем в начале сентября. Кроме письма возьмет чистые бланки оккупационных паспортов и другие документы — их достала в комендатуре Мила Филиппова.

— Отправим с тобой Еву, дочь врача Хайкина. Оставаться ей в Острове больше нельзя, — сказала Клава. — И еще, видимо, Саша, будут у тебя спутники. Двое военнопленных хотят вернуться в строй. Это Овчинников и Воронов. Рядобженцы наводили о них справки: как будто все в порядке. Они расконвоированы, одного определили обувь шить, другого — столярничать. Так что уйти им нетрудно.

— Ясно.

— Значит, пойдете вчетвером. Все, кроме Хайкиной, будете вооружены. — Клава подошла к Козловскому близко-близко: — Саша, милый! Мы так на тебя надеемся! Готовься, и ни пуха тебе, ни пера!

— Тебя, наверное, оставят в армии, — грустно промолвила Нюра Иванова. — Ну что ж… Приходи тогда освобождать Остров.

Группа Козловского уходила в сентябре. Готовиться к походу Александру помогали и родители. Так уж сложилось в этой семье: от матери и отца у детей секретов не было.

Николай Семенович Козловский, бывший красногвардеец, с оружием в руках защищавший молодую Республику Советов, был добрым советчиком сына-комсомольца. Особенно близки они стали друг другу, когда огромной бедой обрушилась на страну война. Не раз в доме Козловских, стоявшем в стороне от основной улицы деревни Ногино и близко к реке Великой, находили приют партизанские разведчики, красноармейцы, выходившие из окружения. Некоторые из них неделями лечились и набирались сил на маленькой усадьбе Козловских.

Старший Козловский по состоянию здоровья не мог уйти в партизаны, но всем, чем мог, помогал подпольщикам. Это по его совету были организованы тайники оружия за Рядобжей, с его помощью сделана схема укреплений города. В окрестных деревнях у Николая Семеновича было много знакомых. Эти знакомства использовались подпольщиками для получения разведывательной информации.

Сын гордился отцом, а отец сыном. Был случай. Как-то в воскресный день, набив портфель гранатами, Александр возвращался домой на велосипеде. От тяжести старый портфель в нескольких местах прорвался — пришлось перевязывать его ремнем. Неожиданно возле моста через Великую — проверка документов. Солдат-патрульный подозрительно посмотрел на портфель и протянул к нему руку, но Саша успел опередить гитлеровца и подал яблоко, лежавшее поверх гранат.

— Гут. Хорошо, — засмеялся солдат…

— Ну а если бы гитлеровец потребовал показать, что у тебя в портфеле? — спросил Николай Семенович, выслушав рассказ сына.

— Папка, неужели не ясно? Гранату под ноги, и ни гитлеровца, ни меня.

Николай Семенович судорожно глотнул воздух и тихо промолвил:

— Да. Только так, Сашок.

…Когда Саша Козловский покидал Ногино, родителей его дома не было. В целях конспирации они отправились к родне в одну из дальних деревень. Провожать группу пришли Клава Назарова, Коля Михайлов, Костя Дмитриев, Нюра Иванова. Младшая сестра Козловского Маргарита, которой предстояло на время остаться совсем одной в доме, угостила всех чаем. Пили, перебрасываясь шутками. И лишь Овчинников и Воронов сидели какие-то настороженные, поглядывая на висевшие над столом ходики. Ева Хайкина молчала, тесно прижавшись к Клаве. Но вот та встала: