— Ты не отказывайся, делай так, как он велит, — сказал ей Федор Тимофеевич.

А на другой день, когда девочка гнала корову, на дороге ее остановили двое незнакомых мужчин. Она показала записку от старосты.

— Иди-ка обратно домой, — сказали ей незнакомцы. — Корову мы отведем куда надо.

Походила Надя немного по лесу, посидела у речушки и, вернувшись домой, рассказала о случившемся.

— Паршивая девчонка, — со злостью выругался староста и два раза огрел ее плетью.

Утром, выйдя на улицу, Иванов увидел за углом на привязи корову, которую он вчера отправил оккупантам. На шее у нее висел кусок фанеры с надписью:

А Надя по совету Тимофеева перешла жить в семью Ефимовых, которых за глаза все в деревне называли просто карликами. Федор Тимофеевич напутствовал:

— Ростом, как говорится, бог людей обидел, так то не беда, зато душой и дядя Миша и тетя Оля настоящие, советские. У них дочка есть, тоже Надей зовут. Только в Ленинграде она.

Легутову приняли в семье Ефимовых как родную. Девочка окрепла, стала ходить в школу. Однажды, когда кончились уроки и Надя оказалась одна, к ней подошел незнакомый парень.

— Вот это, — сказал он, передавая девочке небольшой пакет, — положи в сумку, передашь Михаилу Ефимовичу.

Потом такие пакеты Надя носила несколько раз. Однажды дядя Миша прямо при ней вскрыл пакет и вынул газету.

Ночью Михаил Ефимович долго что-то шил на швейной машинке. Надя тоже не спала. Вспомнился рассказ отца про деда, который в годы гражданской войны укрывал партизан, возил им в лес хлеб, доставал оружие и… газеты. «И я газеты ношу. Папа узнает — похвалит…» Надя улыбнулась и с радостным ощущением закрыла глаза.

Последние дни декабря. Снега кругом. Студеный, обжигающий щеки ветер. Закрываясь рукой от ледяной крупы, Надя спешила домой.

— А вот и наша помощница! — встретил ее радостно Тимофеев. — Давай-ка сюда, чем ты нас сегодня обрадуешь?

Весело улыбнувшись, Надя юркнула за дверь и через минуту передала пакет председателю. Федор Тимофеевич развернул газету, быстро пробежал глазами сообщение Совинформбюро и шагнул к девочке:

— Понимаешь ли, доченька, какие известия ты нам принесла? — Голос его сорвался, на глазах блеснули слезы. Ласково прижав к себе Надю, он поцеловал ее в щеки, голову. Потом опять взял газету и стал читать:

— «Разгром немцев под Москвой… Потери гитлеровцев, только убитыми, свыше 85 тысяч…».

Ночью сквозь сон Надя слышала, как в дом приходили какие-то люди. Читали вполголоса газету, что-то записывали. Вечером 31 декабря под видом встречи Нового года собралось полдеревни. Тимофеев прочел радостную сводку, намекнул: не худо бы и нам помочь нашим, говорят, поблизости партизанский отряд объявился… И вдруг за окном прогремели автоматные очереди, в избу ворвались пятеро вооруженных: два гитлеровца и три полицая.

— Кто есть Федор Тимофеев? — зло спросил офицер.

В ответ гробовое молчание.

Гитлеровец поднял парабеллум:

— Федор Тимофеев, выходи! Иначе будем стрелять всех!

— Я Федор Тимофеев, — раздался спокойный голос председателя.

Спустя несколько дней в Кириловичах узнали: Федор Тимофеевич Тимофеев зверски замучен фашистами… Швейная машинка Ефимовых теперь стучала и днем и ночью. И вскоре, с большим узлом за спиной, Надя шагала к опалевской мельнице. Она несла теплое белье, которое Ефимовы решили «обменять на муку».

На полдороге на лесной тропинке встретил ее «дровосек». За поясом топор в руках веревка — все честь честью, как и предупреждал дядя Миша. Девочка спросила:

— Скажите, дяденька, мельница сегодня работает?

— Нет, остановилась на неделю.

Надя облегченно вздохнула.

— Вот, возьмите, — указала она на свою ношу.

Обратно Легутова принесла такой же узел.

