Понять это решение можно исходя из общеполитической концепции императора. К политической, т. е. конституционной реформе его подход был тем более консервативным, что, будучи настроенным на продолжение реформ, он считал, что для сохранения контроля над всем этим процессом и во избежание опасности быть унесенным течением постоянных перемен, ему необходимо было сохранять личную власть, власть самодержца. Он к тому же платил дань русской традиции самодержавия, воспитанию отца и даже примерам, которые мог видеть вокруг себя. В письме, отправленном в 1859 г. папе римскому, он объяснял ему, что король Пруссии, его дядя, «боялся конституции, которую имел слабость допустить». И отвечал 10 ноября 1861 г. послу Пруссии Бисмарку, спросившему, есть ли у него намерение даровать России конституцию: «Во всей стране народ видит в монархе посланника Бога […] Это представление, которое имеет силу почти религиозного чувства, неотделимо от личной зависимости от меня […] Глубокое уважение, которым русский народ издревле, в силу прирожденного чувства, окружает трон своего царя, невозможно устранить».

Милютину, которого он отправил в Польшу разбираться с восстанием и который выступал за восстановление сейма и конституционной хартии, он объяснил, что не может это сделать без созыва Земского собора, а между тем находит, что «русский народ еще не созрел для подобной перемены».

Эти дебаты, разворачивавшиеся на фоне событий, будораживших Россию в 1861–1863 гг., позволяют лучше понять ход мыслей монарха. Он хотел реформ, но сталкивался с проблемой, преследовавшей всех реформаторов в России и за рубежом: как далеко можно зайти, не поколебав устоев? Этим же вопросом задастся более века спустя Михаил Горбачев, который, как и Александр II, придет к выводу, что реформировать и перестраивать можно в рамках существующего политического строя, не подвергаясь ненужному риску.

Конституционный вопрос тем не менее оставался на повестке дня, и вскоре появился проект конституции. Этот проект оправдывался особым положением Великого княжества Финляндского и в меньшей степени положением Царства Польского, которые, прежде чем стать частью империи, обладали элементами конституции. Валуев настаивал на том, чтобы Финляндия, сейм которой с 1809 г. практически прекратил существование, восстановила этот институт. Польское восстание убедило Александра II в том, что будет опасно продолжать работы над конституционным проектом и вопрос был временно закрыт.

Отвергая любую идею политической реформы, Александр И, не колеблясь, занялся после отмены крепостного права практически полным переустройством административных, судебных, университетских и военных структур России. И несмотря на сыпавшиеся на него предупреждения и многочисленные препятствия, он превратил 1862–1865 гг. в настоящую «политическую весну» своей страны. Ибо, хотя «крыша», т. е. конституция, осталась за скобками, остальное здание за нескольких лет стало неузнаваемым.

Первая реформа, отмеченная и стремлением к гласности, провозглашенной с начала царствования и необходимостью привести в порядок государственные финансы, была посвящена бюджету. А в мае 1862 г. впервые в истории России государственный бюджет стал достоянием общественности, был расписан по статьям и печатался в прессе с политическими и экономическими комментариями[82]. Это было воспринято обществом как признание его права знать, как принимаются решения и как функционирует власть.

Накануне польского восстания также готовилась финансовая реформа, дело рук, так же, как и разработка и опубликование бюджета, блестящего министра, поставленного в 1862 г. во главе Министерства финансов, Михаила Рейтерна, который специально ездил в Соединенные Штаты, в Пруссию, изучал, как функционирует серьезная финансовая система. Он надеялся быстро восстановить свободный обмен рубля на звонкую монету, но польское восстание нанесло тяжелый удар по русским финансам, и реформа была отложена на неопределенное время. Тем не менее благодаря упорядоченному бюджету, Государственному банку, созданному в то же время и объединившему различные финансовые учреждения, и прежде всего благодаря компетентному министру, Россия наконец начала узнавать, что такое публичные финансы.

Но время реформ еще только начиналось, и Александр II с нетерпением рисовал в своем воображении широчайшую программу преобразований.

Грубость адмирала Путятина во многом была причиной волнений, охвативших университеты в 1861–1862 гг. В конце 1861 г. Александр II, признав ошибки, допущенные министром народного просвещения, снял его и назначил на его место Александра Васильевича Головнина, правую руку великого князя Константина, остававшегося министром до 1866 г. Как и великий князь, Головнин был убежденным либералом, и реформа, которую он подготовил и которую ему удалось довести до конца, тому свидетельство. Чтобы показать, что его проект пропитан духом либерализма, Головнин первым делом открыл университеты, ранее закрытые, или занятия в которых были приостановлены, восстановил студентов, отчисленных в ходе волнений, и разрешил им сдавать экзамены. Так он мог подготовить реформу в спокойной обстановке.

Впервые разработка реформы основывалась на тщательном изучении опыта иностранных университетов. С этой целью министр направил членов комиссии по подготовке реформы во Францию, Пруссию и Швейцарию, надеясь, что их отчеты обогатят его проект. Другим серьезным новшеством был диалог с университетским миром, целью которого было привлечь его к проведению реформы. Такой подход был тем более удачным, что с 1858 г. была создана еще одна комиссия по изучению наиболее серьезных проблем, стоящих на пути прогресса — безденежье профессоров, слабость контактов между профессорами и студентами, изоляция русских ученых, зачастую не имеющих возможности выехать за границу и т. д. По завершении работы комиссия, сотрудничавшая с университетами, должна была предложить комплексное решение. Стремясь не терять время и воспользоваться ее трудами, Головнин расширил эту комиссию, введя в ее состав университетских экспертов. Объединив, таким образом, лиц, в чью сферу ответственности входило высшее образование, с теми, для кого была разработана реформа, он столкнулся сначала с непредвиденной трудностью: все обсуждалось слишком долго, утопая в море возражений и встречных проектов, столь же многочисленных, сколь и состав участников, и министру много раз приходилось вмешиваться самому. Но в конечном счете проявились достоинства этого открытого подхода к реформированию: ясные и четкие предложения, принятые совместно с учетом поправок и замечаний, были с согласия Государственного совета представлены императору в июне 1863 г.

Реформа основывалась на признании, которого желали все имевшие отношение к университету, университетской автономии, уже существовавшей, но с 1835 г. неоднократно урезавшейся. Преподавательский состав и административные органы становились выборными. В каждом университете профессорский состав должен был избирать ректора из своей среды на четыре года. Он возглавлял совет, также состоявший из выборных профессоров, которые несли ответственность за учебные и административные вопросы. Наконец, в рамках реформы создавалась новая инстанция, позволявшая усилить автономию университетов в то время, когда там часты были волнения: это был дисциплинарный университетский суд, состоявший из одного профессора права и двух выборных заседателей — оба также профессора; все вопросы, касавшиеся студенческой дисциплины, входили в компетенцию этого органа. Обращение к полиции или юстиции в случае волнений было предусмотрено лишь в исключительных случаях, касавшихся самых экстремальных ситуаций. Но в целом университет сам нес ответственность за общественный порядок, поведение студентов и представлял собой настоящий «храм науки». Куратор, назначавшийся министром, игравший роль связующего звена между правительством и университетом, был также гарантом их автономии, в то время как инспекторы, которые традиционно представляли министерство в университетах, теряли большую часть своих полномочий.