Командовал 2-й особой майор Литвиненко — кадровый военный, лихой конник, в годы юности партизанивший в отряде Щорса. Все прифронтовые местные отряды были подчинены Литвиненко. Под его начало поступили и пеновские партизаны.
7 ноября 1941 года мы давали присягу:
«Я, красный партизан, даю партизанскую клятву перед своими боевыми товарищами — красными партизанами, что буду смел, дисциплинирован, решителен и беспощаден к своим врагам.
Я клянусь, что никогда не выдам своего отряда, своих командиров и комиссаров и товарищей-партизан, всегда буду хранить партизанскую тайну, если бы это даже стоило моей жизни.
Я буду верен до конца своей жизни своей Родине, партии.
Если я нарушу эту священную партизанскую клятву, то пусть меня постигнет суровая кара».
…Один за другим подписывали партизаны текст этой клятвы. Вот поставила подпись Чайкина, за нею тщательно вывел свою фамилию Кузнецов. За ними размашисто расписался Шевелев.
Пеновский отряд располагался ближе других к линии фронта. Кроме боевых действий партизаны занимались сборами и переправкой за линию фронта разведывательных данных о передвижении противника, о местах дислокации его живой силы и техники, переброской выходивших из окружения бойцов и командиров Красной Армии.
— Удачной ли была наша первая операция? — переспрашивает меня Яков Ефимович. — Как вам сказать. В общем, и смех и грех. Узнали мы, что со стороны Андреаполя должен пройти вражеский обоз с продовольствием. Решили его захватить. На задание пошло двенадцать человек. Вышли к дороге, разбились на две группы, чтобы атаковать обоз. Залегли. Погода морозная. А одежонка у нас в ту пору была немудреная: ватник да сапоги. Лежали, лежали — промерзли до костей. И тогда Саша Буйцев говорит:
— А хотите, я вам покажу, как паровоз ходит? — Встал, согнулся, запыхтел и пошел топтаться на месте и размахивать руками. Ну и мы к нему пристроились.
Тут на дороге появились два верховых. Фашисты. Они на нас оторопело смотрят. А нам стрелять нельзя — обоз спугнешь. А раз мы не стреляли, то и вторая наша группа их пропустила. В общем, повезло этим двум гитлеровцам.
Только скрылись они за поворотом, бежит к нам Лиза:
— Яков Ефимович, как же так, двух гадов упустили?
Объяснил ей, что к чему, ушла недовольная. Глядим, еще один гитлеровец на коне скачет. Ребята на меня смотрят, аж глаза горят у всех. Ну, думаю, ладно, нас не минует обоз, и скомандовал:
— Огонь!..
«Подпалыв та тикай» — любимая поговорка комбрига 2-й особой как бы определяла тактику летучих отрядов бригады: скоротечный налет на намеченный объект, быстрый отход на рубеж новой атаки. И все время в движении. Учились этой тактике и пеновские партизаны. Рос боевой счет отряда. Только с 18 ноября по 1 декабря его бойцы взорвали девятнадцать вражеских машин с боеприпасами, уничтожили около сотни гитлеровцев, захватили вражеское знамя…
Со знаменем дело было так. Пошли на операцию группы Громова и Савельева. Заминировали шоссе противотанковыми минами, устроили засаду.
Тихо в зимнем лесу. Жмет мороз. С глухим шумом обрушится с колючих лап ели тяжелый пласт снега, и опять тишина. В настуженном воздухе слышно далеко. Чу… Долетел откуда-то гул мотора… Минута. Вторая. И вот из-за поворота выкатил грузовик. За ним еще две машины. Замерли партизаны в укрытии, напряженно смотрят на дорогу: сработают ли мины?
Сработали! Взрыв сотрясает землю. А вслед за ним очереди автоматов прошивают вражеские машины. Стремителен партизанский налет. Горят грузовики. И те, кто валяется на дороге, никогда больше не будут топтать русскую землю.
К месту засады приближается колонна машин противника. Партизаны, захватив трофеи, быстро скрываются в лесной чащобе. Среди трофеев один особенно ценный — полковое знамя врага.
— У нас в отряде был радиоприемник. Мы регулярно слушали и записывали сводки Совинформбюро, — вспоминает Яков Ефимович. — И была пишущая машинка, на которой мы размножали сводки. Печатали и свои листовки, а также специальные извещения, сообщающие населению, за что постигла справедливая кара расстрелянных нами изменников Родины.