— Парашюты, — сказала она дяде Мише. — Просили к четвергу сшить маскхалаты.

Активные действия партизан бесили гитлеровцев. По деревне шли повальные обыски и аресты. Нагрянули жандармы тайной полевой полиции и к Ефимовым. При обыске нашли кусочек парашютного шелка. Зловещий взгляд гитлеровца остановился на хозяине дома.

— Откуда это?

— В лесу подобрал, господин офицер, — сказал Ефимов первое, что пришло ему в голову.

— Врешь, чертов карлик! — крикнул жандарм и, резко повернувшись к Наде, приказал: — Отвечай, кто приносил парашюты?

Надя, потупившись, молчала. Гестаповец выхватил руку из кармана и чем-то тяжелым наотмашь ударил девочку по лицу.

Ефимов бросился на офицера, но от сильного удара сапогом в живот упал, сильно стукнувшись головой о стенку.

И вот все трое в тюрьме в Стругах Красных. Камеры набиты до отказа. Следователь — садист. Руку в засаленной перчатке запускает в волосы Нади, приподнимает ее голову и бьет, бьет по щекам. Затем приказывает на глазах девочки истязать дядю Мишу, приговаривая:

— Смотри, смотри, может, образумишься…

Много дней провела Надя в душном подвале. Как-то раз всех узников погрузили в вагоны. Говорили, что отправляют в Германию, но поезд вскоре остановился. «В Псков привезли», — услышала Надя чьи-то слова. Раздалась команда, и толпу погнали в концлагерь.

Первое, что бросилось Легутовой в глаза, это изможденные, как скелеты, красноармейцы, томившиеся за колючей проволокой. Ранним утром ворота лагеря открывались, и узников под конвоем угоняли на различные работы. Надя ходила на уборку гороха. Как-то во время работы к ней подошел подросток, тихо сказал:

— Настрючи в карманы гороха.

А когда возвращались домой, он опять подошел, спросил:

— Ну как?

— Набрала, — ответила Надя. — А для кого?

— В лагере много военнопленных. Их на работы не посылают. Они десятками умирают с голоду, а мы горохом стараемся их поддержать.

Надя узнала, что паренька зовут Симой. Вечером они пробрались в барак военнопленных. Один из них, обросший бородой, задрав выше колена штанину, палочкой выковыривал червей из раны.

— Перевязать же нужно, — сказала Надя.

— Нечем, — ответил красноармеец.

Сима и Надя переглянулись, раздали горох и уходя пообещали:

— Ждите нас по вечерам.

В своих бараках они рассказали обо всем, что видели у военнопленных. И у людей кое-что нашлось. На другой день ребята снесли в барак бинты, мазь и, конечно, горох.

Так продолжалось более месяца. Товарищ с больной ногой начал поправляться. Однажды он, указав на пожилого военного, сказал своим спасителям:

— Это дядя Саша. Подойдите к нему.

Три минуты шептались Сима и Надя с дядей Сашей, а ушли от него радостными… Через день, когда их гнали на полевые работы, они поотстали, и, поравнявшись с последним конвоиром, Надя тихонько сказала:

— Дядя Янис, вам привет от дяди Саши.

Янис, замедлив шаг, также тихо спросил:

— Как его здоровье?

— Сегодня лучше.

Это был пароль. Конвоир кивнул в сторону оврага. Надя быстро спустилась туда. Вскоре ее догнал Сима…

Беглянка еле держалась на ногах, когда по дороге к опалевской мельнице ее случайна встретил Мурашев. Василий Васильевич помог добраться Наде до деревни Устье, откуда на второй день она была перевезена в лес, в партизанские землянки. Девочка заболела воспалением легких, несколько дней не приходила в сознание, металась в бреду, но заботливые руки помогли ей в конце 1943 года встать на ноги.

Как-то в землянку зашел командир Синельников. Вынув из кармана какую-то бумажку, сказал:

— Слушай, Надежда. Это радиограмма из Ленинградского штаба партизанского движения. — Улыбаясь, торжественно прочел: — «Легутов Константин Прохорович, в составе войск Ленинградского фронта, в звании капитана Советской Армии, сражается с немецко-фашистскими захватчиками».