- Чего же ему обижаться, - сказал Петрович, - охотник он хороший, не чета мне…
Метрах в трехстах вдоль дороги лежало железнодорожное полотно, а там, дальше, простиралось зеленое море.
В Баку мчались товарные составы с лесом, скотом, машинами; в обратную сторону - только цистерны с нефтью.
Стало веселее от этого движения поездов. Своим шумом и свистом они оживляли пустыню.
- Вот что такое Баку, - Киров кивнул на нефтяные эшелоны, - и вот что такое Россия, - указал он на встречные поезда. - Вы видите, как жизненно необходимы друг другу север и юг. Но нефть надо гнать и гнать без конца, чтобы хоть немного утолить топливный голод. Без нефти нам нечего и думать о восстановлении, а тем более о поднятии нашей промышленности. Простая, кажется, вещь нефть, а вот подите-ка попробуйте без нее построить социализм.
- Да, нефть - это государственное дело! - вздохнув, сказал Петрович.
- Но многие этого у нас еще не понимают. К нефти относятся только как к хозяйственному продукту.
- Потому многие, Мироныч, по правде говоря, и не понимают до сего дня, почему это ты, секретарь Центрального Комитета, и вдруг занимаешься нефтью, не вылезаешь с промыслов. Я знаю одного крупного инженера, к тому же коммуниста, который как-то при мне даже сказал, что ты просто не своим делом занимаешься, что это чисто хозяйственное дело… и всякое такое в этом роде.
- Хотел бы я видеть такого коммуниста!
- Я его так распек, что, пожалуй, теперь он больше и не появится на бухте.
По полю на запад шли караваны верблюдов.
- Вот и пригодился, Фома Матвеич, твой бинокль. Что они везут?
- Нефть.
В некоторых местах в пути встречались ослики. Опять Фома Матвеич смотрел в свой бинокль.
- Нефть, нефть в бурдюках! Вот богом проклятая местность; кроме нефти и песка, ничего здесь не встретишь. Хоть бы деревцо какое попалось!
- Ну, теперь скоро и до места доберемся, там увидим целую рощу.
Проехали невзрачную и пустынную станцию Сумгаит; куры гуляли по платформе, сторож заправлял фонарь. Потом проехали такую же маленькую станцию Яшма. За Яшмой берег моря стал удаляться все дальше и дальше, а вскоре и совсем исчез. Перед Килязами пересекли железнодорожное полотно и то проселочной дорогой, то полем поехали ко вновь приближавшемуся Каспию, до которого теперь осталось не более пяти верст.
Было половина шестого. Солнце еще не успело подняться высоко, но уже было белое, раскаленное, день опять ожидался душный и горячий.
В лощине у самого берега росли до двадцати низкорослых гранатовых и инжирных деревьев. Севернее по берегу виднелись скалы. Много скал, покрытых побуревшим мхом, выступало и из воды.
Среди деревьев мелькала палатка, чья-то легковая машина.
- Нас уже опередили. Кто-то здесь с ночи, с ночевкой. Это очень даже разумно: выспаться на вольном воздухе, а на зорьке пострелять. - И, весь в нетерпении, Сергей Миронович открыл дверцу, опустил ногу на подножку.
- Не понять только, чья машина… - Тигран выехал на берег, круто развернул автомобиль и почти влетел в гущу деревьев, на излюбленное место стоянки Кирова. - Ахундовская машина!
Да, это был лимузин главного геолога Азнефти Балабека Ахундова. Из машины, протирая глаза, вышел шофер и направился к Тиграну.
- Доброе утро, Ибрагим! - весело приветствовал его Тигран. - Хозяина привез? Одного? С компанией?
- С компанией. - Ибрагим остановился на полпути и стал раскланиваться.
- Что, давно ушли? - Киров нагнул ветку и стал выбирать спелый инжир.
- Спят еще немножко, - кивнул Ибрагим на палатку.
В это время из палатки - она стояла тут же, недалеко, шагах в сорока, - показалось заспанное лицо молодой женщины. Она равнодушно оглядела приезжих, зевнула и крикнула Ибрагиму:
- Шофер, где у нас нарзан? Принесите бутылочку.
Ибрагим поспешил к морю, вынул из воды нарзан, откупорил бутылку и поднес женщине, которая тотчас скрылась в палатке, плотно задернув за собой пикейное одеяло, висевшее над входом. Ибрагим вновь стал на прежнее место, на полпути от одной машины к другой, и все наблюдал за приезжими охотниками, готовый отвечать на все их дальнейшие расспросы.