Лиза Чайкина участвовала в нескольких боевых операциях отряда, но главным для нее стали походы по деревням. Рискованное это было дело. Дороги буквально кишели гитлеровцами и днем и ночью. Каждый подозрительный перелесок или кустарник солдаты поливали свинцом. А стоял ноябрь, чернолесье стало почти прозрачным — укрыться трудно. Но Лиза шла из деревни в деревню, из селения в селение.
Закрыты ставни. Не светится в окошке красный огонек. Но в избе мерцает пламя свечи. У стола сгрудились старики, женщины, подростки. Глаза всех устремлены на девушку. Чайкину здесь знают давно. Знают и верят ей.
В руках у Лизы газета «Правда» с рассказом о параде в столице в честь двадцать четвертой годовщины Великого Октября.
Семнадцать населенных пунктов обошла тогда Лиза. После беседы в Жуковке отправилась на хутор Красное Покатище, где думала переночевать у подруги Марии Купровой. Там ее и схватили гитлеровцы, приведенные предателями отцом и сыном Колосовыми. Это случилось в ночь на 22 ноября 1941 года.
Фашисты привезли Лизу в Пено, где ее опознала пьяница Ирина Круглова.
Нечеловеческие муки вынесла отважная партизанка. Ни слова не сказала своим палачам. И даже когда привели Лизу на расстрел и специально раз, другой, третий стреляли мимо, не дрогнуло ее мужественное сердце. Последними словами «партизанской Чайки» были: «За Родину! За народ!..»
Помрачнел мой собеседник: Болью в сердце отдается и сейчас тот страшный день. Немного помолчав, Яков Ефимович продолжает свой рассказ:
— Горем стала гибель Лизы для отряда. Но, наверное, больше всех переживали тогда Ваня Кудрявцев, Петя Михайлов и другие их товарищи — подростки, пришедшие в отряд незадолго до гибели Чайкиной. Поначалу мы не знали, что с ними и делать. Вернуть домой — а вдруг кто-нибудь проболтается. Взять в отряд — вроде бы маловаты, хватит ли силенок? Но Чайкина настояла, и их оставили в отряде. Главным аргументом Лизы было: «Ведь они — комсомольцы!» И ребята не подвели.
Командование 2-й особой бригады, узнав о казни Чайкиной, организовало показательный суд над теми, кто выдал и опознал секретаря подпольного райкома комсомола. Судили их заочно. На суде присутствовали представители многих деревень. Обвинитель Алексеев свою гневную речь закончил словами:
— Пусть знают все явные и тайные агенты, все прихвостни гитлеровцев: от карающей руки партизан Второй особой их не спасут ни фашистские коменданты, ни бегство, ни различные ухищрения.
В конце судебного разбирательства председатель суда Иванов зачитал приговор:
— «…Рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению в предательстве и государственной измене граждан Колосова-отца, Колосова-сына и Кругловой Ирины, выразившихся в выдаче в руки гитлеровцев партизанки — секретаря Пеновского РК ВЛКСМ Елизаветы Ивановны Чайкиной, казненной гестаповцами после пыток и истязаний в поселке Пено 23 ноября 1941 года…
Суд нашел, что отец и сын Колосовы и Круглова, являясь государственными преступниками, изменили делу Родины и стали активными пособниками фашистского гестапо, выдавали гитлеровцам советских активистов.
Именем Союза Советских Социалистических Республик за измену Родине и предательство советских граждан, активистов, советских и партийных работников Пеновского района суд приговаривает Колосовых отца и сына и Круглову подвергнуть высшей мере социальной защиты — расстрелу.
Решение суда обжалованию не подлежит.
Поручить командованию Пеновского отряда привести приговор в исполнение».
И предателей не спасло покровительство палачей Чайкиной. Бойцы Пеновского отряда Ларионов, Королев и Буйцев привели приговор в исполнение.
Весь декабрь под командованием Шевелева и Волконского сражались товарищи Лизы в близлежащих тылах фашистской армии: взрывали железную дорогу между станциями Андреаполь — Гладкий Лог, нарушали связь, уничтожали фуражиров и нарочных. В ночь под новый, 1942 год у деревни Кобенево пеновцы разгромили большой обоз гитлеровцев. Не удалось поживиться оккупантам награбленным добром. Всех настигла партизанская пуля.
