На протяжении многих месяцев армия вела ожесточенные бои; суровая зима сделала условия сражений еще более тяжелыми, и императора порой охватывало уныние, когда он наблюдал, сначала из Плоешти, где он остановился вначале, затем из главного штаба великого князя Николая в Горны-Студень, за безуспешными попытками русской армии овладеть Плевной. Убедившись вскоре в том, что надежду на близкое взятие Константинополя следовало оставить, Александр II обратился к Англии, поинтересовавшись, готова ли она выступить в качестве посредника в поиске средств для разрешения конфликта. Крайне довольный тем, что Россия оказалась в затруднительном положении, лорд Дерби резко ответил, что его страна придерживается строго нейтралитета, не позволяющего ей вмешаться, и что, насколько ему известно, Порта, находившаяся тогда в более выгодных условиях, не выступала с аналогичной инициативой.

Уныние императора порой разделял и наследник, призывавший отца встать во главе деморализованного войска, дабы поднять боевой дух. Он предлагал, чтобы императора на его нынешнем посту сменил министр обороны. Однако этот призыв так и не был услышан. Братья императора убедили его в бессмысленности этой затеи, да и, кроме того, в середине зимы удача вновь оказалась на стороне России. Во время третьего штурма русские войска, в чьи ряды, наконец, влились болгарские добровольцы, одолели армию Осман-паши, казавшуюся до сего момента непобедимой, и 28 ноября захватили Плевну. Осман-паша капитулировал, русская армия продолжила свое шествие, перешла через Балканский хребет и овладела Адрианополем, нанеся поражение в начале января армии Сулеймана-паши. Путь на Константинополь был открыт. С этого момента ситуация утрачивала чисто военный и приобретала политический характер.

Война продолжилась в Закавказье. Именно там находился второй по важности, в глазах российских стратегов, фронт, призванный оттянуть на себя часть османской армии и ослабить тем самым силы противника на Балканах. Сражения на этом участке были также связаны с вопросом о безопасности южных границ России: для ее обеспечения одна из целей военных операций заключалась в захвате Батума и Карса. На протяжении длительного времени ситуация оставалась для России сложной. Войска, возглавляемые великим князем Михаилом Николаевичем, вначале добились успеха, но затем им пришлось отступить, поскольку действия турецкой армии приняли гораздо более наступательный характер, чем ожидалось. Генерал Лорис-Меликов, который двинулся было форсированным маршем на турецкую крепость в Армении Эрзерум и осадил крепость Карс, вынужден был в июле 1877 г. отступить и оставить занятые позиции, в результате чего центр военных действий вновь переместился на Дунайский фронт.

На повестку дня встал вопрос о судьбе Константинополя, и изначальная расстановка сил в корне изменилась. Англия с самого начала войны предвидела такую возможность. Дизраэли заявил, что отдаст английскому флоту приказ занять проливы в случае, если он обнаружит признаки малейшей угрозы со стороны русских для столицы Османской империи. Еще ранее лорд Дерби потребовал от России, посредством содержавшей угрозу ноты, чтобы она взяла на себя обязательство не приближаться к проливам, Суэцкому каналу и Персидскому заливу. Под давлением герцога Деказа Горчаков торжественно заявил, что Россия не имела ни малейшего намерения продвигаться в указанном направлении. Однако после решительных побед, одержанных над турками великим князем Николаем Николаевичем, вопрос о Константинополе снова оказался на повестке дня. Русские войска встали у Константинополя, а главный штаб армии был перенесен в Сан-Стефано. Тогда Турция запросила перемирия, которое было подписано в Адрианополе. Дизраэли некоторое время раздумывал над тем, чтобы объявить войну России с целью препятствовать вводу ее войск в Константинополь. Но Турция, крайне ослабленная поражениями и обеспокоенная собственным выживанием, обратилась к не участвовавшим в конфликте европейским державам, умоляя их оказать содействие в выработке условий мирного соглашения. Однако Россия не собиралась наблюдать за тем, как ей будут навязывать программу мира, выработанную европейскими державами в Константинополе.

Именно в этот момент Горчаков утратил влияние. Его умеренное видение того, что могло быть достигнуто Россией в ходе предстоящих мирных переговоров, уже не соответствовало ситуации и тем более амбициям христианских княжеств. Милютину и Игнатьеву, чьи предсказания относительно установления русского влияния на Балканах сбылись, было поручено обнародовать позицию Санкт-Петербурга по многочисленным и порой щекотливым вопросам, которые предстояло обсудить в ходе переговоров. В целях эффективности указанная пара российских участников мирного процесса выразила пожелание разработать проект с соблюдением возможно большей секретности, что, однако, им не удалось из-за нетерпения и щепетильности российского монарха. Полностью отстранив Горчакова от работы, царь тем не менее не мог удержаться от споров с ним. И Горчаков — возможно, исходя из тщеславного желания принять хоть какое-то участие в наставшей фазе активной дипломатии — убедил императора информировать о происходящем Вильгельма I и Франца-Иосифа, на что тот сразу же согласился.

— Предложенный проект, во многим инспирированный Игнатьевым, содержал следующие положения:

— Политическая автономия Болгарии, которая должна была гарантироваться двухлетним присутствием в стране русских войск. При этом Болгария обязывалась продолжать уплачивать подати Турции.

— Административная автономия Боснии и Герцеговины, в которой тем не менее принимала участие Австро-Венгрия; последняя также контролировала исполнение условий мирного договора.

— Гарантия независимости Сербии, Черногории и Румынии.

— Наконец, Россия сохраняла за собой территории, завоеванные на Кавказе, и возвращала себе Бессарабию.

Последний пункт вызвал возмущение Румынии, когда Игнатьев передал проект ее представителям. По вопросу о проливах весьма благоразумное предложение России предусматривало, что в случае конфликта контроль над проходом судов должен был осуществляться султаном. Этот пункт среди прочего свидетельствовал о снижавшемся влиянии Горчакова.

Впоследствии незначительные изменения были внесены в те части программы, которые наиболее сильно ущемляли интересы союзников. Однако во всех вариантах проекта, представленных в ходе мирных переговоров, Россия прежде всего выдвигала принцип независимости или очень широкой автономии балканских государств — принцип, по утверждению российской стороны, не подлежавший обсуждению. Война, успехи русской армии подстегнули рост национальных чувств балканских народов, получивших поддержку со стороны русского общества и требовавших своего включения в новую расстановку сил на международной арене; для участников переговоров с русской стороны это положение являлось незыблемым.

Таково было русское видение мира, которое, разумеется, не совпадало со взглядами других европейских держав, и Вильгельм I в ответ на предложения, выдвинутые его племянником, не преминул поставить его об этом в известность. Франц-Иосиф отреагировал не так запальчиво, как германский император, выступив с более конкретными критическими замечаниями. Он обвинил Россию в нарушении соглашений, достигнутых в Райхштедте и Будапеште, и потребовал, будучи поддержан в этом вопросе Англией, чтобы условия, выработанные в ходе русско-турецких переговоров, были представлены на рассмотрение стран — участниц Парижского договора. Это требование отвечало чаяниям Турции, осознававшей, что уклониться от переговоров ей не удастся, и уповавшей на то, что переговорный процесс будет осуществляться в ходе международной конференции с участием крупнейших государств Европы. Османская армия была повержена, русские войска стояли у ворот Константинополя, однако султан все еще надеялся избежать встречи с ними лицом к лицу и, воспользовавшись противоречиями в стане европейских держав, попытаться спасти то, что еще было возможно.