Я всматриваюсь в лица и в глаза мне еще неведомых казаков 2-го Хоперского полка. Все они очень молоды, совершенно безусые, простые до наивности и такие милые и дорогие нам кровные кубанские казаки, наши младшие братья.

В походах и кровавых боях от самой Баталпашинской станицы и до Воронежа — и никакого ропота, уныния и… «только воши (вши) нас заедают» — как ответили они тогда мне.

В одном из сел знакомлюсь с командиром Хоперской бригады полковником Бочаровым.[207] Это старейший и высокочтимый природный хоперец. Ему лет под пятьдесят. Типичный старый казак-офицер Кубанского войска. Он спокоен, но говорит мне:

— Делать здесь нечего… И надо ехать в отпуск… Пусть полками командуют молодые.

И он выехал в отпуск на Кубань. С ним выехал и наш временный командир, неизвестный нам полковник Третьяков.

18 октября 1919 года я назначен был командиром 2-го Хоперского полка. Не пришлось мне вкусить сладость победных маршей в этой храброй дивизии генерала Шкуро. Теперь мы пили горькую чашу отступления… Это даже не «кисмет» (судьба), а перемена воинского счастья.

За шесть дней пребывания в должности помощника командира полка я уже хорошо присмотрелся к полку. Он был слаб не только что числом шашек, но был слаб, главное, своим офицерским составом.

Вот он по чинам и должностям:

1. Командир 1-й сотни хорунжий-осетин (фамилию не помню, так как он очень скоро эвакуировался) — из урядников, говоривший с большим акцентом, малограмотный, маленький ростом, мясистый, самый обыкновенный всадник, видимо из Кавказской («Дикой», как ее называли) Туземной дивизии.

2. Командир 2-й сотни хорунжий Борисенко — распорядительный, веселый и молодецкий офицер.

3. Командир 3-й сотни сотник Ковалев[208] — отличный строевой офицер.

4. Командир 4-й сотни хорунжий Галкин[209] — культурный человек и отличный офицер.

5. Командир 5-й сотни поручик Чулков — не казак, бывший учитель. В полк поступил после занятия Воронежа. Умный, но абсолютно штатский человек, совершенно не распорядительный, почти «сонный» в жизни.

Полк состоял из пяти сотен.

6. Начальник пулеметной команды сотник Медяник — из урядников, довольно распорядительный офицер.

7. Полковой адъютант подпоручик Жагар — пехотный офицер, из Ставрополя, умный, приятный, казаков плохо знал и избегал с ними встречаться.

В некоторых сотнях было еще по одному младшему офицеру, но не казаков родом, имели чин подпоручика. Всего было десять офицеров в полку.

Конский состав и казаков и офицеров желал быть лучшим. В долгих боевых походах были большие потери в нем. Принятая, так распространенная, «мена лошадей» у крестьян привела к тому, что конский состав, за малым исключением, не был верхового сорта.

Казаки одеты были хорошо, тепло, но разнообразно. Черкесок мало, но все были в папахах. У офицеров — ни у кого не было черкесок. Были крытые шубы-черкески. Все поручики и подпоручики были в солдатских шинелях, в кожаных поясах поверх них и разнообразных головных уборах.

Обоз 2-го разряда находился где-то в тылу, но где именно — никто не знал, так как теперь обоз передвигался самостоятельно на юг… Им заведывал старый полковник-хоперец Якушев,[210] имея помощником хорунжего Медяника. При обозе находился и полковой казначей, сотник Леонтий Булавинов.[211]

При обозе находился и полковой штандарт. Там же была и полковая канцелярия.

Списочный состав офицеров полка никто не знал. В беспрерывных походах многое менялось. Все командиры сотен были «временные». Их я утвердил «законными», чтобы они смогли получать положенное жалованье по должности.

В день назначения командиром полка собрал всех офицеров, чтобы познакомиться с ними поближе, по-семейному, в своей комнате, за чаем, как можно проще.

