Кроме того, последние три месяца до сорока процентов казаков вообще не имели оружия и оно передавалось частям, уходящим на фронт, из смены в смену. Особенно стало туго, когда был разбит десант на Ачуев, и все сосредоточились против меня и моей армии.

7. Из двух моих донесений, посланных генералу Врангелю с доверенными казаками (о чем он сам мне говорил уже в Севастополе), он знал, что я прошу выслать десант на Туапсе. Но десант был направлен в совершенно другой район, не имевший никакой связи со мной и, вопреки здравому разуму, в район плавней, болотистый, без поддержки тыла, с неподготовленным населением и так далее. Этот десант был устроен начальником штаба главнокомандующего генералом Шатиловым. Разговаривая потом с генералом Улагаем, который возглавлял десант, я пришел к убеждению, что начальник штаба желал доказать генералу Врангелю несамостоятельность казаков, которых сам главнокомандующий очень ценил, их невозможность поднять население и захватить северную Кубань.

Вся эта работа и внесла неурядицу в десант (тем более, что связи со штабом генерал Улагай не получал никакой умышленно), весь труд пропал и был сведен к нулю. Это было одной из главных причин, стоивших в дальнейшем потери Крыма и эвакуации.

8. Атаманы некоторых станиц плохо проводили мобилизацию, трусили перед красными. Иногородние не шли на помощь, а некоторые казачьи станицы повернули против восстания и норовили быть солидарными с советской властью. Из этих станиц мы вылавливали много шпионов, доносивших красным о моем движении по Кубани.

Глава 3

Октябрь 1920 года в Крыму

8 октября 1920 года на «Алмазе» прибыл в Феодосию и у пристани застал разгружавшихся с пароходов моих казаков. Мне донесли, что на пристани находится полковник Винников, захвативший власть Кубанского атамана после отъезда Иваниса, и что он приказал построить части, чтобы с ними говорить. Приказ этот мной был отменен, и он ограничился разговором с группой казаков.

В Крым со мной прибыло свыше 5 тысяч казаков, из них годных для продолжения борьбы было не больше четырех тысяч. Остальные были казаки-беженцы, женщины с детьми, старики — вот во что превратилась моя сильная, храбрая и спаянная армия, насчитывающая в своих рядах на Кубани до 30 тысяч человек. Казаки превратились в голодных, издерганных и полуодетых людей, но еще сохранивших свой пыл и ненависть к большевикам-коммунистам, поработившим их Родину.

Прибывшие казаки были размещены в Феодосии и окрестных селах, и сразу же было приступлено к сколачиванию строевых частей. От генерала Врангеля был получен приказ о сведении всех прибывших в одну пешую дивизию, отдано распоряжение о получений обмундирования и вооружения дивизии интенданту и начальнику артиллерии Феодосийского района.

Город Феодосия в то время представлял собой людский муравейник, он был одним из главных пунктов Крыма, где скопились все, укрывающиеся от фронта. Здесь были офицеры — представители не только частей периода Гражданской войны, но и всех воинских частей бывшей Российской Императорской армии. Присутствующее здесь офицерство не поддавалось учету администрации, как потом мне жаловался начальник гарнизона, и, конечно, все они отсиживались в городе от фронта.

То же самое, как я после убедился сам, происходило по всем городам Крыма (Керчь, Симферополь, Севастополь, Евпатория и все бывшие меньшие курорты). Это и было причиной того, что на самом фронте присутствовало мало людей, то есть было много войсковых частей, но малочисленных. Для пополнения частей не было принято надлежащих строгих мер, начальство ограничивалось циркулярными распоряжениями, которые никем не исполнялись.

На фронте от беспрерывных боев люди падали от усталости, были слабо кормлены и в плохом внешнем виде; но зато в тылу, по городам, большинство офицерства и штатских щеголяли в чистом обмундировании, тратили огромные деньги по ресторанам и трактирам.

Главным занятием в тылу была торговля, спекуляция с валютой, продажа казенных вещей. Жутко было смотреть на толпы бездельников, здоровую молодежь, к тому же требующих продовольствия, квартир и жалованья.

По прибытии в Феодосию для меня сразу не могли найти квартиру (комнату!). В Феодосии находилось Кубанское правительство, а при нем резервный батальон. Этот батальон Кубанское правительство держало для представительства, туда свободно принимались желающие, чем наносился косвенный вред фронту, но правительство оберегало батальон от распыления.

Прибыв в Крым и посетив главные города тыла, я решил, что нет твердой и дельной руки для восстановления порядка и пополнения войсковых частей на фронте. Фронт уже начинал трещать, это было время неудачи на правом берегу Днепра (здесь убит мой товарищ и соратник генерал Бабиев, один из доблестных и выдающихся белых офицеров), а в тылу почему-то продолжали оставаться резервные части, формирующиеся единицы, масса высших воинских кадров. Тыл, кроме того, был забит сотнями всевозможных учреждений, и каждое из них имело в своем составе немало действительных служащих и прикомандированных, во вред фронту. Никто их не трогал, и они укрывались здесь. Такая постановка дела не могла кончиться хорошо, это я, фронтовик, понял уже после двух дней, это трагедия, а не оборона от врага. Так не удержишь Крым!

По количеству бойцов в Крыму можно разделить так:

1) войсковые части на фронте — это сторожевое охранение;

2) все остальное — это главные силы, на фронте было всего около 25 тысяч бойцов;

3) тыл же насчитивал до 100 тысяч человек.

Формирование Кубанской дивизии умышленно тормозилось, из-за каких-то формальностей я не мог сразу получить обмундирование, несмотря на то что его в магазинах было достаточно; так же было и с вооружением частей. Мне показалось, что главный интендант (имени не помню) работал на срыв всего дела.

На второй день по прибитии в Феодосию я был вызван генералом Врангелем в Севастополь, куда и прибыл. Генерал Врангель очень интересовался моими действиями на Кубани, настроением там казаков и очень сожалел, что поддался настояниям других и послал десант на Ачуев, а не в Туапсе, как я просил и надеялся. На мой вопрос, получал ли он донесения с Кубани, он заявил, что получил их в конце августа и в сентябре, был осведомлен обо всем, там происходившем, и хотел мне помочь, но сложилось ложное представление о положении на Таманском полуострове, и поэтому десант был направлен туда, а не ко мне. По заявлению Врангеля, разведчиком на Таманский полуостров был послан генерал Лебедев,[82] но он к этому делу отнесся «поверхностно» и «несерьезно». Кроме того, Туапсе далеко и было опасно туда посылать десант, который нужно снабжать.

На это я заявил генералу Врангелю, что дальность Туапсе исключала опасность, так как он знал из донесений, что весь район был долго в моих руках, а флот нашей армии, господствуя на Черном море, вполне бы обеспечивал коммуникации и довольствие.

На это мое примечание главнокомандующий ответил, что теперь уже, к сожалению, поздно об этом толковать и поправить дело, а генерал Шатилов, находившийся с нами, добавил, что неудача десанта убедила кубанские верхи в Крыму в невозможности занятия Кубани их собственными силами и теперь они «присмирели». Это заявление генерала Шатилова в присутствии главнокомандующего меня просто взорвало, и я ему резко ответил: «Кубанские верхи, сидя здесь, и без того убеждены в своем бессилии в настоящее время, а для того чтобы доказать их бессилие, не следовало жертвовать тысячами верных и беззаветных бойцов». Этот мой ответ был началом неприязненного ко мне отношения генерала Шатилова, а я его возненавидел за его скрытую злобу к кубанцам, благодаря которым он получил много орденов и выдвинулся в вершителя судеб во время Гражданской войны.