Но охотники спешили, им было некогда. Киров раздевался и объяснял Петровичу условия местной охоты. Он скинул сапоги, засучил брюки до колен и, закинув на плечо сумку и патронташ, взял ружье, пошел к морю.
Вода была чистая и теплая. У самого берега блестели ракушки, рыскали мелкие рыбешки.
Разглаживая рукой волосы, жадно вдыхая морской воздух, Киров вошел в воду, крикнув Крыловым:
- Потом покупаемся? Хорошая вода. Ах и вода! - И обернулся к шоферу: - Идем, Тигран!
- Дела у меня, Сергей Мироныч, мне никак нельзя.
- Потом все вместе займемся хозяйством. Пошли!
- Я догоню вас, вы идите.
- Тогда жди сигнала. Приходи за дичью! - Киров крикнул Крыловым: - Я пойду берегом, вы идите в обход!
Фома Матвеевич достал из машины свою тяжелую сумку, подозвал Тиграна, открыл сумку; там были две бутылки красного вина и бутылка зеленоватой карабахской араки.
- Это к обеду. Ты возьми и закопай бутылки на дно, в песок, там будут как в леднике.
- Да я прямо в воду положу!
- Ты меня слушайся, старого пьяницу. Я всегда на охоте так делаю. - И, похлопав Тиграна по плечу, захватив пустую сумку, багермейстер побежал вслед за братом.
- Вот я и остался один! - сказал Тигран.
Он положил бутылки на брезент и сел, скрестив ноги.
Ибрагим подошел и прилег рядом.
- Что - с девками приехали? - спросил Тигран.
- С девками, - уставившись в одну точку, глухо ответил Ибрагим.
- А кто там еще, кроме хозяина? Тоже из Азнефти?
- Нет, чужой, какой-то рыжий… Карлом зовет его, колбасник какой-то. Нового друга нашел. Только и развозишь их по ночам.
- Раньше вас здесь никогда не видели, - сказал Тигран.
- А мы всегда дальше Килязей едем. Туда, кроме нас, никто не ездит. А меня даже подальше отсылает. В позапрошлый раз выдумал, говорит: «Езжай в Хачмас (до Хачмаса, сам знаешь, восемьдесят верст!), яблок привези». В тот раз и в Дербент погнал - узнать, не поспел ли виноград.
Вид у Ибрагима был болезненный, усталый и безразличный. Ему было лет сорок, но выглядел он много старше. Кое-что Тигран знал из его жизни - большая семья, больные дети, но о главном горе и не догадывался.
- Почему такой бледный? Ты что, больной? - спросил Тигран.
- Если правду сказать, Тигран, замерз я в машине. Ночь была холодная, а сам я видишь как легко одет. Хорошо бы чего-нибудь сейчас выпить!.. Покушать бы хорошо!.. Они все, что привезли с собой, в палатку забрали. А я все в машине. Я все молчу. Молчу, потому что нигде нет другой работы, Тигран.
Тигран подержал в руке бутылку с аракой и решительно протянул руку:
- Давай пробочник!
- Нет, не надо, Тигран. - Ибрагим отстранил его руку.
- Давай, давай! Сергей Мироныч не такой человек.
Он вытащил из машины корзину, отрезал чурека, сыру, достал огурцов и, налив рюмку араки, все это поставил перед Ибрагимом.
С жадностью Ибрагим выпил и стал есть хлеб с сыром.
«Как голоден человек!» У Тиграна такая злость поднялась против главного геолога, спящего сейчас в палатке, что он выругался по его адресу; потом, вскочив, нервно заходил около машины и, думая о том, чем бы помочь Ибрагиму в его беде, решил, что обо всем расскажет Сергею Миронычу. И, подумав, что, конечно, Сергей Мироныч не оставит человека в беде, велит Ибрагима перевести на машину к хорошему начальнику, он успокоился сам, успокоил и шофера, предложив ему еще хлеба и сыру.
- Надо веточек набрать… Разобрать вещи… Раков наловить… Настругать шомполы… Бутылки закопать… Пойти за дичью и потрошить ее. Вот, Ибрагим, сколько у меня хлопот!
- Хорошо тебе, Тигран, у Кирова. Ты у него что сын родной. Еще в прошлом году бегал с беспризорниками, а теперь ты вон какой, вон у кого работаешь.
- А с нового года я и учиться пойду, Ибрагим, - похвастался Тигран. - Сергей Мироныч посылает. У меня и учитель есть, в рабфак готовит. Буду знаешь кем? Архитектором! Дома буду строить, такие красивые и большие, какие никогда и никто не строил.
