Молниеносно повернувшись, Моисеенко скрылся в темноте. Он бежал вниз по холму, как сотни раз пробегал здесь мальчишкой, раскинув руки, будто летя, и, казалось, земля помогала ему. Совсем не трудно бежать. Вот и болотце — как быстро! Кустарник мешает. Быстрее! Вдруг ноги подогнулись…

— Я дойду… — казалось, проговорил Сергей, но голоса своего не услышал…

…Глухое это место — Сергеевская боровина. Не всякому удается туда пройти. В ту майскую ночь закопали партизаны здесь тело своего командира…

Теперь он похоронен в поселке Идрица на перекрестке больших дорог. А боровину так и зовут Сергеевской.

Оставшиеся в отряде Сергея Моисеенко бойцы вскоре ушли в белорусские леса. Храбро сражались они в отряде Дубняка (конспиративное имя П. М. Машерова, ныне первого секретаря ЦК КП Белоруссии).

Живет в Башкирии и продолжает учительствовать Разитдин Инсафутдинович Инсафутдинов (Александр Иванович Мелихов). На Дальнем Востоке обосновался Степан Корякин. Из братьев Кичасовых в живых остался Борис Андреевич. Живы и здоровы Петр Андреевич Власов, Анастасия Терентьевна Власова, Евгений Михайлович Мелихов, Терентий Максимович Пузыня и его сестра Евгения Максимовна.

Жива и Мария Николаевна, мать героя. До 1944 года Мария Николаевна находилась в партизанском отряде. Из девушек в живых остались Ира Комарова (Гвоздева) и Валя Дождева. Схваченная фашистами вскоре после гибели Сергея, была расстреляна Надя Федорова. Погибли смелые разведчики Володя Селявский и Илья Михайлов. Из всей семьи кузнеца Михайлова в живых остался только Федор Степанович, чудом спасшийся из-под расстрела.

…Все хранит память людская. На земле себежской много ходит легенд о маленьком сергеевском отряде. Потом появились в тех местах крупные партизанские отряды. Но к сергеевскому — любовь особая, он был одним из первых.

Яков Ефимович кладет на стол большущий сверток и неторопливо его разворачивает. В свертке — газетные вырезки, фотографии, тетради с какими-то записями, письма. Писем много.

— Вот видите, какую переписку веду, — говорит он. — И все больше со школьниками. Пришлось даже специальный реестрик завести.

Я смотрю на аккуратно разграфленные тетрадные листы… Архангельская область, Астраханская, Вологодская, Оренбургская, Псковская… Каких только адресов тут нет!

Почему же так много писем получает этот пожилой человек, живущий в окруженном со всех сторон высоченными соснами поселке Максатиха? Вроде и должность у него скромная — работает директором районной нефтебазы.

А секрет прост. Яков Ефимович Шевелев — бывший комиссар Пеновского партизанского отряда и еще до войны хорошо знал Лизу Чайкину — «партизанскую Чайку».

Чайка… Крылатое, светлое имя. «Сестрами Чайки» называли себя девушки-разведчицы, уходившие в тыл врага. Дерзко громила фашистские гарнизоны эскадрилья воздушных витязей, носившая это имя.

Кто сейчас в стране нашей не знает подвига Елизаветы Ивановны Чайкиной — секретаря Пеновского подпольного райкома комсомола! Именем ее названы десятки пионерских дружин, школы, улицы, музей комсомольской славы в городе Калинине. «Чайка» стала позывным первой в мире женщины-космонавта Валентины Терешковой.

И все же есть еще не заполненные страницы истории короткой, но яркой жизни девушки из Руно — «партизанской Чайки».

Восстановить их нам и помогает беседа с Яковом Ефимовичем Шевелевым.

— В молодости работал я слесарем на столичном заводе «Вентилятор», — рассказывает Яков Ефимович. — Года за два до начала Великой Отечественной войны избрали меня секретарем Пеновского райкома партии. Полюбился мне этот край, дорог стал. С людьми сдружился. И первая, кого вспоминаю по тем годам, — Чайкина. Секретарем райкома комсомола ее избрали почти одновременно с моим приходом в районный комитет партии. Что прежде всего бросалось в глаза каждому, кто знакомился с Лизой? Кипучая энергия. Начинена ею девушка была до отказа…

Всего лишь четыре года училась Чайкина в школе. Семья большая. Отец вернулся с фронтов гражданской войны инвалидом. Подросла малость Лиза — пришлось работать и в поле колхозном, и свое немудрое хозяйство помогать вести матери. А учиться очень хотелось. Вот и стала четырнадцатилетняя девчушка постоянным читателем библиотеки в селе Залесье. Неблизко это, но два раза в неделю отправлялась Лиза туда за новыми книжками. Бежит в весеннюю распутицу. Скользит на лыжах и в студеные дни, когда мороз раскалывает даже корабельные сосны.

