Имея сведения, что мои пароходы из Керчи до вечера 30 октября не отпущены, я сообщил генералу Абрамову, что свою конную дивизию и пехоту направляю для посадки в Керчь на пароходы, предзначенные для кубанцев, так как в Феодосии погрузить их за неимением мест нельзя. Генералу Цыганку приказал дождаться во Владимировке генерала Дейнегу и с ним вместе уже идти в Керчь. Такое распоряжение отдал потому, что мне доложили — генерал Абрамов мои пароходы отпускать из Керчи не хочет.

О своем распоряжении доложил генералу Врангелю по радио и впервые упрекнул его в непослушании ему подчиненных генералов, которые забирают пароходы не для участников нашего движения и мне данных кубанцев, а для других. На пристань в Феодосию прибывали все новые и новые партии частей, чьи командиры вовсе не знали, куда им деваться и где их погрузка. Некоторых из этих партий удалось уговорить отправиться к своим пунктам на подводах.

Одной из задач, данных мне генералом Врангелем, была приведение в негодное состояние машин и клише экспедиции заготовления государственных бумаг, что и было выполнено 30 октября.

Что меня поразило при эвакуации Феодосии, так это наличие там массы танков и тяжелой артиллерии еще за день до моего прибытия. Это свидельствует о том, что эти части на фронте не были, — для чего же они существовали и формировались? Почему эти части не были выдвинуты на Перекоп и к Сивашу после военного совета и не упоминались в плане генерала Шатилова? Танки и тяжелая артиллерия были свалены с пристани в море по моему приказу, некоторых чинов этих частей пришлось, в силу необходимости, погрузить, но большинство из них отправились на конных подводах к своим пунктам назначения.

Вечером 30 октября во многих местах города были произведены поджоги и нападения с целью грабежа, но мне не удалось эти случаи ликвидировать силой. С темнотой того же дня большая часть воинских чинов, находящихся на пристани, ушла в горы — в зеленые, участь их мне неизвестна.

Ночью с 30 на 31 октября прибыл офицерский головной разъезд от генерала Дейнеги, который, двигаясь по дороге южнее села Владимировка, приближался с конной дивизией к Феодосии. Разъезд привез мне донесение Дейнеги, в котором он сообщал о своем приближении и причинах запоздания дивизии. По приказу начальника штаба главкома (генерала Шатилова) дивизия до Симферополя прикрывала отход добровольческих частей на Ялту и Севастополь, а из Симферополя ей было приказано направляться для погрузки в Феодосию.

Генералу Дейнеге был послан приказ спешно идти для погрузки в Керчь, а по дороге это приказание передать и генералу Цыганку. 30 октября ночью от их частей прибыли партии казаков в Феодосию, также прибыла небольшая партия терцев.

К утру 31 октября на пристани набралось много казаков, которых открыто грузить было нельзя, — иначе был бы бунт и стрельба по пароходам тех, кому обещана погрузка на прибывающие пароходы. Приходилось успокаивать обреченных этой неправдой, так как уже стало известно, что генерал Врангель больше не пришлет пароходов. До утра 31 октября от него ничего не было, кроме того, я имел сведения, что посадка во всех пунктах идет скверно и с большими трудностями, часто приходилось оставлять своих близких родственников, семьи беженцев и т. д.

Перед самым рассветом 31 октября получил донесение от обоих моих генералов, что они выступили в Керчь.

31 октября. Настал жуткий день в отношении тех, кто был обречен на оставление в Феодосии, берег был усеян людьми, ожидавшими посадки. В полдень я приказал пароходам «Владимир» и «Аскольд» отойти от пристани и стать в одной версте от нее, до нового распоряжения. Эти пароходы были загружены до отказа, коменданты их получили приказы до вечера утрясти людей насколько возможно и освободить хотя бы немного еще мест для принятия на пароходы. На «Дон», где находился я, можно было принять еще несколько сот человек, но я экономил эти места. У пристани я остался для успокоения бунтующих людей, которые дважды вызывали меня к борту парохода, целя из винтовок, и требовали посадки. Приходилось убеждать их, что я ожидаю подхода еще одного парохода и поэтому остаюсь у пристани.

