На протяжении всего периода, длившегося с 1861 по 1866 г., властные структуры, за исключением самой верхушки государственной пирамиды, и существовавшее тогда социальное устройство были существенным образом реформированы. Однако, настаивая на продолжении реформ, несмотря на нараставшие трудности, Александр II всегда внимательно следил за тем, чтобы не урезать полномочия самодержавной власти, ибо одна из поставленных им целей в конечном счете, несомненно, заключалась в сохранении самодержавия. И поскольку реформы, даже по мнению их противников, по своему масштабу требовали самодержавного вмешательства и не могли быть проведены одиночными усилиями ни самого общества, ни его привилегированной части, постольку успех деятельности Александра II гарантировался именно тем, что в его распоряжении имелись самые широкие полномочия. Действительно, важно подчеркнуть, сколь велик был личный вклад императора в процесс реформирования страны, о котором ему говорила значительная часть его окружения и поддерживавших его начинания лиц. Вызвав ослабление самодержавия, этот процесс одновременно привел к укреплению личной власти Александра.
Приостановка реформ, наступившая в середине 1860-х гг., явилась результатом трудностей, непосредственно связанных с новым законодательством. Крестьяне ожидали от своего освобождения большего; консервативная часть дворянства, полагая, что лишилась того, что принадлежало ей по праву, всеми силами стремилась защитить свои интересы; интеллигенция, отмечая разочарование, царившее в народе, считала, что настало время подать руку народу и заменить спускаемые сверху реформы революцией снизу.
В 1866 г. революционная угроза перестала служить для власти стимулом к реформам, напротив, она вызвала оцепенение у императора, который счел, что двигаться дальше по тому же пути опасно. И, как всегда, по причине заботы о сохранении самодержавия!
Анатоль Леруа-Больё вывел константу, характерную для положения дел в России на этапе приостановки реформ:
«В ходе политических преобразований есть шанс избежать революций, но нет средства избавиться от революционного духа. Однако в случае с Россией это являлось наименее серьезной причиной, вызывавшей сложности. Основная и наиболее глубокая причина заключалась в недостатке логики, нехватке общего плана реформ, которые слишком часто осуществлялись по мере необходимости… На нее накладывалась несогласованность новых законов между собой, и всех их вместе взятых с духом предшествовавших установлений, с останками прочно укоренившихся, более ранних учреждений. Россия периода реформ походила на старинное здание, некоторые части которого были подвергнуты реконструкции, а прочие оставлены практически нетронутыми. Стоит ли удивляться, что среди ее обитателей находились те, кто сожалел о том, что было разрушено, тогда как наиболее молодые люди намеревались свергнуть все старое и создать на его месте все заново?»
Общая логика, на отсутствие которой сетует Леруа-Больё и которая признавалась самим обществом, касалась преобразований политической системы; в конечном счете ее развитие к концу правления Александра II пошло в направлении конституционного устройства.
Почему же тогда второй период реформ настал так поздно? Было бы несправедливо полагать, что в государственном устройстве за время, прошедшее с 1866 по 1880 г., не произошло никаких изменений. Военная реформа, согласно которой в 1874 г., наконец, вводилась всеобщая воинская обязанность сроком на шесть лет, и улучшения, привнесенные в работу местных органов власти, лишний раз свидетельствовали о том, что желание Александра II поставить Россию на рельсы модернизации на самом деле не ослабло. Однако в эти годы император принимает новое решение проблемы отсталости России, которое заключалось в том, чтобы посредством героических мероприятий придать стране новый импульс развития и нарастить ее мощь. Он был далеко не единственным монархом, который в определенный момент своего правления обратил взор на внешнюю политику в надежде, одержав победы в этой сфере, консолидировать свою власть внутри страны. Как подчеркивает Леруа-Больё, французские императоры также шли по этому пути. Однако та слава, которой добиваются на внешнеполитическом поприще, чтобы отложить решение внутренних проблем, часто приводит к тому, что в один прекрасный день проблемы страны предстают в еще более неприглядном свете.
Поражение 1855 г. переживалось Россией так глубоко, что была запущена целая серия реформ. В конце 1870-х гг. ситуация была иной. Александр II, конечно, мог гордиться своими победами, территориальным завоеваниями, уверовав в то, что внутриполитическая ситуация была столь же благоприятна, как и внешнеполитический баланс России, тем более что в его распоряжении имелись средства для следования намеченным курсом. Самодержавие, доказав свое могущество, успокоилось на этом и стало относиться к реформам небрежно. Столкнувшись с переживавшей триумф властью и видя, что это состояние, очевидно, неизбывно, оппозиция сделала вывод о том, что в отношениях с подобного рода державой диалога было не достаточно и что ей не оставалось ничего, кроме как взяться за оружие и развернуть террор.
Именно при столь драматичных обстоятельствах Александр II, оказавшийся на прицеле у террористов, окончательно решил вместе с ними взять курс на ускорение — реформа политической системы против террора — и лишить их тем самым общественной поддержки. Аналогичная попытка обогнать революционное движение будет предпринята тремя десятилетиями позже в правление Николая II. Лучше всех это его намерение понял Ленин, когда в глубоком по своему содержанию произведении «Новая демократия», переворачивающем теорему Леруа-Больё, согласно которой реформы должны предшествовать революции, он писал о том, что революция должна идти впереди реформ, иначе его современникам грозило вовсе не увидеть революцию.
На этом завершающем этапе, длившемся с момента принятия Александром II «конституции» Лорис-Меликова до рокового покушения, жертвой которого пал император, необходимо еще раз обратиться к личности Александра, проявившего себя столь очевидным образом. Испытывая неизменную веру в самодержавие, прислушиваясь к советам Вильгельма I, который предостерегал его против любых шагов, открывавших путь к конституции и грозивших, по его словам, в один прекрасный день разрушить его власть, Александр II, несмотря ни на что, принял проект Лорис-Меликова — вопреки своим убеждениям, несмотря на четкие границы, которыми, согласно тексту документа, ограничивалось самодержавие, — поскольку он был убежден в том, что именно это являлось единственным средством спасти ту систему, которая досталась ему по наследству. В столь решительный момент глубоко внутри он оставался самодержцем, верным делу сохранения политической системы; но он не был лично заинтересован в сохранении своей собственной власти. Напротив! В тот самый час, когда он собирался открыть своей державе «окно» — ибо это было не чем иным, как брешью в сложившейся системе — к конституционному устройству, проследив за тем, чтобы непосредственная власть императора оказалось нетронутой, он уже принял решение уйти. Он писал о том, что уже отдал соответствующие распоряжения.
Решения, принятые Александром в часы, предшествовавшие его смерти, — о чем он, конечно, не знал, но что, быть может, предчувствовал, — свидетельствовали о том, что он оставался верен своей стране, ее политическому устройству, династии, а также женщине, ставшей его морганатической супругой. Можно сказать, что он рассчитался со всеми долгами перед тем, как уйти на покой. В тексте проекта Лорис-Меликова отстаивалось то, что было для Александра самым главным: самодержавная власть, полагал он, могла спасти Россию от революции, одновременно увенчав здание проведенных реформ политическим «шпилем», об отсутствии которого справедливо сожалел Леруа-Больё. Храня верность политической системе и династии, Александр собирался уступить место своему законному наследнику, Александру III, который, осознав, насколько высоки были ставки, в самый последний момент высказался в пользу предложенной реформы, которую до этого не принимал.