Спросил их — почему они так просто одеты? Почему у них плохие лошади? Почему только четыре пулемета в полку? Почему они плохо следят за строем в своих сотнях при встрече командира полка (уехавшего)? Почему они так буднично подъезжают к своим сотням перед походом и так буднично здороваются с сотнями, не бодряще ни себя, ни казаков?

Много вопросов я задал им и просил с завтрашнего дня начать новую жизнь. Говорилось много откровенного и с их стороны. Выслушал и учел. Решили работать дружно и все для полка.

Жаловались они на задержку к производству в следующие чины. Офицеры-казаки, как вышли в поход со Шкуро из Баталпашинского отдела, так и оставались в прежних чинах.

В общем — по сравнению с Корниловским конным полком — картина 2-го Хоперского полка не была отрадной.

Мы где-то на правом берегу Дона, но недалеко от Воронежа на запад, верст пятнадцать — двадцать. Кого-то ждем. Мимо нас проходит 10-я Донская казачья дивизия 4-го Донского корпуса. Под казаками хорошие лошади своей донской породы. Казаки однообразно одеты в серые шинели и черные папахи. Офицеры в фуражках войскового цвета. Идут широкой уставной рысью, видимо, куда-то торопятся. Равнение, дистанция и строй — словно в мирное время.

Моросит мелкий нудный осенний дождь. Он бьет прямо в лицо казакам, но они идут и идут вперед рысью своих крупных лошадей, не думая о башлыках, чтобы защититься от дождя. Да у них и нет башлыков, а есть только палаточные полотнища, прорезиненные, которыми и накрыли свои плечи некоторые казаки. Сотни идут молча и даже не смотрят в нашу сторону.

— Здравствуй, Федя! — выкрикнул кто-то в фуражке, уже пройдя меня, оглянувшись, и взмахнул рукою в знак приветствия.

Никого не зная из донских офицеров, я подумал, что окликнувший меня просто ошибся. Что-то сказав своему командиру сотни и откозырнув ему — «фуражка» наметом приблизилась ко мне и повторила приветствие. Это оказался нашей Кубанской батареи по Турецкому фронту подъесаул Юрий Борчевский.[212]

— Ты как, Юра, попал к донцам? — удивленно спрашиваю я своего друга.

— А я под судом был!., за то, что с немцами хотел освободить Кубань в 18-м году… с Тамани… с полковником Перетятько…[213] помнишь — там тогда немцы высадились?., ну, за это нас и отдали под суд… и я бежал к атаману Краснову… и до сих пор служу здесь. С Дону ведь выдачи нет! Ну, прощай! Отставать нельзя… у нас порядок, — быстро, весело произнес он эту длинную тираду, пожал мне руку, повернул коня и поскакал догонять свою сотню.

Борчевский стал инженером в Чехословакии и проживал в Праге. В последний раз я видел его в 1933 году. Кстати сказать, он там был женат на донской казачке с высшим образованием, имел дитя-сынишку и был правой рукой у полковника Г. И. Чапчикова в союзе казачьих младороссов. Дальнейшая судьба его мне не известна.

До этой встречи с донцами с полком подошел к сборному месту своей дивизии. У пролеска стоял спешенный «Волчий дивизион» — личный конвой генерала Шкуро. Я его вижу впервые, почему и заинтересовался. К тому же от своих офицеров слышал критику на него, и конечно, неосновательную, что «волки» расквартировываются в центре городов, являются привилегированной частью у Шкуро. Но добавляли, что, когда было надо или в случае боевой неустойки, Шкуро бросал их в самое пекло боя, и те уже не поворачивали своих коней назад… Вот почему я и был заинтересован рассмотреть их.

Все «волки» были в косматых, волчьей шкуры, папахах. Все хорошо одеты, почти сплошь в черкески или в шубы-черкески. У многих серебряные кинжалы. Лошади в хороших телах. Их было человек двести. В этот же день я был свидетелем их боевой работы.