На берег мной было командировано несколько человек с приказом предупредить казаков, оставшихся на берегу, с темнотой собраться двумя группами в намеченных мной местах берега залива вне пристани на 1–1,5 версты. С наступлением полной темноты с пароходов были посланы офицеры на лодках для подбора собранных казаков, что продолжалось до трех-четырех часов утра, когда пароходы вышли из залива и взяли курс на Константинополь. Из казаков могли остаться непогруженными только те, кто не был на пристани и в намеченных местах залива.

Около часа ночи на 1 ноября большевистскими сторонниками были взорваны артиллерийские склады на окраине Феодосии и в селе Владимировка. Прибывшие на пароходы последними офицеры и казаки (100 человек) рассказывали, что на пристани очень многие из малодушных покончили жизнь самоубийством, многие ушли в горы, а большинство, сняв погоны, разошлись по городу и окрестностям.

До отхода пароходов из залива в районе Феодосии еще не было строевых частей красных.

На себя, нравственно, я не могу взять вину и ответственность за происшедшую при погрузке катастрофу в Феодосии. В этом повинен был, во-первых, генерал Абрамов, задержавший в Керчи два парохода, предназначенные мне для эвакуации, которой я командовал. Но и на эти пароходы, даже в случае их прихода, было абсолютно невозможно вместить всех оставленных. В Керчи тоже были брошены на берегу люди, а кубанцам из частей генералов Цыганка и Дейнеги не всем удалось погрузиться, и один полк добрался до Константинополя на буксирной барже, из которой весь путь выкачивали воду. Партия терцев (30–40 человек), прибывших в Феодосию 31 октября, была тоже подобрана с берега на «Дон».

Наши пароходы вышли в открытое море с большим креном. По собранным сведениям, «Владимир», вместо своего максимума в пять тысяч человек, взял десять с половиной тысяч, а «Дон», вместо трех тысяч, семь с половиной тысяч человек. «Аскольд», вместо одной тысячи, взял три тысячи и баржу с людьми.

Своего будущего никто не знал, единственной целью каждого было попасть на пароход, на будущее смотрели как-то безразлично. Погружаясь на пароходы, никто не думал о еде, и только в море, придя в себя и выспавшись, почувствовали голод. Его отчасти утоляли из запасов консервов и других продуктов, взятых в минимуме по моему распоряжению из феодосийских складов; воды на все время пути до Константинополя не хватило.

Так закончилась наша драма — эпопея борьбы белых частей и кубанского казачества против врага — коммунистов, которые поработили нашу Родину. Эта мысль все время угнетала меня позже, все время моего пребывания за границей. Томило меня и сознание, что масса участников Белого движения, казачьих единиц других составов, беженцев с детьми, остались на милость и немилость врагу на берегах Крыма. Немыслимо было всех подобрать, эвакуировалось из Крыма около 150 тысяч человек (что, конечно, немалое количество), но из этого числа с фронта эвакуировано не больше 40 тысяч человек, которые, по существу, и дрались в Крыму за спасение и убережение России.

^{Гор. Вранье, 1921 г.}

ХОПЕРЦЫ В ДВУХ ВОЙНАХ

^{Записки полковника-хоперца П. М. Маслова}

1-й Хоперский Ея Императорского Высочества Великой Княгини Анастасии Михайловны[91] полк ККВ до 1913 года входил в состав Кавказской кавалерийской дивизии, а в последние месяцы того же года был переведен в состав 1-й Кавказской казачьей дивизии и лагерный сбор в 1914 году проходил в Сарыкамыше и его окрестностях.

Откомандирование полка из Кавказской кавалерийской дивизии окончательно не было узаконено, а потому, при объявлении войны в 1914 году, 1-й Хоперский полк вновь был введен в ее состав и в спешном порядке вызван на Западный фронт.