Бывало, окутает ночная темень Руно, вьюга начнется, а Лизы все нет да нет. И тогда в избе Чайкиных зажигали керосиновую лампу, ставили ее к окну и открывали ставни.

— Огонек цигарки за полверсты приметен, а лампы и того более, — говорил отец Лизы и успокаивал домашних: — Прибежит на огонек Лизавета. Не заблудится. Такой уж характер у девчонки.

Отец не ошибался. Лиза и в юности была задорной, целеустремленной. Она стала первой комсомолкой в Руно, лучшим избачом в районе, овладела профессией тракториста.

Был такой случай. В одной сельскохозяйственной артели колхозники пожаловались секретарю райкома партии на плохую работу машинно-тракторной станции. Чайкина, присутствовавшая при этом разговоре, предложила:

— Давайте я побываю в тракторной бригаде. Разберусь на месте.

Поехала в поле. Видит, костерок горит. Трое парней расположились вокруг. Ни слова не говоря, Чайкина к тракторам подошла. Трактористы за ней. Один, видимо старший, объясняет:

— Механизмы отказали. Ничего не поделаешь. Ремонт большой требуется.

Лиза под трактор забралась. Покрутила, повертела что-то, вылезает и, улыбаясь, говорит:

— Заводи!

Наш район был далек от государственной границы, и даже тогда, когда бои с немецко-фашистскими захватчиками велись уже у Себежа и Пскова, никто из нас не думал о возможной оккупации Пено. Район заполнили беженцы. Дел было уйма. Стали прибывать эшелоны с ранеными. Шла дальнейшая мобилизация призывных возрастов. А тут и урожай поспел. Чайкина успевала всюду. Лучшего помощника райкому партии и желать было нельзя. И вот когда в район прибыли представители разведки фронта, их «главным советчиком» определили Лизу. Конечно, и в других районах нашлись хорошие девушки и парни для учебы в разведшколе и для работы в подполье на оккупированной территории. Но кое-кого все же потом отчисляли из-за профессиональной негодности. Редко, но были случаи малодушия. С кандидатами, рекомендованными в разведку Чайкиной, такого не случилось.

— В ноябре семьдесят первого года, в день тридцатилетия гибели Чайкиной, — продолжает свой рассказ Шевелев, — бывшие калининские партизаны собрались в Осташкове. Зажгли вечный огонь на могиле Чайки, вспоминали о ней.

Хорошо на партизанском слете говорила разведчица Вера Милютина: «Вот идешь, бывало, по улице, а тебе навстречу гестаповец. Не смотрит, а всю ощупывает глазами. Сердце так и замирает. В такие минуты я всегда вспоминала напутственные слова Чайкиной: „Как бы страшно ни было, помни, Верочка, ты по своей, пусть временно и захваченной, земле идешь. Выше голову! Тверже взгляд!“ И помогало, здорово помогало! И еще запомнились слова Лизы: „Можно без многого прожить, но без правды, как без воздуха, минуты не проживешь. Береги в себе нашу правду!“»

За эту правду — правду советской жизни — и сама Чайкина бесстрашно пошла в бой. Осенью фронт докатился до лесов Верхневолжья. Истребительный батальон Пено был преобразован в партизанский отряд. Темными осенними ночами под строгим секретом завозили на базы продовольствие, боеприпасы, взрывчатку. Были тщательно отобраны люди, которые составили костяк отряда. Во многих деревнях Чайкина организовала подпольные комсомольские организации, оставила комсомольцев-связных.

В октябре отряд ушел в лес. В эти же дни из Осташкова начала свой легендарный рейд по вражеским тылам 2-я особая бригада. Это был первый на советско-германском фронте партизанский рейд. Ближайшая его цель — разведка в прифронтовых районах, на стыках фашистских армий групп «Центр» и «Север».